Эдвин Лефевр - Воспоминания биржевого спекулянта
На Палм-Бич все только и говорили что о провале Томаса в сделке с мартовским хлопком. Каждый знает, как расходятся сплетни: путаница, преувеличения и красочные подробности разрастаются как снежный ком. Мне случилось наблюдать, как слухи обо мне самом разрослись и исказились настолько, что их автор уже через сутки не смог признать свое детище, обросшее колоритными и пикантными деталями.
Толки о последней неудаче Перси Томаса развернули мой ум от рыбалки к хлопку. Я добыл подборки отраслевых обзоров и начал их изучать. Вернувшись в Нью-Йорк, я целиком отдался изучению этого рынка. Все были настроены по-медвежьи, и каждый продавал июльский хлопок. Вы знаете, каковы люди. Думаю, все дело в заразительности примера, и каждый начинает подражать тем, кто вокруг, и все делают одно и то же. Наверное, это разновидность стадного инстинкта. Как бы то ни было, сотни торговцев считали, что продавать июльский хлопок – дело разумное и полезное, а к тому же и надежное. Когда все сразу продают, это даже нельзя назвать безрассудством – слишком осторожное определение. Торговцы просто видели только одну сторону рынка и очень привлекательную прибыль. Они явно не ожидали крушения цен.
А я все это, естественно, видел, и меня поразило, что все мужики продавали без покрытия, а времени на то, чтобы закрыть свои сделки, у них почти не было. Чем глубже я влезал в ситуацию, тем яснее видел все это, и наконец я решил, что стоит заняться скупкой июльского хлопка. Я принялся за дело и быстренько скупил сто тысяч кип. Это было нетрудно, потому что продавцов было очень много. Временами мне казалось, что я могу без всякого риска назначить премию тому, кто мне покажет хотя бы одного торговца, живого или мертвого, который бы не продавал этот чертов июльский хлопок. И я был уверен, что никто за этим миллионом не явится.
Нужно сказать, что все это происходило в последних числах мая. Я продолжал покупать, а они мне продавали, и так до тех пор, пока я не подобрал все ходившие на рынке предложения о продаже и не стал владельцем ста двадцати тысяч кип хлопка. Через несколько дней после того, как я купил последний контракт, хлопок начал расти в цене. И должен особо отметить, рынок был невероятно мил со мной – хлопок шел вверх со скоростью сорок-пятьдесят пунктов в день.
В субботу, дней через десять после начала операции, рост цен начал замирать. Я не уверен, что на рынке осталась для продажи хоть одна кипа июльского хлопка. Моей целью было выяснить, так ли это, так что я выжидал до последней минуты. В итоге я твердо знал, что все продажи идут без покрытия и к понедельнику всех этих парней можно будет вздернуть безо всяких опасений. Поэтому я одновременно разослал четыре приказа о покупке пяти тысяч кип хлопка каждый, по рыночной цене. Это взвинтило цену еще на тридцать пунктов, и все продавцы без покрытия изо всех сил пытались унести ноги. Рынок закрылся на высшей цене. И заметьте, что все это я сделал, чтобы купить последние двадцать тысяч кип.
Следующим днем было воскресенье. Но в понедельник Ливерпуль должен был при открытии показать цену на двадцать пунктов выше, чтобы остаться на равных с рынком Нью-Йорка. Вместо этого Ливерпуль выкинул рост на пятьдесят пунктов. Это означало, что Ливерпуль превзошел нас на сто процентов. Этот рост показал, что я сделал все, что можно было сделать. Мои умозаключения оказались разумны и моя торговля шла по линии наименьшего сопротивления. При этом я не забывал и о том, что мне предстояло избавиться от чудовищного количества хлопка. Рынок может продвигаться вверх рывками или постепенно, но при этом будет не способен поглотить больше определенного объема продаж.
После ливерпульской телеграммы наш рынок просто взбесился. Но я заметил, что чем выше лезла цена, тем все реже попадался июльский хлопок. Своего я не продавал. Этот понедельник был для медведей днем треволнений, хотя и не очень радостных, но при этом я не смог заметить признаков надвигающейся паники; стадное стремление немедленно покрыть обязательства по продажам еще не возникло. А у меня на руках собралось сто сорок тысяч кип хлопка, для которого мне еще предстояло найти рынок.
Во вторник утром я встретил приятеля у подъезда, в котором располагался мой офис.
– Занятную историю рассказывает сегодняшняя «Уолд», – сказал он, улыбаясь.
– Что за история? – спросил я.
– Как? Ты хочешь сказать, что не читал ее?
– Я никогда не читаю «Уолд», – сказал я. – О чем статья?
