Дина Хапаева - Готическое общество: морфология кошмара
Насколько такое описание объекта соответствует, на ваш взгляд, уважаемый читатель, критериям научного познания? Правильно, оно попирает все традиционные критерии позитивного знания, что тем не менее не мешает части физиков «верить» в черные дыры, поскольку, как мы помним, физическая теория не запрещает их существования.
Итак, если речь идет об объекте, который в принципе не наблюдаем, чьи параметры и действия в принципе не поддаются расчетам, поскольку в нем исчезают известные науке свойства пространства и времени, то где пролегает та грань, которая отличает черную дыру от черной магии, физическую теорию от фэнтези? И чем тогда менее реальны, чем черные дыры, кротовые норы и фантомная материя, ведьмы, сумрак, «иные» темные силы? Не правда ли, последние достижения самой научной из наук сильно расшатали понятие реальности? Один из важнейших приемов современной готической эстетики, особенно ярко проявляющихся в жанре фэнтези, состоит в размывании понятая реальности. Литературный персонаж отрицает существование нечиста, разглагольствует о ее нереальности только для того, чтобы его высказывание было немедленно опровергнуто «реальностью» — появлением нечисти и ее нападением на героя фэнтези. Так и подмывает процитировать определение реальности, предложенное лисой-оборотнем в «Священной книге оборотня» Виктора Пелевина, где применен обратный прием — нечисть от первого лица отрицает понятие «позитивной реальности» применительно к превращению оборотня, только что «реально» имевшему место в рамках повествования[79].
Сказочные аллюзии возникают под пером пишущих про черные дыры и кротовые норы сами собой; «Средневековые алхимики искали философский камень, цари в русских народных сказках посылают своих слуг искать живую воду, чудо-кольчугу, волшебный меч... Но все это детские забавы по сравнению с задачей найти материал для строительства кротовой норы»[80]. А что, если сравнить свойства черной дыры и свойства любого из описываемых авторами фэнтези волшебного предмета? Насколько существенными будут их отличия друг от друга? Только ли кажущимся является сходство общей поэтики описания таких «физических объектов», как черные дыры и кротовые норы, с одной стороны, и магических атрибутов фэнтези, с другой?
Эсхатологическая тема, ожидание грядущей катастрофы также сближает размышления о кротовых норах и черных дырах с фэнтези[81]. Достаточно привести несколько примеров из газеты «Известия», прямо-таки терроризирующей читателя плохими научными новостями. Драматические названия статей, например; «Черная дыра из созвездия Скорпиона собирается проглотить Солнце»[82] — перемежаются информацией о грозных научных достижениях: «Открытие принадлежит американскому космическому телескопу “Хаббл”. (...) Это — первая из всех обнаруженных черных дыр, быстро движущаяся по нашей Галактике, — говорит доктор физ.-мат. наук Вадим Пименов. — (...) Итак, черная дыра, приблизившись к нашему Солнцу, (...) уничтожит наше светило, которое кажется нам вечным. Неужели нет спасения? Есть, но пока шансы призрачны»[83].
Как бы то ни было, ирреальная реальность черных дыр не мешает Стивену Хокингу создавать теорию квантового испарения черных дыр и занимать кафедру Исаака Ньютона в Кембридже, академику Н. Кардашеву — называть черные дыры «естественной лабораторией природы», а их многочисленным коллегам — получать Нобелевские премии за исследования черных дыр и открывать новые научные направления для их изучения: такие, например, как демография черных дыр. «Большинство возможностей (построения машины времени. — Д. Х.) связаны с последними сенсационными открытиями в области черных дыр. Нобелевские премии в этой области идут косяком. Черные дыры — передний край науки, хотя, строго говоря, нельзя считать, что их существование во Вселенной окончательно и бесповоротно доказано», — информировала своих читателей о любимом сюжете газета «Известия»[84].
Будучи несведущими в физике читателями, способными судить о ее темных предметах только из газет и популярной литературы, мы не позволим себе встать на сторону сторонников или противников существования кротовых нор и черных дыр, как и задаться соблазнительным вопросом о том, чем же являются эти объекты: достижениями физической теории, описывающей «объективную реальность окружающего нас мира», или отражением в физической теории современного «состояния умов», характерного для современного общества?
