Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее
[ДЗ 34] Ричард (6 л. 1 м.). Работая в саду, м. и Р. нашли мокрицу. Р. в восторге отнес ее на крыльцо на лопатке; смотрел на нее около четверти часа, преграждая ей пути к бегству, а затем сказал, что хочет держать ее в коробке. М. ответила, что это было бы жестоко, – мокрице не понравится быть не в земле. Это не остановило Р., который раздобыл консервную банку с крышкой. Он положил в нее насекомое, после чего его позвали ложиться спать; поднимаясь в спальню, он заявил: «Я люблю быть жестоким к животным».
...[ДЗ 35] Ричард (6 л. 4 м.) во время пребывания в деревне обожал гоняться за цыплятами и даже за гусями, которые вели себя отнюдь не робко. Он очень полюбил дворовую собаку и когда м. впоследствии писала семье, у которой они жили в деревне, Р. писал собаке. Пес был величиной примерно с Р., очень энергичный.
Гуманизированная драматическая игра, в которую играли Присцилла и Дэн, может рассматриваться как выражение нормальной промежуточной фазы между ранними стадиями неведения или неясного представления о смерти ( А и В ) и последующими стадиями рациональных биологических концептуализации ( D, E ). Во время этой фазы дети любят играть в похороны, часто включающие животных; она способствует интересу к ритуалам, связанным с человеческой смертью, – интересу, часто не одобряемому взрослыми, как это было с мамой Джуди.
По-видимому, здесь наблюдается спонтанное стремление к участию – будь то в реальности или в игре, – в той социальной активности, которая для первобытных людей опиралась на мифологию. Церемонию похорон ребенок предпочтет вскрытию. В более позднем примечании к раннему описанию психического конфликта у ребенка Юнг говорит о том, что в определенном возрасте дети предпочитают фантастические или мифологические описания рождения и смерти, даже если знают или могут узнать «научное объяснение». Протоколы наблюдений д-ра Исаак часто показывают такое предпочтение, проявленное в действиях ребенка.
Мифология играет важную роль в психоаналитических объяснениях поведения, хотя, вероятно, не в том смысле, который имел в виду Юнг, противопоставляя научные и мифологические объяснения. Наблюдения детского поведения побуждают психолога опираться на более широкое мифологическое пространство для таких объяснений. Отец не является единственным персонажем, конкурирующим с ребенком за любовь матери, так же, как и мать – не единственный персонаж, от чьей любви и заботы ребенок зависит; наконец, отец – не обязательно тот, кто наиболее доступен для агрессивной атаки со стороны ребенка. История Каина и Авеля [179] сделала тревогу по поводу агрессии в отношении младшего брата неотъемлемой частью мифологической традиции в западной цивилизации. Младший брат убил жертвенного ягненка; старший брат убил младшего и был осужден свыше, – не на такую же участь, а на вечное изгнание из социальной группы. Каин был типичным убийцей, о котором христианство узнало от иудаизма еще до того, как Эдип был импортирован из Греции, чтобы занять его место.
Вне иудейской традиции братоубийство не подвергалось такому авторитетному осуждению. Когда Соломон сменил Давида на троне, ему нужны были специальные причины, чтобы приказать убить братьев [180] , в то время как византийское общество, сменившее раннее греческое правление, мирилось с братоубийством на высших уровнях: восточные императоры не терпели никаких братьев около трона. Гиббон [181] сообщает: когда Мухаммед II в пятнадцатом веке в возрасте 21 года взошел на этот престол, он «посредством смерти, неизбежной смерти своих юных братьев устранил зародыш мятежа».
Судя по нашим записям, старшие дети боятся силы своих импульсов разрушения меньших живых объектов, но, если чрезмерно спровоцированы, могут дать им волю. Младшие сиблинги, по-видимому, больше нуждаются в том, чтобы утверждаться в своей индивидуальности и силе, ощущая свою власть над малыми живыми существами, поскольку внутри семьи они могли быть лишь объектом власти. Но именно потому, что он младше, младший ребенок впоследствии, по-видимому, склонен сдерживать или даже обращать в противоположность агрессивные импульсы посредством идентификации с жертвой или желания играть с меньшими существами.