– Все только о тебе. Пишут, что ты скупил июльский хлопок.
– Я не видел ее, – сказал я и отправился к себе. Не знаю, поверил ли он мне. Возможно, он решил, что я поступил очень невежливо с ним, не сказав, правда это или нет.
Добравшись до офиса, я послал за газетой. Ну, и в самом деле, на первой полосе я увидел громадный заголовок:
ЛАРРИ ЛИВИНГСТОН СКУПИЛ ИЮЛЬСКИЙ ХЛОПОК
Я сразу понял, конечно, что от этой статьи у рынка поедет крыша. Невозможно было бы найти лучший способ с выгодой избавиться от моего чертова хлопка, чем эта статья. Ее одновременно читали по всей стране, в «Уолд» или в пересказах других газет. Ее передали телеграфом в Европу. Это стало понятно по ливерпульским ценам. Она просто свела рынок с ума. Да и неудивительно, при таких-то новостях.
Я, естественно, знал, что будет делать Нью-Йорк и что следует делать мне. Рынок открывается ровно в десять. В десять минут одиннадцатого я уже был чист – ни одной пушинки хлопка. Они раскупили все сто сорок тысяч кип. При этом большая его часть ушла по высшей цене дня. Торговцы сами сделали рынок для меня. Я всего лишь использовал эту сказочную удачу, чтобы избавиться от хлопка. А что еще мне оставалось делать?
Я был готов к тому, что распродажа моего хлопка окажется весьма трудной задачей, но счастливый случай помог мне ее решить. Если бы не эта статья в «Уолд», мне при ликвидации этой партии хлопка пришлось бы пожертвовать большей частью бумажной прибыли. У меня не было ни малейшей возможности распродать сто сорок тысяч кип без существенного падения цены. Но газетная статья дивным образом справилась с этой задачей.
Не имею ни малейшего понятия, почему газета опубликовала эту статью. Никогда этого не мог понять. Думаю, что у журналиста были знакомые на хлопковом рынке, которые его посвятили в ситуацию, и он решил, что это будет сенсационный материал. Я не встречался с этим журналистом и ни с кем другим из этой редакции. Я узнал о публикации этой статьи только в девять утра, да и то – спасибо приятелю. Я-то этой газеты вообще никогда не читал.
Без этой статьи я не имел бы достаточно большого рынка, чтобы распродать весь хлопок. Эта проблема возникает при любой масштабной операции. Из такой операции невозможно выбраться втихаря. Такую операцию нельзя закрыть, когда тебе захочется или когда ты решишь, что самое время выбираться. Приходится закрывать ее, когда возникают условия, когда появляется рынок, способный поглотить твой товар. Если такая возможность не возникнет, это может стоить миллионы. И здесь колебаться нельзя. Нерешительность может все погубить. И здесь нельзя использовать такие, например, финты, как конкурентные покупки, нацеленные на вздувание цен на рынке медведей. В результате можно получить резкое сужение рынка. И нужно отдавать себе отчет, что увидеть удачный случай намного труднее, чем может показаться. Нужно быть очень бдительным и все время начеку, чтобы не упустить удачу.
Не все, понятно, знали о моей случайной удаче. На Уолл-стрит, да, вообще говоря, и везде, любой случай, который ведет к большим деньгам, воспринимают с подозрением. Если случайность оказывается неприбыльной, никто и не вспомнит о случайностях. Все будут говорить только о том, что это вполне логично, что нельзя быть таким свински жадным или что при таком самомнении иначе и быть не может. Но если тебе удалось получить хорошую прибыль, то ты сразy грабитель и вообще в этом мире хорошо только наглым и бессовестным хапугам, а сдержанные и достойные люди не получают ничего.
Меня обвиняли в изощренном коварстве не только обчищенные мною торговцы, которые не хотели признать, что все дело в их собственной безрассудности и опрометчивости. Другие думали так же.
Через день или два после всего этого меня встретил один из самых крупных деятелей в мире хлопка и сказал:
– Ливингстон, это была самая ловкая сделка в твоей жизни. Я-то прикидывал, сколько ты потеряешь, когда начнешь выгружать весь этот хлопок на рынок. Ты ведь знаешь, этот рынок не мог взять больше пятидесяти или шестидесяти тысяч кип, чтобы при этом цена не просела, и мне было очень интересно, как ты сумеешь избавиться от остального, чтобы при этом не остаться без штанов. Но то, что ты удумал, мне просто в голову не пришло. Это было ловко проделано.
– Мне не пришлось совершенно ничего делать, – заверил я его с самым честным видом.
Но он только повторил:
