Лев Трубе - Остров Буян: Пушкин и география
В одном месте у А. С. Пушкина упоминается Эвр, как древние греки называли юго-восточный теплый ветер (то же, что у итальянцев широко распространившееся название его — сирокко): «Порфирная колоннада, открытая с юга и севера, ожидает дуновения Эвра; но воздух недвижим…» («Мы проводили вечер на даче»).
В стихах А. С. Пушкина встречается и общий поэтический образ ветра — Эол (повелитель ветров у древних греков, которого они изображали со скипетром в руке, восседающим на вершине скалы, под которой в пещере были заключены ветры):
Где ныне мчится лишь Эол,
Небес жилец.
Или:
Летит, как пух от уст Эола…
В своих произведениях поэт употреблял и различные названия снежной бури — метель, вьюга, буран, вкладывая в них определенный смысл, ибо между понятиями метель и вьюга, с одной стороны, и буран — с другой, есть некоторое различие.
Метель — общее название снежной бури, как достаточно сильного ветра со снегом. Вспомним повесть «Метель», в которой, можно сказать, дана классическая картина этого явления природы: «…Едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер и сделалась такая метель, что он ничего не взвидел. В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу; небо слилося с землею».
Вихревой характер снежной бури подчеркивается в другом ее названии — вьюга: «Вьется вьюга», — читаем мы в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях».
Метель и вьюга — названия-синонимы:
Отдайте мне метель и вьюгу
И зимний долгий мрак ночей.
Буран (от тюркской основы бур — крутить, вертеть) означает то же, что и вьюга, но это название распространено главным образом в степной полосе юго-востока (в частности, в Приуралье), откуда еще несколько веков назад это слово пришло в русский язык. Вспомним повесть А. С. Пушкина «Капитанская дочка», действие которой происходит под Оренбургом: «„Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!“ Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным»[22].
Попутно заметим, что есть еще одно название снежной бури — пурга, употребительное на севере и северо-востоке.
Образы бури в прямом и переносном смысле не раз использовал великий поэт в своих произведениях, например в стихотворении «Буря», «Зимний вечер», «Туча» и других. Причем о «Туче» замечено С. М. Бонди: «Может быть, стихи эти имеют политический подтекст и являются одним из аллегорических напоминаний Николаю I о необходимости наконец освободить, вернуть ссыльных декабристов»2. Считается также: возможно, оно связано с конфликтом между Пушкиным и Николаем I, происшедшим в июле 1834 года («Чуть было не поссорился я со двором», — записал поэт в дневнике 22 июля 1834 г.). В стихотворении о туче говорится:
Ты небо недавно кругом облегала,
И молния грозно тебя обвивала;
И ты издавала таинственный гром
И алчную землю поила дождем.
Довольно, сокройся! Пора миновалась,
Земля освежилась, и буря промчалась,
И ветер, лаская листочки древес,
Тебя с успокоенных гонит небес.
Хотя над А. С. Пушкиным в жизни много промчалось бурь, но в этом стихотворении, имеющем точную дату написания — 13 апреля 1835 года, он едва ли имел в виду конфликт почти годичной давности.
Поэтический образ грозной силы природы появляется в последних строках последнего стихотворения поэта, посвященного 25‑й годовщине Царскосельского лицея: «Была пора: наш праздник молодой…», которое, по свидетельству очевидца, на собрании лицеистов первого выпуска он не мог дочитать — столь сильно был взволнован. Вот они, незавершенные строки:
И над землей сошлися новы тучи,
И ураган их . . . . . .
Знал А. С. Пушкин об ураганах не только вообще, но и, в частности, о страшном «аравийском урагане» (самуме), сравнимом с «дуновением чумы».
Эти примеры показывают, сколь разнообразно и органично использовал великий поэт образы сил природы, которой он посвятил немало своих стихотворений, нарисовав ее картины, и грозные, и идиллические, в противоборстве сил и в умиротворении.
