Мария Боброва - Марк Твен
Ральф Эмерсон, подобно многим поэтам-аболиционистам послевоенного времени, считал, что юридическое узаконение политических прав негров оправдывает уход писателя в сферу «чистой» поэзии и теории. Эмерсон 70-х годов ограничивает круг своих интересов областью философских нравоучений — абстрактных и напыщенных.
Другие «трансценденталисты» в 70-х годах открыто примкнули к буржуазной реакции (Орест Браунсон) или прикрыли свой апологетизм буржуазной либеральной фразой (Рипли, Дана).
Лонгфелло 70-х годов проповедовал идеи нравственного совершенствования, примирения с судьбой, воспевал «радости домашнего очага». В этот период он много занимался переводами и популяризацией образцов классической итальянской, французской, немецкой литературы (перевод «Божественной комедии» Данте, 1867–1880). О его политических позициях даже консервативные критики писали, что он «не склонен к новейшему радикальному разрешению проблем жизни».
Джон Уиттьер также встал в ряды защитников «умеренности и порядка» и смягчил свой критицизм. Религиозность, замкнутый круг поэтических тем, пассивное отношение к новому отдаляло его от жизни.
Джеймс Рассел Лоуэлл хотя и требовал сделать объектами литературы «пароход, железнодорожный вагон, засеянное поле, фабрику», но «устал» (по его собственному выражению) от жизненных противоречий и в послевоенные годы почти перестал писать.
Наиболее плодовитым в 70-х годах из всех «маститых» буржуазных поэтов и писателей был Оливер Уэнделл Холмс (1809–1894), профессор медицины в Гарварде, обладатель наиболее «респектабельных» идей, писатель «для избранных». Автор лирических и юмористических стихов, поэм, застольных бесед, литературных исследований, медицинских статей, он начал печататься еще в 30-е годы и к 70-м годам имел более двух десятков томов поэтических произведений.
Выдающийся (и почти единственный) эссеист в Америке, он создал в своем «Автократе» (1892) — наиболее удачном произведении из всего им написанного — особый тип эссе, состоящего из сплошного монолога полуфилософского-полуюмористического характера, изобилующего меткими жизненными наблюдениями, точными характеристиками, тонкими психологическими замечаниями. Свободно переходя от темы к теме, «американский Монтень» реалистически точно передавал живую человеческую речь, вводя незаметные нюансы и постепенно направляя читателя к нужному выводу. Будучи противником теологического мышления, Холмс гордился своим рационализмом и точностью литературной речи. Эмерсон называл Холмса «иллюстрированным журналом с двадцатью тысячами точных гравюр».
Холмс довольно скоро был забыт даже в Америке, за пределы своей родины не вышел. Отвлеченная «проблемность», логизирующий склад поэтической речи, введение интеллектуальных, религиозных, психологических проблем в творчестве Холмса сочетались с индифферентностью к политическим вопросам.
«Литературными Афинами» США 70-х годов был Бостон, определявший суждения критиков, редакторов литературных журналов и газет. Крупный финансово-промышленный центр, место концентрации капиталов могущественных финансистов страны, имеющих разветвленную сеть банков и торговых домов за пределами США, Бостон, по утверждению Ван Уик Брукса, «был ближе к Европе, нежели другие американские города»[132].
Действительно, здесь выходил ряд американских газет европейской ориентации вроде «Субботнего еженедельника», получались многие английские, французские и другие газеты и журналы. Здесь господствовали про — европейские интересы и настроения.
Эмерсон, Лонгфелло и Холмс — «бостонские брамины» — возглавляли группу литераторов, замкнутую, могущественную, определявшую характер литературной критики.
У «бостонцев» были непосредственные прочные связи с Европой: Холмс читал в Англии лекции студентам, Лонгфелло совершал путешествия по Европе и был профессором английских университетов, создавал свои «золотые легенды» по европейским сюжетам. Англоманами были Лоуэлл, известный переводчик Нортон[133], еще более известный филолог Уэбстер (умер в 1860 году).
К группе «маститых бостонцев» примыкали менее значительные литераторы: Стедман, Келер, и молодые — Олдрич, Гоуэлс.
