Сергей Щепотьев - Диккенс и Теккерей
Эсмонд безнадёжно влюблен в эгоистичную красавицу Беатрис, сестру юного Каслвуда. Ради того, чтобы завоевать любовь девушки, он поступает на военную службу, поддерживает изгнанную династию Стюартов и даже лично готовит государственный переворот. Но, приняв участие в войне за испанское наследство, ближе познакомившись с политическими деятелями и подробностями их борьбы, Генри осуждает кровавую бойню, отвергает платформы борющихся партий и уходит на покой. Убедившись ещё и в том, что Беатрис не достойна ни любви, ни уважения, он соединяет свою судьбу с леди Каслвуд, матерью Фрэнка и Беатрис, и уезжает в Америку.
Эсмонд давно живёт, дышит обожанием леди Каслвуд, которая, будучи на восемь лет старше, несомненно, тоже испытывает к нему тайную пылкую страсть. Может быть, поэтому она то и дело старается убедить себя, Гарри и окружающих в том, что бедный малый становится причиной несчастий её семьи. Казалось бы, герой обретает желанное счастье, когда после смерти милорда Каслвуда «ссора была забыта... Его госпожа всегда была в его сердце... Его возлюбленная госпожа, которая была его сестрой, матерью, богиней в юные годы. Теперь она уже не была богиней, ибо он знал её слабости, а по образу мыслей, по количеству страданий и обретённому благодаря им опыту стал старше её. Но она более страстно любима им как женщина — возможно, более обожаемая, чем тогда, когда была его идолом. В чём секрет? Кто может отгадать, почему её маленькая ручка для него дороже всего? Вот она рядом, и сын её здесь, его дорогой мальчик. Вот она, плачет от счастья, сжимая обеими руками его руку. Это был восторг примирения».
Однако в то же время Эсмонд терзается необъяснимой мучительной страстью к расчётливой и чёрствой Беатрис. «В чём смысл преданности в любви и где её начало? — размышляет герой романа. — Помимо всех своих чар, возлюбленная Эсмонда имела тысячу недостатков. Она была надменна и легкомысленна, ветрена и лжива, не в её характере было чтить кого-либо. Во всём, даже в красоте, она была полной противоположностью матери, женщине абсолютно не эгоистичной и преданной. Беатрис была хороша собой, но люди не раз говорили у неё за спиной, что её мать куда красивее и выглядит моложе... И всё же быть подле нее, слушать её было для Эсмонда высшим наслаждением».
Фрэнк того же мнения о сестре и матери: Беатрис «думает только о себе, все остальные ей безразличны. Если она не затеет ссоры, то не ощущает радости жизни. А наша мать — наша мать ангел, Гарри».
В отличие от Бекки Шарп, Беатрис не лицемерит, не скрывает своих целей: «Да, я смиренно соглашаюсь, признаюсь, каюсь: мне нужен хороший муж. Что в этом плохого? Моя внешность — это моё богатство. Подходите, купите, купите! Я не умею ни шить, ни прясть. Зато знаю двадцать три карточные игры и новейшие танцы. Умею охотиться на оленя и полагаю, что смогу попасть в птицу влёт. Могу болтать сальности не хуже любой из своих сверстниц и знаю достаточно историй, чтобы развлекать самого надутого супруга не менее чем тысячу и одну ночь. У меня недурной вкус на одежду, драгоценности, азартные игры и старинный китайский фарфор. Я люблю чернослив в сахаре, кружева, оперу и всяческие дорогие пустяки. У меня есть обезьянка и негритёнок, попугай и спаниель. И мне нужен муж!»
Каков же этот «хороший муж»?
«Плохая жена выйдет из Беатрис Эсмонд, думал Генри, если только её муж будет рангом ниже принца. Она была рождена, чтобы блистать на пышных ассамблеях, украшать собою дворцы и королевскую свиту, чтобы повелевать и плести политические интриги, а не сидеть дома за починкой чулок для детей бедняка мужа!.. Она была принцесса, хоть и не имела за душой ни шиллинга».
Юная Беатрис, тем не менее, весьма неглупа и способна на меткие характеристики. Вот как она, став фрейлиной королевы Анны, толкует о докторе Свифте: «Ох, уж эти пасторы! Ненавижу их всех! Есть тут один ирландец, жалкое созданье! Ни одного воскресенья не пропустит, чтобы не побывать при дворе, где осыпает меня комплиментами. Жуткий тип! Если хотите знать, каковы они, пасторы, понаблюдайте за ним, послушайте его речи. Все они одинаковы, епископы, или бонзы, или индийские факиры. Все норовят повелевать, все стращают грядущим царствием Божьим и ждут, чтобы все мы валились на колени и просили у них благословения. А злословят, святоши, хуже всякого придворного, хуже любой зловредной старухи. Я слышала, как этот м-р Свифт на днях зубоскалил над мужеством милорда герцога Мальборо. Ха! Презренный дублинец! Только потому, что его светлость в немилости и эта дерзкая болтовня может дойти до слуха её величества и ласкать слух миссис Мэшем!»
