Симон Кордонский - Административные рынки СССР и России
Введение профанной (неинтеллигентной) жизни в "театральный" контекст составляет историческую задачу интеллигенции и смысл ее существования. Интеллигенция не существует вне историзованного искусства и искусственной истории, которые ею и создаются. Значимость интеллигентской интерпретации истории и историзованного искусства (в широком смысле этих понятий) в российском быте меняется в зависимости от жесткости жизни. Чем сильнее административно-рыночное государство и жестче жизнь, тем значимее историзованное искусство и то, что в нем происходит, и наоборот. Размывание границ между интеллигентской интерпретацией истории, историзованным искусством и жизнью, также как потеря искусством своего значения символизирует начало очередной либерализации и связанное с ней исчезновение исторических ориентиров.
В спокойные (и жесткие в политическом смысле) времена разделение эстетизированной истории, историзованного искусства и обыденной жизни абсолютно. В эти времена историзованное искусство (в широком смысле этого слова) становится воплощением желаемой свободы, а значит и жизни. В самой же жизни театральность табуируется, жизнь становится по звериному серьезной. В эти времена российское искусство нарушает серьезность жизни, проникая в нее в форме историзированного политического анекдота, аллюзии на исторические темы. А в историзованное искусство жизнь входит в виде нешуточных трагедий между актером (автором) и административной властью. Эти актерские трагедии, в свою очередь, превращаются в несмешные анекдоты, демонстрирующие интеллигентам насколько жизнь серьезна. Поэтому актеры - исполнители анекдотов из собственной жизни (или играющие в это исполнение - в новейшее время Галич, Окуджава, Высоцкий и др.) воплощают для интеллигентных слушателей и зрителей единство жизни, ее неразрывность, связанность всего со всем, в том числе бытия интеллигентного зрителя (слушателя, читателя), весьма как правило неприглядного, с историей. Спрос на интеллигентность в такие времена наивысший, но у самих интеллигентов, а не у тех, кого бы они хотели видеть покупателем. У деятелей административного рынка интеллигентность и ее продукты вызывают нескрываемое отвращение, проявляющееся в соответствующих государственных решениях и постановлениях. В эти "серьезные времена" интеллигенция страдает от невостребованности, так как ее товар не пользуется государственным спросом. Ведь емкость замкнутого интеллигентского административного рынка весьма ограничена, а внешний покупатель брезгливо морщится при лицезрении интеллигентского товара и его производителя.
Театрализация жизни в "серьезные времена" ограничивается государством. Проявления театральности в неположенном месте и времени карается - как это было с известными диссидентами, вышедшими - как декабристы - на площадь 22 августа 1968 года, или с сотнями студентов, вообразивших себя заговорщиками-народниками и собиравшихся втроем-пятером (группа в понятиях КГБ) для распределения ролей в самодеятельном спектакле "Преображение России".
Смягчение государственных ограничений на театрализацию жизни обычно символизирует наступление очередного "нового времени". Интеллигенция в "новое время" добивается своего - оттепели, либерализации или перестройки, и ранее непреодолимые границы между государством и обществом размываются. Интеллегентность начинает пользоваться государственным спросом. Появляются руководители государства, по необходимости или случаю принимающие одну из интеллигенских интепретаций истории и, следовательно, ее авторов-интеллигентов (например, Хрущев в начале "оттепели" или Горбачев образца 1987 года). В свою очередь, интеллигенты принимают такого государственного функционера за одного из своих (за интеллигента), включают его в свою иерархию и присваивают ему высший балл интеллигентности, а потом с удовольствием прикармливаются от его стола. Содержанием жизни интеллигентов становятся попытки воплотить те или иные эпизоды своей или чужой истории в политической и экономической практике. В эти времена желаемое содержание (ожидаемая история) кристаллизуется в сценариях на культурно-политические темы и в политической практике - партийном и государственном строительстве, направленном на актуализацию ожидаемой истории. Интеллигентский товар в перестройки и либерализации оказывается самым ходовым.
