Лев Колодный - Кто написал «Тихий Дон»? Хроника литературного расследования
И внучки Евгении Григорьевны, а росли они на глазах Михаила Александровича, будучи дочерьми его друга, также попали на орбиту его души, особенно после того, как остались без отца и на много лет – без матери.
Прощаясь с книгами, хранящими шолоховские строчки, беру еще раз в руки «Тихий Дон», подаренный в 1954 году. Это последний по времени книжный автограф с признанием в «сыновней любви». К этому времени давно сформировалось и окрепло чувство писателя к Евгении Григорьевне, которое можно без преувеличения назвать родственным. Есть этому и многие другие документальные доказательства. Итак, спасибо, книги! Настает черед фотографий.
* * *Увесистый фотоальбом с картонными листами и наклеенными на них бумажными рамочками «паспарту», вышедшими из моды. В них, как в оправу, вставлены разноформатные старинные карточки, хранящие золотое тиснение существовавших некогда ателье, относившихся к своему делу, несомненно, с большим тщанием, чем сейчас, когда у каждого в семье имеется фотоаппарат.
Старая технология позволяла делать фотокарточки высокого качества, способные храниться долго. Свидетельство тому – семейный альбом Е. Г. Левицкой. Значительная часть снимков его относится к концу XIX века – началу XX.
Чтобы сфотографироваться, надевали в былые времена лучший костюм и платье, как на праздник. В ателье шли словно в театр – с хорошим настроением, с желанием выглядеть лучше. На снимках в альбоме мужчины – в сюртуках, костюмах-тройках, белоснежных рубашках, модно повязанных галстуках, женщины – в длинных платьях, расходящихся к полу конусом, искусно пошитых блузках, жакетах; дети одеты особенно нарядно, на женских и детских платьях – украинская народная вышивка. И в то же время с первого взгляда видишь, что запечатленные на снимках люди относятся к сословию тех, кто не вставал утром по заводскому гудку, не гнул спину на земле. Так выглядели на рубеже веков адвокаты, врачи, учителя, студенты, жители городские, состоятельные.
Казалось бы, Михаил Шолохов, родившийся и выросший на Дону, совсем в другой среде, живший на хуторе и в станице в гуще казаков, не должен иметь ничего общего с теми, кто запечатлен на страницах семейного фотоальбома Евгении Григорьевны Левицкой. Однако же именно он многие годы, десятилетия поддерживал тесные отношения, был близок духовно именно со многими из тех, кто предстает перед нами на страницах этого альбома: Е.Г. Левицкой, Я.Г. Френкелем, И.К. Левицким, М.К. Левицкой…
Хозяйка альбома из всех хранящихся в нем изображений больше всех любила маленькую карточку, где она снята в шестнадцать лет. На ней – белое платье с украинской вышивкой, на шее в несколько рядов бусы. Лицо юное – спокойное, безмятежное, кровь с молоком.
Коса, как водилось тогда у всех девушек.
Кроме Евгении, выросло четверо братьев и три сестры. Жила большая семья Френкелей на хуторе, в Попенках, под Черниговом на Украине. Есть в альбоме фотография родителей. На обороте карточки брат Андрей пометил, что сделан снимок в 1900 году на хуторе, а переснят в 1905 году в Москве. И подпись его рукой: «Батько и маты». Эта надпись, а также надпись Евгении Левицкой на книге, подаренной другому брату, Якову (сборник стихов Тараса Шевченко на украинском языке), сделанная на украинском языке: «Диду старому вид маленькой сестрички», свидетельствуют, что в семье Френкелей знали не только еврейский – идиш, но и русский, и украинский языки.
Отец Евгении – Григорий Френкель – в юные годы принял православие, что давало ему право на покупку собственной земли, к чему он стремился. Хозяйство вел умело, все дети учились в гимназии. Ни вопросы религиозные, ни национальные в юности и позднее не интересовали Евгению Левицкую, как и ее старших братьев Якова и Захара. Их тревожили проблемы общественные, политические, будущее России, которое виделось им социалистическим, а достичь его можно было, как они были убеждены в этом, только путем революционным.
Первым вступил на путь борьбы старший брат Яков, ставший народовольцем, затем социал-демократом. Свыше двух лет отсидел в Петропавловской крепости, жил под надзором полиции. Его партийная кличка Дед. Так называли его товарищи по партии, Николай Бауман. Так звала «маленькая сестричка». Так называл его и молодой Шолохов, упоминая неоднократно в письмах и телеграммах.
На страницах журнала «Пролетарская революция» Дед однажды поделился в 1923 году воспоминаниями о том, как Николай Бауман вместе с другими революционерами совершил дерзкий побег из Лукьяновской тюрьмы в Киеве – так называемый «побег «искровцев»».
