Николай Еселев - Шишков
Любил Вячеслав Яковлевич расказывать о Михаиле Пришвине. Его литературную деятельность Шишков связывал с поездками Михаила Михайловича по стране. «Вот я здесь отсиживаюсь в Детском Селе, — говорил Вячеслав Яковлевич, — а Пришвин на своем грузовичке с сыновьями путешествует по „краю непуганых птиц“, изучает природу, людей, выполняет большое и важное дело. Он хорошо приспособил грузовичок для поездок, сделал его маленьким домиком, где можно и поработать, и отдохнуть».
Вячеслав Яковлевич с большим пониманием относился к работе Пришвина. Их связывала общность интересов. Я раза два встречал в его квартире сыновей Пришвина, которые рассказывали Вячеславу Яковлевичу об отце, о местах, которые они посещали вместе с ним.
Делился Вячеслав Яковлевич и своими дальнейшими творческими планами. «Вот напечатают „Угрюм-реку“, отдохну немного и начну, пожалуй, писать роман об аракчеевщине. Любопытное было времечко в истории нашей родины».
Мысль о создании романа об аракчеевщине занимала писателя не первый год. Об этом он сообщал в письме П. С. Богословскому в мае 1929 года. Но романа такого он не написал.
Почему писатель охладел к этой теме, почему не стал работать над романом, хотя к этому готовился, подбирал материал?
Нам думается, что дело тут не в разочаровании в теме, а скорее всего в некоторой удаленности авторских симпатий от тех событий, от той обстановки, которая была характерна для первой трети XIX века. Все герои ранних рассказов, повестей, романа «Угрюм-река» и по духу, и по бытовому укладу ближе к пугачевщине, чем к аракчеевщине. Даже трудно представить, что-то другое из прошлого, кроме пугачевского движения, о чем бы мог более искренно написать Вячеслав Шишков. Видимо, это хорошо чувствовал и понимал Алексей Толстой, который усиленно советовал ему писать о Пугачеве.
Только такому знатоку жизни народной, каким был Вячеслав Яковлевич, оказалась по плечу пугачевская эпопея. Поэтому выбор именно этой темы был закономерным для Вячеслава Шишкова.
А как же роман об Урале — от мамонтов до наших дней, или, как его называл автор, «Книга Бытия»? Думается, что эта тема была не по силам писателю. Для ее осуществления потребовалось бы новое освоение материала, глубокое изучение не столько истории Урала, сколько современных людей, их быта и всей обстановки, которая резко изменилась за годы Советской власти и потребовала бы постоянного общения с уральской действительностью. Не следует забывать, что к этому времени Вячеславу Шишкову исполнилось 60 лет. И погружаться в новое, неизведанное было бы делом весьма трудным.
Появление в свет романа «Угрюм-река» явилось большим событием в литературной жизни Ленинграда, да и не только Ленинграда. Роман быстро разошелся и был тепло встречен читателями. Разумеется, это было большой вехой и в творческой жизни самого Вячеслава Яковлевича. После сравнительно небольших повестей и рассказов, талантливо отражающих сибирские годы жизни писателя, шутейных рассказов о деревне, повестей «Пейпус-озеро» и «Странники» роман «Угрюм-река» был самым крупным, самым замечательным произведением писателя.
По случаю выхода в свет романа у Вячеслава Яковлевича собрались его близкие друзья. Мне было приятно присутствовать на этом памятном вечере. Здесь, помимо жены Шишкова — Клавдии Михайловны, ее отца, матери и братьев, были Алексей Толстой со своей семьей, Соколов-Микитов с женой, Петров-Водкин с женой. В этот день я последний раз видел Вячеслава Яковлевича.
Вскоре, в этом же 1933 году, когда вышел роман, я был командирован на работу на Дальний Восток. Проезжая несколько раз Сибирь, работая в Верхней Полтавке Амурской области, в Благовещенске и Хабаровске, путешествуя по Дальнему Востоку, я не раз вспоминал Вячеслава Яковлевича. Образ писателя часто возникал в моем воображении при встречах с сибиряками, которые напоминали своей внешностью то героев «Угрюм-реки», то героев сибирских повестей и рассказов. Можно сказать без преувеличения, что я встречал людей, похожих и по характеру и по внешности на Леонтия Бакланова и других героев произведений Вячеслава Шишкова.
«Угрюм-река»
«„Угрюм-река“ — та вещь, ради которой я родился». Эти знаменательные слова самого творца известной эпопеи, до самых глубин охватившей былую, дореволюционную Сибирь, исповедальные слова, не только дают нам право, а и налагают обязанность всмотреться попристальнее в роман Шишкова, чтобы вместе с читателем попытаться проникнуть в тайное тайных этой все еще до конца не постигнутой вещи.