Стедман — по выражению Уолта Уитмена, «никогда не плавал по большим глубинам»; он писал мещанские стихи с «неоромантическим ориентализмом»; Томас Олдрич — автор многочисленных лирических стихов, рассказов, романов, редактор «Субботнего ежемесячника» — писал в спокойно-холодноватой манере, «под Холмса».
Реалистические традиции его творчества сказались в книге для детей «История скверного мальчика». Вышедшая в год появления твеновских «Простаков», она рисовала портрет жизнерадостного, счастливого, любящего книги «хорошего мальчика», хотя автор и называл его «скверный мальчишка». Книга давала зарисовки быта Новой Англии, была юмористической и — на фоне ханжеской литературы для детей, которую она отчасти пародировала, — приобрела большую популярность.
Уильям Дин Гоуэлс в 70-х годах был больше известен как редактор «Атлантического ежемесячника» и критик; известность романиста и новеллиста придет к нему позже, когда он возглавит буржуазно-апологетическое направление «нежной литературы».
После окончания Гражданской войны «бостонцы» заметно поправели, быстро совершали эволюцию от аболиционистских идей, которые им казались теперь неуместными, к открытой апологетике буржуазной идеологии. Духовная неустойчивость и дряблость стала считаться здравомыслием, отступничество расценивалось как патриотическое признание успехов «национального духа».
Постепенно эта литература начала терять былые связи с народом, сделалась глухой к новым жизненным коллизиям и нарастающим социальным конфликтам. Творчество Эмерсона, Лонгфелло, Холмса, Лоуэлла, на короткий момент отразившее высокий накал народной революционной страсти, стало в 70-х и позже — в 80-х годах — литературой господствующего буржуазного класса.
Изменение содержания сказалось и на языке этих литераторов. Для них стал характерен манерный, цветистый, выспренний язык. Его охотно усваивали буржуазные ораторы в своих публичных речах, журналисты — в статьях.
Уничтожающую критику претенциозного стиля буржуазной литературы дал У. Уитмен в «Демократических далях» (1871). С презрением он отозвался о «заграничных господах» в американской литературе, которые «затопляют нас своими тонкими салонными чувствами, своими зонтиками, романсами и щелканьем рифм (в который раз их ввозят в нашу страну?)»[134].
Неужели, негодует Уитмен, «этих жеманных карликов можно назвать поэтами Америки? Неужели эти грошовые, худосочные штучки, эти стекляшки фальшивых драгоценных камней можно назвать американским искусством, американской драмой, критикой, поэзией?»[135].
Чем бесплоднее и консервативнее становились «брамины» и их многочисленные подражатели, тем жестче и беспощаднее были их литературные приговоры по отношению ко всему новому и прогрессивному. Журналисты и литературные критики, подхватывая суждения «маститых», легко уничтожали литературный авторитет писателя, если его взгляды шли вразрез с канонизированными буржуазными представлениями. О силе этого страшного пресса говорит трагическая судьба Брет Гарта, талантливого писателя, раздавленного буржуазной критикой и фактически изгнанного за пределы США под благовидным предлогом.
Официальная буржуазная критика встретила рассказы и «Простаков за границей» Марка Твена со сдержанным холодком и иронией. Для одних Твен был просто шутом (отзыв Хауленда), для изысканного стилиста Холмса «забавные и причудливые выдумки» Марка Твена находились вне литературы. Гоуэлс в рецензии на «Простаков», помещенной в «Атлантическом ежемесячнике», неодобрительно отозвался о пародийном тоне книги, считая его вульгарным заискиванием автора перед «вульгарным» же читателем.
Твен был объявлен «шутом», потакающим низменным вкусам публики, «парвеню» в литературе, отвергающим изысканную и узаконенную литературную манеру. Это была беспощадная дискредитация оригинального, хотя и не оформленного еще, стиля Марка Твена, в котором его литературные недруги сразу угадали чуждые им элементы — демократические и реалистические тенденции.
То обстоятельство, что «бостонцы» не признавали в Марке Твене писателя, несмотря на явный успех двух его книг среди широких читательских масс, было не только проявлением академизма, по неписаным законам которого журналист не считался писателем, но и фактом, говорящим о непримиримой литературной борьбе.
Гуманистические идеалы борющегося народа, его требования, надежды, чаяния должна была отразить новая, прогрессивная литература, центральной фигурой которой оказался Марк Твен.