Но мы можем суверенностью сказать, что доносящиеся до нас через средства массовой информации и популярной литературы физические открытия стимулируют — или отражают? — радикальные изменения в нашем восприятии природы и времени. Благодаря популяризации новейших физических открытий и теорий несведущий читатель получает подтверждение своим ощущениям и конкретные примеры, помогающие ему расстаться с некогда привычными свойствами времени. Не только для физиков и астрономов, но и для нас — читателей газет’ — время более не может оставаться линейным, непрерывным, необратимым. Напротив, оно начинает мыслиться как прерывное и дискретное, а связь времен — Прошлого, Настоящего и Будущего — распадается на наших глазах.
Революция в восприятии времени, которую мы переживаем, есть часть глубинного интеллектуального кризиса, потрясающего современное общество. В горниле этого кризиса, как в черной дыре, распадаются привычные понятия — объективность, научность, рациональность, реальность.
Субъективность собственного времени
Время прогресса — объективное, линейное, непрерывное и необратимое — лежало в основе видения общества и истории в культуре Нового времени. Плавное однонаправленное перетекание прошлого в настоящее и в будущее обеспечивало единство всемирно-исторического процесса. Объективность времени служила гарантом объективности познания. Время прогресса скрепляло ход общественного развития жесткими причинно-следственными связями, позволявшими социальным наукам объяснять прошлое и предсказывать будущее.
«(Категория времени) — это абстрактный и внеперсональный кадр, который охватывает не только наше индивидуальное существование, но и все человечество. Это бесконечная картина, вся протяженность которой выстроена перед взглядом разума и на которой могут быть расположены все события по отношению к зафиксированным и определенным точкам отсчета. Это немое бремя так организовано: это время такое, каким оно объективно мыслиться (курсив мой — Д. Х.) всеми людьми данной цивилизации»[85] — писал в 1912 году, то есть за несколько лет до триумфа общей теории относительности, один из основателей социальных наук Эмиль Дюркгейм.
Этот образ времени, который меняется на наших глазах, но который мы до недавнего времени были склонны рассматривать как единственно возможный, возник в эпоху Просвещения и Великой французской революции. Согласно Райнхарту Козеллеку[86], выдающемуся немецкому историку, основателю школы истории понятий, во второй половине XVIII — начале XIX в. европейское общество начало по-новому воспринимать время. Именно тогда на смену множеству локальных, несоотносимых между собой историй пришло представление о единой всемирной истории человечества, устремленной из мрачного прошлого в светлое будущее. Идея прогресса соединилась с представлением ньютоновской физики об объективной, независимой от нашего сознания и воли, природе линейного времени.
Сегодня ощущение, что с таким восприятием времени, господствовавшим в европейской культуре на протяжении последних двух столетий, происходит что-то неладное, появилось не только у читателей газет. Антропологи, историки, философы в последние годы тоже проявили озабоченность этим сюжетом, о чем свидетельствуют хотя бы названия книг, такие, например, как «Неполадки с темпоральностью»[87]. Идея прерывности времени, которая никогда раньше не воспринималась социальными науками всерьез, сделалась фигурой мысли, освоенной историками, социологами, антропологами Она широко распространилась в элементарной справочной литературе, школьных учебниках и газетах, став неотъемлемой частью современного дискурса о времени: «Для нас, убежденных физиков, разница между прошлым, настоящим и будущим является иллюзией, хотя бы и весьма навязчивой»[88] — так можно резюмировать ее со ссылкой на знаменитое место из письма Эйнштейна, которое любят цитировать авторы популярной литературы и энциклопедий, чтобы убедить читателя в том, что понятия «прошлое», «настоящее» и «будущее» лишились всякого «объективного», «физического» смысла.
Важной вехой констатации кризиса восприятия времени стала работа французского историка Франсуа Артога «Режимы историчности»[89]. Успех, который она имела в Париже, в значительной степени объясняется тем, что автор обобщил сомнения и гипотезы, многократно высказывавшиеся в последнее время социологами, историками, антропологами, о том, что неизбежность перетекания прошлого в настоящее и будущее, их взаимосвязь, которая раньше выглядела очевидной, в современной культуре оказалась поставлена под вопрос.