И в заключение обратим внимание на такой интересный факт. В «Истории села Горюхина» А. С. Пушкин устами своего персонажа говорит о неких обнаруженных им бумагах, которые «заключали… неоценимый запас экономических, статистических, метеорологических и других ученых наблюдений», относящихся ко второй половине XVIII века. В пушкинское время еще не проводились, за исключением Петербурга, регулярные наблюдения за погодой на метеостанциях. Они велись отдельными лицами (в Москве в 1820—1853 гг.). Одной из первых метеостанций в России вне столицы стала станция в Нижнем Новгороде, организованная в 1835 году при Нижегородской мужской гимназии. Постоянная же служба погоды в России была создана в 1872 году.
«Шумит, бежит Гвадалквивир»
На эти стихи написан пленительный романс А. С. Даргомыжского «Ночной зефир». Сколько рек воспето в пушкинской поэзии! И это, конечно, не случайно. Ведь с реками с давних времен теснейшим образом была связана жизнь людей. Известный русский географ Л. И. Мечников на эту тему написал книгу «Цивилизация и великие исторические реки». По именам рек получили свои названия целые страны (Индия, Иордания, Конго, Заир, Парагвай, Перу и др.) и области (Амазония, Месопотамия, Пенджаб, Поволжье, Приамурье и т. п.), да и жители (волгари, или волжане, вятичи, донцы…).
Пожалуй, чаще всего А. С. Пушкин упоминает Неву, на берегах которой жил в расцвете своего гения. Одним-двумя словами он создает выразительную картину. Вот Нева до основания Петербурга:
По мшистым, топким берегам[23]
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца.
А вот река в черте нового города:
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит…
Перенесемся на Кавказ,
Где мчится Арагва в тенистых брегах,
. . . . . . . . . . .
Где Терек играет в свирепом веселье.
Или:
…Терек своенравный
Крутые роет берега.
Тереку посвящено и отдельное стихотворение, в котором отмечается разительное различие между верхним и нижним течением реки:
Меж горных стен несется Терек,
Волнами точит дикий берег,
Клокочет вкруг огромных скал,
То здесь, то там дорогу роет,
Как зверь живой, ревет и воет —
И вдруг утих и смирен стал.
Все ниже, ниже опускаясь,
Уж он бежит едва живой.
Так, после бури истощаясь,
Поток струится дождевой.
И вот: . . . . обнажилось
Его кремнистое русло.
«…Волга рек, озер краса»
Это, можно сказать, настоящая географическая характеристика знаменитой кавказской реки — и бурной, и спокойной, и стремительной, и плавной.
А вот река вписана как органическая часть в целую географическую картину Северного Кавказа:
Я видел Азии бесплодные пределы,
Кавказа дальный край, долины обгорелы,
Жилище дикое черкесских табунов,
Подкумка знойный брег, пустынные вершины,
Обвитые венцом летучим облаков,
И закубанские равнины!
Или:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Иная речная панорама на Украине, где расстилаются
Днепром подмытые равнины
И степи Буга…
Но у Днепра есть и другие берега:
Венчаны чащею древесной.
Воспет поэтом и Дон — южнорусская краса. И воспет не сам по себе, а в связи с русско-турецкой войной 1823—1829 годов, в которой участвовали донские казаки:
Блеща средь полей широких
Вон он льется!.. Здравствуй, Дон!
От сынов твоих далеких
Я привез тебе поклон.
Как прославленного брата,
Реки знают тихий Дон;
От Аракса и Евфрата
Я привез тебе поклон.
Отдохнув от злой погони,
Чуя родину свою,
Пьют уже донские кони
Арпачайскую струю.
Приготовь же, Дон заветный,
Для наездников лихих
Сок кипучий, искрометный
Виноградников твоих.
Здесь названия рек (Аракса и Евфрата) используются как приветствие по возвращении А. С. Пушкина из путешествия в 1829 году в Арзрум. Поэт возвратился как бы вестником победы русских войск над турецкими («Был и я среди донцов…»).
