Виталий Шенталинский - Яшка Кошелек и Владимир Ленин
Владимир Ильич стучит в окно, спрашивает:
— В чем дело, нам что–то кричали?..
— Да это пьяные, — отвечаю я ему.
Миновали мы Николаевский вокзал. Едем по улице, которая ведет к Сокольникам. Тьма, хоть глаз выколи. Но нам далеко и хорошо видно. Ввиду сочельника народу на тротуарах много. Я ехал по рельсам трамвая довольно быстро. Вдруг, не доезжая пивного завода, бывшего Калинкина, впереди машины, за несколько шагов, выбегают трое, вооруженных револьверами — маузерами, и кричат: «Стой!»
Я на этот раз немного замедлил ход и говорю Чабанову:
— Ну, Ванька, попали мы к бандитам.
— Да, — говорит он, — это не патруль.
Вот я уже совсем близко от них, посмотрел по сторонам, народа порядочно. Многие стали останавливаться, видимо заинтересованные нашей встречей. И я решил не останавливаться, а проскочить быстро мимо них. В тот момент, когда осталось несколько саженей, я быстро увеличил скорость — и прямо на них. Они успели отскочить.
— Стой! Стой! Стрелять будем! — кричат они вслед.
Дорога на этом месте идет под уклон. Я быстро взял разгон, но вот Владимир Ильич стучит в окно. Я как будто не слышу и продолжаю ехать. Тогда Владимир Ильич стучит гораздо сильнее. Я убавляю ход. Владимир Ильич открывает дверцу и говорит:
— Товарищ Гиль, надо остановиться и узнать, что им надо, может быть, это патруль?
Мы ехали совсем тихо. Сзади нас, слышу, бегут и продолжают кричать: «Стой! Стрелять будем!»
— Ну вот видите, — говорит Владимир Ильич, — надо остановиться.
Я нехотя стал тормозить машину. Смотрю вперед, вижу, за железнодорожным мостом горит яркий фонарь, и там стоит часовой. Это — районный Совет, я знал. Меня взяло сомнение, — навряд ли бандиты, наверное, патруль, рядом с Советом напасть не решатся бандиты, — подумал я и сказал об этом товарищу Чабанову. Он оглянулся назад и говорит мне:
— К нам бегут четверо, и они совсем близко.
В это время подбегают к машине несколько человек, резко открывают дверь машины и кричат:
— Выходи!
— В чем дело, товарищи? — спросил Владимир Ильич.
— Не разговаривать! Выходи, говорят!
И один из них, выше всех ростом, схватил Владимира Ильича за рукав и сильно потянул к себе из машины, грубо говоря:
— Живей выходи!
Как оказалось после, это был главарь по прозвищу Кошелек.
Владимира Ильича буквально вытащили за рукава. Он сделал шага три к передку машины и остановился против меня, все время говоря:
— Что вам нужно?..
Мария Ильинична быстро вышла за Владимиром Ильичем и, обращаясь к бандитам, говорит:
— Что вы делаете, как вы смеете так обращаться?
На нее они не обращают никакого внимания, Чабанова тоже дернули за рукав с криком: «Выходи!»
Я смотрю на Владимира Ильича. Он стоит, держа в руках пропуск. По бокам его стоят двое и, целясь в голову, говорят:
— Не шевелись!..
— Я Ленин. Вот мой документ…
Как это сказал Владимир Ильич, у меня сердце замерло. Ну, думаю, погиб Владимир Ильич…
— Молчать! Не разговаривать! — закричал на него грубым голосом главарь, вырвав из рук пропуск и кладя его в карман даже не посмотрев.
Затем он схватил за лацкан пальто Владимира Ильича и резко дернул, почти отрывая пуговицы, и полез в боковой карман. Вынул оттуда бумажник, браунинг и все это кладет к себе в карман.
Мария Ильинична продолжает возмущенно протестовать, но никто из бандитов на нее не обращает внимания.
Товарищ Чабанов тоже стоит под дулом. Я все это вижу, про меня как будто забыли. Сижу за рулем, мотор работает. Держу наган и из–под левой руки целюсь в ближайшего, то есть как раз в главаря. Он от меня в двух шагах. Дверца переднего сиденья открыта, промаха быть не может… Но Владимир Ильич стоит под двумя дулами револьверов, и делается мне страшно… Как молния, озаряет мысль — нельзя стрелять… нельзя… Сейчас же после моего выстрела Владимира Ильича уложат первого на месте. И я решил выйти из машины, но не успел пошевелиться, как получил удар в висок дулом револьвера с правой стороны и окрик:
— Выходи! Чего сидишь?
Я быстро сунул наган за подушку сиденья, авось не найдут, подумал я, и не успел встать на подножку, как на мое место сел быстро шофер–бандит. Четверо сели в купе, один стал на подножку, и, целясь в нас, со словами «Не шевелись!», шофер быстро взял с места, и поехали…»
Другой спутник Ленина, его охранник Иван Васильевич Чабанов, в общем, подтверждает рассказ Гиля, хотя добавляет от себя штрих, по всей видимости сильно поразивший его: «Когда нас высаживали из машины, народ стоял и смотрел…»
«Минуту длилось молчание», — продолжает Гиль.
