Семен Экштут - Юрий Трифонов: Великая сила недосказанного
<…> И для этого своего удовольствия — сидеть в песках, на дороге, и поить незнакомых людей вином — он дни и ночи крутил баранку. Вот вам и Плющ. Возьмите его за руль двадцать. <…> Про Сашку Фоменко слыхали? Ну как же, это оригинал, на всей трассе знаменитый. Он десять месяцев в забое безвылазно, а два — гуляет, в Сочи, в Крыму, живёт в лучших гостиницах и выдаёт себя то за какого-нибудь капитана, то за разведчика или полярного лётчика»[99].
В среде шестидесятников была очень популярна комедия Виктора Розова «В поисках радости», впервые опубликованная в декабрьском номере журнала «Театр» за 1957 год. Один из персонажей комедии, пятнадцатилетний Олег, с остервенением рубит саблей деда, «комиссара в пыльном шлеме», только что приобретённый дорогой чешский полированный сервант — и эта сцена стала настоящим символом времени. Сейчас трудно поверить в то, что эта сцена была не только идеологической и пропагандистской конструкцией. Нет, она очень точно выражала искренние чувства современников. Унаследовав от русской интеллигенции принципиальное неприятие буржуазных ценностей и любых проявлений мещанства (само это слово утратило нейтральную окраску и всегда употреблялось с оттенком нескрываемого осуждения), советская интеллигенция, однако, не имела перед собой того веера разнообразных возможностей для самореализации вне сферы государственной службы, открывшихся перед русским интеллигентом с началом эпохи Великих реформ и дававших ему всевозможные способы очень хорошо зарабатывать, чувствовать себя независимым от государственного деспотизма и при всём том жить сыто и весьма достойно. У советской интеллигенции воинствующее неприятие мещанства стало своеобразной превращённой формой преодоления тех унизительных условий, в которых даже очень состоятельным по советским меркам людям приходилось удовлетворять любые материальные потребности. Если советский человек обладал большой суммой денег, но не принадлежал к партийной или советской номенклатуре, то он сталкивался с разнообразными ограничениями, которые приходилось преодолевать, чтобы легально потратить деньги.
Трифоновский Арташез, даже заработав шестьдесят тысяч рублей, не мог просто так приехать в Кисловодск и купить понравившийся домик. В стране существовал институт прописки, для того чтобы обрести прописку в курортном Кисловодске и разрешение на покупку дома, парикмахеру необходимо было собрать множество разнообразных справок, например, что его детям по состоянию здоровья требовалось сменить климат. Надо было сняться с воинского учета в посёлке нефтяников и встать на учёт в военкомате Кисловодска, а обязательное прохождение этой процедуры (без неё нельзя было выписаться из одного места и прописаться в другом) могло иметь для Арташеза весьма нежелательные последствия. Ведь он не служил в армии, пользуясь разнообразными отсрочками, которые предоставлял ему военный комиссар, судя по прозрачному намёку автора, за взятки. Визит Арташеза в военкомат мог закончиться если не призывом в армию, то призывом на военные сборы. Но даже успешно преодолев все чудовищные бюрократические препоны, Арташез столкнулся бы с множеством новых проблем: даже приобретение самых необходимых строительных материалов было непростой задачей. Легальный рынок этих материалов практически не существовал, стройматериалы были очень большим дефицитом, а их нецелевое использование (строительство собственного дома или его ремонт подпадали под эту категорию) трактовалось как хищение социалистической собственности и расценивалось как преступление. И вновь Арташезу пришлось бы собирать разнообразные справки и ожидать своей очереди, чтобы приобрести щебёнку, гравий, цемент, кирпичи, доски, оконные рамы или кровельное железо. Нелегальное же приобретение всего этого на чёрном рынке и отсутствие разрешающих документов, как тогда говорили, «тянуло на статью»: делало как продавца, так и покупателя весьма уязвимыми с точки зрения существовавших тогда законов.