Великий Джонатан Свифт показан в романе эпизодически, глазами Генри Эсмонда. «Он смотрел бы на меня с должным любопытством, будь я знатной титулованной особой со звездой на мундире. При дворе доктор обращал взгляд лишь на именитейших вельмож. Он писал для них сатиры, воевал с их врагами, бичевал и задирался ради служения им — надо сказать, довольно искусно... Теперь, говорят, он утратил былой интеллект, позабыл свои ошибки и свою ярость против человечества. Я всегда считал его и Мальборо величайшими личностями своего времени. Здесь, среди наших тихих лесов, я читал его книги (кто же их не читал?) и представлял себе этого гиганта, одинокого поверженного Прометея, вопиющего, покуда ястреб терзает его... Я не любил этого мистера Свифта и много слышал о его обращении с людьми. Он мог льстить знатным и задирать слабых, и мистер Эсмонд, более молодой и пылкий, нежели теперь, был исполнен решимости при встрече с этим драконом не бежать от его зубов и огнедышащей пасти». Эсмонд описывает две свои встречи с гениальным ирландцем. При первой сатирик, приняв его за мелкого клерка, ведёт себя с ним вызывающе пренебрежительно. Вторая встреча происходит в высшем свете. «Доктор нахмурился, покраснел и так сконфузился, что в течение всего обеда едва ли вымолвил хоть одно слово: этого Голиафа ума мог порой сразить и мелкий камешек».
Вполне вероятно, что эти сцены навеяны автору его рассуждениями в лекции о Свифте: «Хотелось бы нам встретиться с ним в жизни или нет? Я был бы счастлив чистить обувь Шекспира, только бы жить в его доме, иметь возможность преклоняться перед ним... Я был бы счастлив в молодости жить в Темпле рядом с Филдингом, слышать как он болтает, отпускает шутки за завтраком или за кружкой лёгкого пива... Но Свифт? Он оскорблял человека, делая ему одолжение, доводил женщин до слёз, ставил гостей в дурацкое положение, изводил своих несчастных друзей и бросал пожертвования в лицо беднякам. Нет, настоятель не был ирландцем — ирландцы всегда помогали людям с добрым словом на устах и с открытым сердцем».
Но в той же лекции Теккерей называет этого жёлчного сноба «величайшим гением». И герой-рассказчик, вслед за своим создателем, тоже по-своему справедлив к нему: «Свифт, глумившийся над всем человечеством, и над собою не в последнюю очередь, — пишет Эсмонд, — имел дар преданности своей партии и любил своих вождей, обращавшихся с ним хорошо, и после их падения».
В книге более или менее подробно прописаны многие реальные исторические лица: генералы Мальборо и Уэбб, политик и философ Болинброк, поэты Аддисон и Стил и др.
Если воины Мальборо и Уэбб обрисованы с большей или меньшей долей уважения[17], то никто из политиков этой чести автором не удостоен.
«Каждый политик, — пишет Теккерей, — как Локит и Пичем, ньюгэйтские главари из „Оперы нищих“, позже написанной м-ром Гэем, владеет некими документами и свидетельствами, способными отправить другого на виселицу, и не смеют пускать это своё оружие в ход лишь потому, что у их ближнего в кармане лежит подобное».
Претендент на престол, Джекоб Стюарт, на которого Эсмонд долгое время работает, оказывается волокитой, пьяницей и картёжником. «И за таких-то смертных нация готова страдать, партии ведут борьбу, а воины проливают кровь на поле битвы!» — горько восклицает автор мемуаров.
Разумеется, и сам писатель, и его современники не могли не задумываться о личностях своих лидеров.[18] Как и над такими вопросами: «Есть ли в Англии общественный деятель, безоговорочно верящий в свою партию? И есть ли такой сомневающийся, который бы не сражался за нее?» Есть тут о чём задуматься и нынешнему читателю.
Теккерей уже в этой книге снисходителен к человеческим порокам.
«Ах, никто не знает ни силы своей, ни слабости, — пишет его герой, — пока их не выявит случай. Если есть у человека причины стыдиться иных мыслей своих или деяний, то, безусловно, есть и такие, память о которых вселяет в него гордость: прощённые обиды, подавленные искушения и трудности, преодолённые терпением».
И мачеха Гарри, вдовствующая виконтесса Каслвуд, безусловно, высказывает точку зрения самого автора своим метким замечанием: «Многие святые обрели Рай после того, как у них появилось множество поводов для покаяния».
