Дина Хапаева - Готическое общество: морфология кошмара
Профессор на отхожем промысле: готический университет
Недавно моим соседом за обеденным столом на конференции в Кембридже оказался профессор одного из лучших английских университетов. Начавшись светской беседой, разговор постепенно сделался откровеннее. Он рассказал мне, что его университет управляется администраторами, для которых главным делом является строительство. Университет превращается у него на глазах в большой строительный трест, финансированию и интересам которого постепенно подчиняются все прочие, «побочные», задачи — обучение студентов, научная жизнь. Он сам 5 лет отработал представителем преподавателей в комиссии по строительству нового здания университета, на которое были изысканы и потрачены многие миллионы фунтов. В результате в новом здании, построенном по последнему слову техники, отказала сверхсовременная система очистки воздуха и экологической вентиляции. А поскольку открытие окон не предусматривалось проектом, сотрудники и студенты провели жаркое лето, обливаясь потом и наблюдая каждый вечер по телевизору, как архитектор здания получал все новые и новые титулы и премии. Профессор рассказывал, что он глубоко не доверяет сегодняшнему английскому правительству по причине его некомпетентности, безответственности и коррумпированности. Что общественное мнение больше не способно оказывать влияние на действия правительства, что средства массовой информации все больше утрачивают способность критически оценивать и оспаривать решения властей. Он говорил об утрате чувства безопасности, о том, как центр английского города по субботам заполняется толпой рабочей молодежи, становящейся к вечеру неконтролируемой и опасной. О том, что он пытается передавать своим студентам ценности, которыми он живет сам, хотя и отдает себе отчет в том, что эти ценности — честность, бескомпромиссность, порядочность, чувство собственного достоинства — отнюдь не сделают их жизнь легче. Внутренняя эмиграция — так он сам назвал свое состояние.
И хотя между университетами наших стран есть много общего, сходство не надо преувеличивать — в помянутой Англии пока еще нет коррупции при поступлении в университеты, как нет и вытекающей из нее коррупции в процессе обучения. В этом смысле мы далеко опережаем развитые европейские государства. Ибо, как мы уже не раз отмечали, нашим западным соседям есть чему поучиться у нас я том, что касается готических практик. Об одной из них следует поговорить особо, потому, что она действительно свежа, нова и готична.
Она появилась недавно в российских провинциальных университетах, но можно не сомневаться — столицам осталось не долго ждать апробации новой технологии. Ее суть состоит в том, что администрация университета заключает договор с преподавателями о том, что каждый преподаватель обязан принести в университет хоздоговоров на сумму не менее 40 тысяч рублей в год, иначе преподавателя ждет увольнение. Конечно, это не значит, что преподавателю, успешно справившемуся с задачей, повысят зарплату — зарплата повышается в зависимости от количества платных студентов. Хоздоговорные деньги — это деньги, которыми распоряжается администрация и которые тратятся по ее усмотрению, конечно, не на социальные нужды. Читатель может представить себе свой собственный университет, пришпорить свое воображение и понять, как именно.
С одним из таких профессоров на отхожем промысле мне довелось недавно познакомиться. Он получил стипендию и должен был уехать за границу. В ответ на обращение в администрацию университета с просьбой его отпустить первый проректор дал ему простой ответ: «Конечно, никуда вы ехать не можете, мы вас не отпускаем, вашу нагрузку некому будет выполнять, а ваши договора некому вести, поэтому пусть ваши грантодатели переведут деньги прямо в университет, и мы вам выплатим из них... две трети».
Такова перспектива развития готического университета: профессора отпускаются — пока, до Юрьева дня, — на отхожий промысел, чтобы он приносил администрации доход. Стоит ли ждать полного закрепощения отечественной профессуры — покажет готическое будущее.
Вероятно, что особая социальная организация готического общества будет иметь последствия и для его экономической организации. Стремительное вытеснение понятия эффективности производства понятием эффективности личного обогащения является несомненным. «Здешняя жизнь (российская. — Д. Х.) настолько самобытна и неповторима, что нужен провидец, вроде Освальда Шпенглера, чтобы верно уловить ее суть. (...) В древние времена в Поднебесной любой чиновник стремился принести пользу на всеобщем пути вещей. А тут каждый ставит на этом пути свой шлагбаум, который поднимает только за деньги. И суть здешнего общественного договора заключена именно в таком подъеме шлагбаума друг перед другом»[188].