К моменту знакомства в 1927 году с Шолоховым Яков Френкель по возрасту был стариком, но остался молодым душой. На обороте фотографии, подаренной им Евгении Левицкой и Константину Левицкому, стихи:
ЮБИЛЕЙНЫЕ НАСТРОЕНИЯ
Ненастная осень подкралась ползущей зимой,
Надвинулась тихо с туманом и мглою седой.
Казалось, и мир весь в тумане тонул.
О берег скалистый разбился прибой.
Далек, еле слышен рокочущий гул,
И слишком усталый ему я внимал,
И сердце сжималось щемящей тоской,
И страх за прожитые годы объял. Я. Ф.
Но даже на оборотной стороне маленькой фотографии старый революционер не мог дать волю меланхолии и после этих минорных строк сделал мажорную запись:
Встань, прилив, создай теченье!
Мы, не медля ни мгновенье,
Двинемся в поход…
Еще ниже две строчки другого грустного стиха:
Аль у сокола крылья связаны,
Аль пути ему заказаны…
Брат Яков оказал в молодости большое влияние на формирование взглядов младшей сестры Евгении, как и другой брат – Захар Френкель, ставший ученым, действительным членом Академии медицинских наук СССР.
Гордилась Евгения Григорьевна и дядей – известным ученым, академиком А.Н. Бахом, основавшим новое направление в науке – биохимию, а также два московских научных института.
Юная Евгения, встретив в Петербурге старше на десять с лишним лет Константина Левицкого, по происхождению польского дворянина-католика, пошла с ним по жизни дорогой, которая вела в тюрьмы и ссылки, на каторгу. На этом пути встретились с Виргилием Шанцером, вошедшим в историю под именем Марата. Таким образом попал в семейный альбом Е. Г. Левицкой портрет Марата, его отца, матери, жены. Есть в альбоме фотопортрет Марата, сделанный в молодости, когда Виргилий Шанцер не знал, что станет одним из руководителей московской партийной организации большевиков в дни вооруженного восстания 1905 года. На обороте снимка надпись: «Дорогому Костику – Виргилий». (После братоубийственной схватки умер душевнобольным в начале 1911 года.)
Хранятся в альбоме снимки, сделанные не только в столицах, больших городах, но и в маленьких, где семья Левицких вынуждена была селиться по распоряжению губернатора под надзор полиции.
В Моршанск поступила фотография, судя по почтовому штемпелю, из Томска. На обороте надпись: «Его высокоблагородию Константину Иосифовичу Левицкому. Милостивый государь! Константин Иосифович! По поручению Михаила Михайловича посылаю Вам его фотографию».
Кто такой Михаил Михайлович? Это М.М. Лашевич. Его имя вписано в энциклопедии. В дни захвата Зимнего – член Военно-революционного комитета, в дни гражданской войны – командующий 3-й армией, член Реввоенсовета фронта, позднее – заместитель наркома по военным и морским делам… Одним из первых он подвергся репрессиям Сталина, умер, лишенный власти, в 1928 году.
Вижу в альбоме редчайший снимок, сделанный в Петрограде на Марсовом поле.
На переднем плане в военной гимнастерке с орденом Красного Знамени – Михаил Михайлович Лашевич. Дочь его Валентина дружила с детьми Евгении Григорьевны – Маргаритой и Игорем. Когда не стало отца, а мать Валентины скончалась ранее, то опекуном Валентины Лашевич была назначена Евгения Григорьевна. По тем временам это был акт гражданского мужества.
В конце двадцатых годов Евгения Левицкая не носила больше одежды с украинской вышивкой, не надевала бусы. Ей было 47 лет, из них почти десять прожила вдовой, но по фотографиям того времени видишь, что и тогда она во многом сохранила свое обаяние: глаза излучают жизненную силу, лицо одухотворено мыслью, как в молодости.
К началу знакомства Е. Г. Левицкой с Михаилом Шолоховым относятся три фотографии писателя, сделанные профессионально. Каждая – размером 16 х 11 сантиметров. На одной – Шолохов с короткой стрижкой, в шерстяном свитере позирует перед объективом, чуть повернув голову. На двух других он снят в кубанке и кожаной куртке, по-видимому, появившихся у него после получения гонорара за первые книги. Судя по одежде, снимки сделаны зимой. Автографов на этих трех фотографиях нет. Шестнадцать фотографий меньшего формата появились в одно и то же время – в Берлине, в конце 1930 года.
Маргарита Константиновна сожалеет об утерянном, о чемоданах бумаг и фотографий, вывезенных карателями из дома на улице Серафимовича, где жил И.Т. Клейменов в день ареста и, как потом выяснилось, уничтоженных в НКВД.