Ведь слова эти не мимоходом брошены Шишковым, нет, они взяты нами из его письма к Константину Федину, написанного в июле 1931 года, то есть в те времена, когда Шишков был весьма популярен, когда он создал многие замечательные произведения. И вот все-таки: «…та вещь, ради которой я родился!»
В первую очередь следует вспомнить, что «Угрюм-река» хотя и с перерывами, но писалась на протяжении 12 лет: с 1920-го по 1932-й[23]. Но ведь это лишь писалась! А по существу, в широчайшем по охвату событий романе воплощено и все то, что видел и слышал, думал и чувствовал сам его создатель в долгие и трудные сибирские годы, изобилующие смертельными опасностями, — годы исследовательской работы.
Нужны ли этому доказательства? Они в прямом смысле неисчислимы. Самоочевидно, что плавание Вячеслава Шишкова по Нижней Тунгуске, едва не окончившееся гибелью, помогло ему воспроизвести столь же страшное путешествие юного Прохора Громова с черкесом Ибрагимом-Оглы.
Ведь этих же героев «Угрюм-реки», обреченных на смерть, как и самого Шишкова, спасают тунгусы.
Автор романа не изменил даже некоторых подлинных имен. В частности, один из героев носит имя Сенкича, как звали проводника-тунгуса, который вывел Шишкова и его спутников из непроходимой тайги. Связана с путешествием Шишкова по Нижней Тунгуске и фамилия Фарков, ею тоже воспользовался автор, работая над романом.
Даже названия таежных деревень — Подволочная, Ербагачево, Ербохомля, — расположенных на берегах Нижней Тунгуски, сохранены в романе.
Что касается фамилии главного героя «Угрюм-реки» — Громова, то в годы пребывания Шишкова в Сибири там процветала известная купеческая фирма Громовых, которая проявляла определенный интерес к Нижней Тунгуске и поручала другу Шишкова, политическому ссыльному Ткаченко, собрать сведения о золотоносных участках в районе Тунгуски.
Как будто с полной уверенностью мы имеем возможность раскрыть «псевдоним»: «Угрюм-река» — это Нижняя Тунгуска. Да, но далеко не во всем. Во многом это Лена. Достаточно сказать, что чудовищный, со множеством жертв расстрел правительственными войсками рабочих на приисках Громова, столь ярко и правдиво изображенный в романе, — это несколько трансформированный Ленский расстрел.
Однако по-разному и в самой различной степени используют писатели это свое высокое право — сочетать подлинно бывшее с творческим вымыслом. Нам кажется, мы с полным основанием можем сопоставить в этом смысле Бунина и Шишкова. В самом деле, Бунин оставил нам поистине жестокую для читателей исповедь о том, как складывались многие из его рассказов. То и дело неожиданные и беспощадные признания, вроде: «…Тут тоже все сплошь выдумано, — кроме того, что я когда-то часто и подолгу жил в Москве, на Арбате в номерах „Столица“… И никак не могу вспомнить, почему, откуда взялась эта странная Муза Граф, никогда подобной не встречал… А Завидовский тоже выдуман, не выдумана только его усадьба, на самом деле принадлежавшая когда-то нашей матери».
Своим подчеркиванием этих бунинских «выдумано», «все сплошь выдумано», «стал выдумывать» и т. п. и т. д. мы ни в малейшей степени не намерены посягать на всеми признанное изобразительное мастерство Бунина. Не о том речь! Но как-то невольно спрашиваешь себя: а не в этой ли декларированной им отрешенности писательского воображения от больших событий заключается трагедия большого художника, в конце концов покинувшего Родину?
Много сил, творческой страсти вложил Вячеслав Шишков в свое любимое произведение. На создание «Угрюм-реки» затрачены годы. В романе слились воедино впечатления и переживания всей жизни автора…
Помните, Петр Громов, разыскивая своего сына Прохора, останавливается в трактире «Тычек». Это название автор перенес из Бежецка, где в юные годы Шишкова существовал такой трактир. Один из жителей села, где жили Громовы, пользовался поговоркой «елеха воха». Оказывается, в Бежецке был чудак человек, который в каждой фразе употреблял «елеха воха». Ему и прозвище дали «Елеха воха».
В первой главе романа дано описание драки между «кутейниками» и «мещанами». «Кутейниками», по словам бежецкого учителя А. Кирсанова, называли учеников духовного училища, а «мещанами» — учеников городского училищ а. Такие бои проходили в городе Бежецке почти каждое зимнее воскресенье. Клич «Кутью бьют!» был позывным кличем для всех озорных мальчишек Бежецка, так же как в романе.