Интересный вопрос — останется ли готическое общество обществом массового производства и потребления и если да, то почему?
Готическое общество создает не просто альтернативную демократии среду — оно приобретает и подчиняет себе все то, что демократия утрачивает. Готическое общество питается мертворожденным телом российской демократии, не успевшей противопоставить себя советскому народовластию. Готическое общество, кошмар наследия концентрационной вселенной, рвется реализовать себя в России, выдавая зону за самую непосредственную, прямую и простую форму социальной самоорганизации. В кризисных ситуациях, племя, у которого нет и которому не нужны мораль, история, культура... И хотя очевидно, что процессы, о которых идет речь, далеко превосходят локальный российский масштаб, столь же очевидно, что в Европе традиция, которая может сопротивляться готическому сценарию, гораздо прочнее. Трагическое европейское прошлое стало предметом переживания и осмысления, глубоко затронувшим сознание граждан европейских стран. Осуждение преступлений против человечества легло в основу морального консенсуса, предписывающего разделять хотя бы некоторые базовые ценности европейского гуманизма. Полное отсутствие в России иммунитета к законам зоны, проистекающее зачастую от неспособности разграничить зону и общество в силу их неразграниченности на практике, нежелание задуматься о своей концентрационной истории делает эту страну особенно уязвимой для разрастания — пока в экспериментальных условиях — готического общества.
Если выйти из крошечного французского городка, чье название длиннее его главной улицы, и пойти по направлению к владениям несчастного Монморанси, чей замок был срыт, а сам герцог казнен кардиналом Ришелье за участие в дуэли, вы скоро наткнетесь на скромную готическую церковь XIII века с намертво заколоченной дверью. Песчаник невысокого храма привык сливаться с выгоревшей желтоватой почвой равнины и с выцветшим от палящего зноя небом. Городок на Шаранте никогда не был крупным центром. Маленький готический храм с незатейливым орнаментом портала — вот и все, на что хватило сил обитавшей в нем общине, чтобы увековечить свою историю. Позднее, вероятно, в XVI веке, на фасаде в большой прямоугольной нише утвердился всадник, убивающий дракона. Время, размыв детали рельефа, оставило от образа Св. Георгия, бросившегося вперед, чтобы поразить чудовище, только тень.
Свесившись с карниза храма, это зрелище много веков наблюдают некрупные, прекрасно сохранившиеся химеры. Они показывают всаднику язык, принимают постыдные противоестественные позы, явно издеваясь над его одинокой победой. Они появились здесь первыми — что же может помешать им чувствовать себя полноправными хозяевами? Похоже, несмотря на гибель дракона, они вполне довольны исходом поединка: ведь в отличие от героя, они победили в главной схватке — схватке со временем.
Примечания
1
Уэльбек М. Платформа / Пер. И. Радченко. М., 2003. С. 323. «Это многих удивляет, но Нуайон город неспокойный. (...) Национальный фронт на последних выборах получил сорок процентов. Я живу в доме на окраине, у почтового ящика выломана дверца, ничего не могу оставить в подвале. Мне часто бывает страшно, иногда слышится стрельба. Вернувшись из лицея, запираюсь у себя, никогда не выхожу из дома по вечерям. Сын возвращается домой поздно, а часто совсем не приходит. Я ничего не смею ему сказать; боюсь, как бы он меня не ударил.
— Нуайон далеко от Парижа?
Она усмехнулась.
— Вовсе нет, это в департаменте Уаза, километров восемьдесят, не больше» (Уэльбек М. Элементарные частицы / Пер. И. Васюченко и Г. Зингера. М., 2004. С. 247).
2
«В этой перспективе у нас есть все основания, чтобы всерьез задуматься относительно современного способа приватизации и маркетизации государственных функций. Это, на самом деле, является возвращением к феодализму и постоянным приглашением для возрождения всех тех злоупотреблений публичной властью, которые мы привыкли осуждать в средневековом государстве и от которых мы надеялись навсегда избавиться с возникновением современного либерального государства» (Ankersmit F. Manifesto for an Analytical Political History — цитирую по рукописи).