Агрессивные импульсы в норме должны влечь за собой тревогу. Однако прежде чем обратиться к тревоге детей по поводу смерти, я хочу обсудить то, чему их учат в связи со смертью.
Глава VII НАУЧЕНИЕ
Детские концепции смерти обычно отражают представления общества, в котором они воспитываются. Дети усваивают много больше того, чему их учат намеренно. Но в этой главе меня интересует главным образом целенаправленное преподавание, и особенно традиционные его содержания. Их можно разделить на две группы: формальный и неформальный материал. Формальный материал подразумевает специальное обучение, дома и в школе. Неформальный передается при словесном информировании «по случаю», а также в контексте привычного и ритуального поведения. Обучение отношению к смерти может быть названо религиозным, если все, что говорится детям на эту тему, включено в соответствующий дискурс, на чем бы он ни был основан, – атеизме, агностицизме, свободомыслии, анимизме, некромантии или на традициях одной из мировых религий. Каждый такой дискурс предполагает определенный взгляд на умирание и смерть, составляющий важную часть его доктрины и практики.
Исследования в области детской психологии и развития в принципе охватывают все, чему учат ребенка где бы то ни было, но каждая отдельная работа ограничена своим диапазоном наблюдений в пространстве и времени. Гезелл отдавал себе отчет как в теоретической широте, так и в реальных ограничениях, когда в статье по детской психологии писал:
...[Нынешний] рационалистический подход размягчает жесткость догматической теологии и этики, столь мощно влиявшей на психологическую позицию по отношению к детям во времена от св. Августина до Джонатана Эдвардса – и Чарльза Диккенса. Донаучные интерпретации детской психики наделяли ребенка… почти демоническим своеволием как наследием первородного греха [182] .
Исследуя то, чему учат ребенка по поводу смерти, особенно необходимо учитывать, что обучение является частью общего исторического процесса, о котором говорит Гезелл.
Представление ребенка о смерти зависит преимущественно от его возраста и зрелости, а также от научения. Согласно нашим собственным исследованиям, возраст и уровень интеллекта, с одной стороны, и культура – с другой, являются относительно независимыми факторами в их влиянии на категорию определения понятия мертвый. Определения, дававшиеся детьми из католических и протестантских семей, попадали в ту или иную категорию в соответствии с интеллектуальным возрастом, независимо от конфессиональной принадлежности. Работа Элькинда в Соединенных Штатах, аналогичным образом, демонстрирует, что структурные различия, как те, что отражены в категориях А – E, остаются значимы независимо от вероисповедания [183] .
Исследования среди подростков и молодежи, проведенные в Америке, Австралии и Англии, позволяют сделать вывод, что большинству в детстве внушали представления о небесах и аде, чтобы стимулировать к хорошему поведению и удержать от плохого [184] . Продолжают ли они верить в них? Браун [185] исследовал убежденность, с которой австралийские студенты университета верили в иудео-христианскую традицию или отрицали ее. 21 % выборки не называли себя христианами. Остальные распределились на четыре вероисповедные группы: католическую, англиканскую, методистскую и группу, включающую другие протестантские вероисповедания. Предлагалось, в частности, такое утверждение: «Существует ад, в котором грешники будут претерпевать вечное наказание». Позитивная уверенность по этому поводу в каждой группе была выражена в следующем проценте случаев:
Почти во всех случаях молодые люди, которые верили в посмертное существование на небесах или в аду, восприняли эту веру от родителей или с родительского согласия. Что касается школьников, то выяснилось: с возрастом число верящих в рай и ад неуклонно уменьшается, однако в каждом следующем поколении детей эта вера обнаруживается вновь. Кажется, современные родители используют ее так же, как, по утверждению Полибия во втором столетии до н. э., ее использовало правительство Древнего Рима:
...Видя, что большинство людей полны беззаконных желаний… [правительство решило, что] только ужас перед сверхъестественным может держать их в узде… Так что, по моему мнению, древние действовали отнюдь не без цели, и это не было случайно, когда они распространяли среди черни эти представления о богах и веру в наказание в Гадесе; более того, я думаю, что ныне люди поступают опрометчиво и глупо, отвергая это [186] .