“— Да, ловко, — первым сказал Владимир Ильич. — Вооруженные люди — и отдали машину. Стыдно!
— Об этом поговорим после, Владимир Ильич, — сказал я ему в ответ, — а сейчас пойдемте в Совет, и поскорее…
И мы направились в райсовет.
Опять беда. Часовой не пускает Владимира Ильича.
— Я товарищ Ленин, — говорит он, — хотя доказать вам этого сейчас не могу. Вот мой шофер, он подтвердит, — указывая на меня, сказал Владимир Ильич. — Мы ехали на машине, нас остановили, высадили, машину угнали, а также взяли мой бумажник с документами и мой пропуск.
Долго колебался часовой, но наконец он нас пропустил в райсовет…»
(«Нахрапом прошли в Совет», — подтверждает Чабанов.)
«Входим. В Совете по случаю праздника — ни души. Кое–как разыскал я дежурного телефониста, объясняю ему, в чем дело. Он не верит.
— Слушайте, товарищ, вызывайте председателя, — наконец говорю я ему.
— Его нет, кого хотите?
— Мы отвечаем за все, дело серьезное…
Телефонист мнется, не знает, как ему поступить. Дело уж, видно, очень необычное. Наконец он кого–то вызвал.
Владимир Ильич, задумавшись, ходит взад–вперед по комнате. Мария Ильинична сидит на диване, и вижу, очень она взволнована. Никто не идет. Тогда я думаю: «Буду сам распоряжаться, а то время идет, бандиты могут удрать». Пошел к телефону, телефонист не протестует.
— Дайте ВЧК.
Соединили меня.
— Слушаю, — отвечает товарищ Петерс.
Я вкратце объясняю, в чем дело. Подошел Владимир Ильич. Я передаю ему трубку, и он стал говорить с товарищем Петерсом, объясняя ему, в чем дело и как все случилось. Я звоню по другому телефону, вызываю автобазу Совнаркома, вызываю три машины с вооруженными…»
А что же бандиты? Они в это время возвращались за Лениным.
Мартынов сообщает, что когда Кошельков все–таки рассмотрел документы и понял, что за птица упорхнула от него, то велел шоферу Ваське Зайцу поворачивать машину обратно. Кошельков решил захватить Ленина как заложника и освободить за него всю Бутырскую тюрьму…
Была и другая версия. Ее излагает в своем докладе в Чека начальник Московского управления уголовного розыска Трепалов: «Кошельков повернул автомобиль обратно, чтобы догнать Ленина и убить…»
Некоторые лениноведы утверждали, что будто бы бандиты пытались захватить Ильича с целью устроить государственный переворот. В уста Яшки была вложена фраза:
— Что мы сделали! Ведь это ехал Ленин. Если мы догоним и убьем его, то на нас не подумают, а подумают на контрреволюционеров, и может быть переворот…
Это уже явно плод творчества большевистских идеологов или чекистов, стремившихся сделать из уголовного дела политическое.
Но так или иначе, какие бы планы ни строил Яшка Кошелек, шанс свой он на этот раз упустил.
На месте ограбления, разумеется, уже никого не было. Покрутившись туда–сюда, банда повернула обратно.
Гиль:
«Владимир Ильич кончил говорить по телефону и стал опять ходить по комнате. Мы покамест находимся одни.
— Вы сказали, Владимир Ильич, что мы вооруженные люди и отдали машину, — обратился я к нему.
— Да, я сказал, — ответил он.
— Владимир Ильич, нам не было выхода, вспомните, вы стояли под дулами револьверов, я бы мог стрелять, у меня было время, они забыли меня минуты на три, но какой был бы результат моего выстрела? Я бы одного уложил наверняка, но после моего первого выстрела они тоже уложили бы вас на месте, потому что им нужно было бы стрелять ради самозащиты, и вы бы пали первым. Вот почему, быстро сообразив невыгодность нашего положения, я не стал стрелять. При этом я понял, что им нужна только машина, а не мы.
— Да, товарищ Гиль, вы говорите правду, вы рассчитали правильно, — ответил Владимир Ильич, с минуту подумав. — Тут силой мы ничего бы не сделали, только благодаря тому, что мы не сопротивлялись, мы уцелели…»
Да, не хрестоматийный образ Ильича предстает нам со страниц этого дела… Прожектер, витающий в грандиозных утопиях, наивно–беспомощный в прямом столкновении с жизнью на улицах. Сам попался в ловушку, потребовав остановить машину, уверенный в своей неприкосновенности.
И оказывается, народного кумира никто даже не узнает — от бандита до часового. А когда его грабили посреди Москвы, при всем честном народе, «народ стоял и смотрел». Да и отношение шофера к своему высокому пассажиру чем–то очень напоминает снисходительно–покровительственную опеку Санчо Пансы. Послушался бы умного человека, все было бы в порядке.