В "новые времена" жизнь превращается в интеллигентский театр, так как исчезают различия между спектаклем и жизнью. В искусстве, в тоже время, возникает кризис жанров, и жанровые различия между романом и повестью, рассказом и пьессой, сценарием и его экранной реализацией сглаживаются. Из обыденной жизни интеллигентов исчезает собственно историзованное искусство. замещаемое театрализованными политическими акциями, происходящими на разных сценах, на каждой из которых доминирует какой-либо режиссер со своей интерпретацией истории. В спокойные времена интеллигенты ходят в любимый театр, а в перестройки - на политизированные собрания. Возникают тусовки - вроде "Московской трибуны", которые разыгрываются как театральные действа: президиум - сцена, на ней актеры, играющие первые роли, а к микрофону, позволяющему выделиться из массовки и сыграть мизансцену прорываются претенденты на значимые роли. Это в помещениях, а на улице в это время проходят митинги и демонстрации, украшенные сценическими атрибутами (плакатами, знаменами, лозунгами). Возникает своего рода базарное действо, в котором на продажу интеллигенты выставляют все, накопленное ими в "серьезные времена". На излете "демократического" порыва камерные и уличные спектакли превращаются в костюмированные балы. Сценарии этих действ удивительно однообразны. Общественно значимые "спектакли" времен времен декабристов, начала ХХ века и его конца практически идентичны по темам и ролям, которые разыгрывают их участники.
Конец 80 и начало 90 годов ХХ века, когда политическую сцену заполнили театрализованные имитации эпизодов "из истории России" в этом смысле не отличается от других исторических периодов. Сегодняшние социал-демократы, кадеты, монархисты, националисты, купцы и дворяне - не более чем попытки воспроизвести моменты отечественной истории, по какой-либо причине выделенные и описанные интеллигентными историками. Интеллигенция делится на конфликтующие между собой группы, придерживающиеся разных авторских описаний одного исторического периода. Одна часть интеллигентов строит жизнь по Ильину, другая по Бердяеву, третья по Солоневичу, и т.д., надеясь на то, что играемые ими роли привлекут богатых покупателей.
В "новые времена", такие как конец 80 - начало 90 годов ХХ века, на сцене жизни-театра, поскольку сама жизнь становится театром, появляются типажи, спектр которых определен художественной интерпретацией истории страны уже очень давно, часто столетия назад. Персонажи Грибоедова, Островского, Чехова, Гоголя и прочих классиков воплощаются в современных политиках и экономических агентах. Сходство социальных типов переходного времени и актерских образов не раз отмечалось теми критиками, которые рефлектируют свою интеллигентность и не поддаются искушению самим выйти на историческую сцену и проиграть одну из хорошо известных им классических ролей.
Однако политика и экономика вовсе не те области деятельности, в которых значим социальный опыт интеллигентных людей. Их преследуют неудачи, отрежиссированные ими политические спектакли со скандалом срываются, жизнь не желает подчиняться исторически выверенным сценичным образцам. Те государственные деятели, которых интеллигенты принимали за своих и за спасителей отечества, оказываются не интеллигентными, другими. Интеллигенты, не сумевшие предложить на продажу что-то более товарное, чем свою интеллигентность, осознают себя чужаками на празднике реальной политической и экономической жизни, попадают в "бесконечный тупик", теряют смысл своего существования. В массе интеллигентов возникают вопросы о своей исторической роли и месте в историческом процессе. И только немногие из них (Галковский, например) осмеливаются усомниться в праве на существование социальной группы в целом, а значит и государства. Спектакль "свободы и демократии", в который интеллигенты оказываются вовлеченными всей душой, переполненной патриотическими образами, обычно заканчивается трагически для исполнителей первых ролей. Как говорил С.Е. Лец, "отсутствие конца трагедии не освобождает ее участников от необходимости очистить зал". " Товар "интеллигентность" перестает пользоваться спросом, как только на рынке появляются настоящие товары и настоящие деньги, или когда интеллигенции покажут ее место в новом варианте административного рынка.
Обобществление ослабевшего государства и деградация административного рынка неизбежно приводит к экономической, социальной и политической деградации, к политической и военной нестабильности, к потере казалось бы вечных ценностей и исчезновению взлелеянной государством среды привычного интеллигентского общения - творческих союзов (которую сами интеллигенты считают уникальной культурой). В среде интеллигентов рождаются (возрождаются) идеи и темы новой государственности, выражением которых можно считать "Новые Вехи" и аналогичные эпохальные труды. Антиутопии, доминирующие в сознании интеллигентов в начале "нового времени", сменяются новыми утопиями национальной гоударственности и мирового порядка, справедливого распределения и производства, подчиненного великим идеям социального равенства. Дело случая и ситуации, кто и как будет реализовывать эти идеи - коммунисты, фашисты или какие-то другие практики-интерпретаторы интеллигентских рефлексий истории.