Действие рассказа начинается через десять лет после Победы. Страна жила тяжело и скудно, однако уже существовал слой относительно обеспеченных людей, к ним относились академики, генералы, народные артисты и художники, главные конструкторы авиационной промышленности, ведущие инженеры оборонной промышленности, члены творческих союзов и так называемые знатные шахтёры, сталевары, железнодорожники… И каким бы немногочисленным ни был этот слой, его представители, даже пользуясь разнообразными льготами и посещая закрытые для простых советских людей магазины и распределители, тем не менее постоянно сталкивались с непростой проблемой — как потратить деньги. Даже если у генерала или академика были средства для приобретения собственной дачи, необходимо было стать членом дачного кооператива и лишь тогда получить разрешение на строительство или покупку дачи. Вступление же в такой кооператив было вполне сопоставимо по своей трудности с вхождением в члены какого-нибудь закрытого аристократического клуба, например Английского или Яхт-клуба до революции. В своих воспоминаниях вдова маршала Михаила Ефимовича Катукова подробно пишет о том, с какими многочисленными унизительными препятствиями сразу же после войны столкнулся её муж, прославленный военачальник, дважды Герой Советского Союза и в то время генерал-полковник танковых войск, когда захотел построить под Москвой дачу. Со времён битвы под Москвой его имя было у всех на слуху, но популярный герой войны привык идти по жизни прямой дорогой и не хотел ни о чём просить начальство, поэтому вполне законное приобретение дачного участка и строительство дачи стало для самого генерала и его жены тяжёлым испытанием. «Михаил Ефимович был очень удачлив в военных походах, но ему совсем не везло в житейских делах. Здесь всё ему доставалось через препятствия, с огромными трудностями»[100]. Что же тогда говорить о людях не столь именитых и заслуженных?
В конце 1950-х Лидия Яковлевна Гинзбург, всегда чутко фиксировавшая в своих записных книжках характерные приметы повседневной жизни советской интеллигенции, диагностировала суть этой проблемы и описала её характерные признаки: «Тратить значительные суммы у нас труднее, чем зарабатывать их. Тягостные усилия начинаются на уровне холодильников и продолжаются классическим набором — машинами, квартирами, дачами. Далее наше воображение иссякает. Всякое крупно преуспевающее семейство держится на разделении труда — одни зарабатывают, другие тратят. Труд тратящих менее квалифицированный, но более утомительный и нервный»[101]. Цепкое наблюдение Лидии Яковлевны о существовании разделения труда в процветающих советских семействах подтверждается романом Галины Евгеньевны Николаевой «Битва в пути» (1957). Этот современный советский роман, в наши дни безвозвратно забытый, пользовался феерическим успехом в конце 1950-х — начале 1960-х годов: он неоднократно переиздавался массовыми тиражами и в 1961-м был экранизирован. Персонажи романа обсуждают, почему у Семёна Вальгана, генерала, директора крупнейшего завода и очень обеспеченного человека, такая заурядная жена. Их диалог стоит привести полностью: он стоит иной научной статьи по истории повседневности. Ответ оказывается неожиданным.
«Таких, которым нужна жена как витрина для драгоценностей, у нас, прямо сказать, маловато! Красоток для развлечения им хватает, а особенно после войны. За пару ласковых слов и флакон духов… Печально, но факт… Словом, красотка не проблема! Мужчина ищет подругу жизни. Если он человек, он ищет в подруге человека. Если он из хапуг, то он ищет в подруге жизни умелую, но, заметьте, преданную хапугу. Красота в большинстве случаев довесок. Весьма приятный, но довесок!
— Я думала, у Вальгана жена должна быть красавицей. Почему у него такая обыкновенная?
— Потому что Вальган умный человек. Красоток при желании он будет иметь на стороне в любом количестве. Он же неотразим, когда хочет. А дома ему нужны преданность и комфорт. Его Маргарита — гений домашнего благоустройства, она — Вальган в семейном масштабе. Она ездит в Одессу за отрезами на костюм, в Ригу за мебелью и летит в Тбилиси, потому что муж захотел к завтраку свежего винограда. Супружеский сервис первой категории. Вальган знал, на ком жениться! Они пара!»[102]
Однако вернёмся к прерванной нити рассуждений. Для шестидесятников это столь важное для их мировоззрения отрицание мещанских ценностей стало иллюзорной формой ухода от действительности и её реальных проблем в воображаемый мир фантазий и разнообразных мифов. Шестидесятники верили во всемогущество человеческого разума, наиболее совершенным воплощением которого почиталась наука, и были убеждены в том, что открытия учёных помогут человечеству решить все его проблемы. Априорно считалось, что интеллигентный человек всегда и везде должен быть выше быта в его любых проявлениях: ему надлежало существовать исключительно в возвышенной сфере духа, а не в низменном мире вещей. Стыдно заниматься решением бытовых проблем, когда человечество не сегодня завтра полетит к другим планетам. Разумеется, реальная жизненная ситуация была более сложной и не столь прямолинейной, но именно это безоговорочное осуждение мещанства — не только демонстративное, но и проистекающее из внутренней убеждённости — было отличительным признаком интеллигентного человека или человека, желавшего прослыть таковым. Сила общественного мнения была так велика, что даже убеждённые «вещепоклонники» стеснялись демонстрировать свои устремления не только в официальной обстановке, но и в повседневной жизни.
