Ричард Докинз - Величайшее Шоу на Земле: свидетельства эволюции
И теперь, сократив вдвое бюджет наших вооружений и достигнув устойчивой взаимной ничьей, давайте сократим его вдвое снова.
Фокус в том, что это должно быть сделано синхронно друг с другом, так, чтобы каждая сторона осталась точно так же хорошо оснащенной для противостояния с устойчиво сокращающимся бюджетом на вооружения другой стороны.
Подобное спланированное сокращение должно быть именно таким — спланированным.
И, еще раз, плановость — именно то, чем не характеризуется эволюция.
Так же как с деревьями в лесу, эскалация неизбежна вплоть до момента, когда ее дальнейшее возрастание не перестает быть выгодным для типичной отдельной особи.
Эволюция, в отличие от проектировщика, никогда не останавливается, чтобы рассмотреть, мог ли быть лучший путь — мутуалистический путь — для всех рассматриваемых сторон, вместо взаимной эскалации ради эгоистичного превосходства: превосходства, которое нейтрализуется как раз потому, что эскалация взаимна.
Искушение мыслить в терминах планировщика долгое время было распространено среди «поп-экологов», и даже академические экологи иногда подходят к нему рискованно близко.
Заманчивое понятие «благоразумных хищников», например, было выдумано не каким-нибудь пустоголовым энвайронменталистом, а выдающимся американским экологом.
Идея благоразумных хищников такова.
Все знают, что, с точки зрения человечества в целом, для нас было бы лучше, если бы все мы воздержались от излишнего вылова промышленно важных видов рыбы, таких как треска, приводящего к их исчезновению.
Именно поэтому правительства и неправительственные организации на закрытых совещаниях встречаются, чтобы составить квоты и ограничения.
Именно поэтому точный размер ячейки рыболовных сетей скрупулезно определен в соответствии с правительственным постановлением, и именно поэтому канонерские лодки патрулируют моря, преследуя браконьеров.
Мы, люди, в благополучное время и при обеспечении надлежащего порядка, являемся «благоразумными хищниками».
Поэтому — вернее, так кажется некоторым экологам — разве мы не должны ожидать, что дикие хищники, такие как волки или львы, также будут благоразумными хищниками? Ответ — нет.
Нет.
Нет.
Нет.
И стоит понять почему, поскольку это — интересный вопрос, к которому лесные деревья и вся эта глава должны были нас подготовить.
Планировщик — дизайнер экосистемы, в душе болеющий за благоденствие всего сообщества диких животных — мог действительно рассчитать оптимальную политику оптимального забоя, которую львы, например, должны были бы в идеале принять.
Не ловить больше определенной доли от любого вида антилоп.
Щадить беременных самок, и не ловить молодых взрослых, полных репродуктивного потенциала.
Избегать поедать членов редких видов, которые могут подвергаться риску вымирания и могли бы оказаться полезными в будущем, если условия изменятся.
Если бы только все львы в стране соблюдали согласованные нормы и квоты, тщательно рассчитанные, чтобы быть «устойчивыми», разве это не было бы хорошо? И так разумно.
Если бы только!
Что ж, это было бы разумно, и это предписал бы проектировщик, по крайней мере если бы в душе он болел за благоденствие экосистемы в целом.
Но это не то, что предписал бы естественный отбор (главным образом потому, что естественный отбор, не имеющий предвидения, не может предписывать вообще), и это не то, что происходит! Вот ответ на вопрос почему, и это снова та же самая история, что и с деревьями в лесу.
Предположим, что благодаря некоторым причудам львиной дипломатии, большинству львов в ареале каким-то образом удалось договорится ограничить свою охоту на устойчивом уровне.
Но теперь, предположим, что в этой в остальном сдержанной и проникнутой заботой об интересах общества популяции возник мутантный ген, послуживший причиной того, что отдельный лев покончил с соглашением и эксплуатирует популяцию жертв максимально, даже рискуя тем, что этот вид добычи исчезнет.
Оштрафовал бы естественный отбор этот непослушный эгоистичный ген? Увы, нет.
Потомство мятежного льва, обладатели мятежного гена в выживании и воспроизводстве превзошли бы своих конкурентов по числу потомков в популяции львов.
За несколько поколений мятежный ген распространился бы по популяции, и от первоначального дружественного договора ничего бы не осталось.
Тот, кто получает львиную долю, передает далее свои гены такого поведения.
Но, возразит горячий приверженец планирования, если все львы будут вести себя эгоистично и чрезмерно охотиться на виды жертв, доводя их до грани исчезновения, все проигрывают, даже те отдельные львы, которые являются самыми успешными охотниками.
В конечном счете, если вся добыча вымрет, то вымрет и вся популяция львов.
Конечно, настаивает планировщик, естественный отбор вмешается, чтобы остановить такое развитие событий? Снова увы, и снова нет.
Проблема состоит в том, что естественный отбор не «вмешивается», естественный отбор не заглядывает в будущее, и естественный
отбор не выбирает между конкурирующими группами.
Если бы он делал это, были бы некоторые шансы, что благоразумное хищничество могло быть поддержано.
Естественный отбор, как осознал Дарвин намного более ясно, чем многие из его преемников, выбирает между конкурирующими особями в популяции.
Даже если вся популяция исчезнет, задушенная соревнованием индивидов, естественный отбор все еще будет благоприятствовать самым конкурентоспособным особям, вплоть до момента, когда умрет последняя.
Естественный отбор может привести популяцию к вымиранию, постоянно благоприятствуя, до самого конца, тем конкурентоспособным генам, которым предстоит исчезнуть последними.
Гипотетический планировщик, которого я предположил, является определенного рода экономистом, экономистом благополучия, рассчитывающим оптимальную стратегию для всей популяции или всей экосистемы.
Если мы должны провести экономические параллели, нам следовало бы представить в качестве альтернативы «невидимую руку» Адама Смита.
ЭВОЛЮЦИОННАЯ ТЕОДИЦЕЯ?Но теперь я хочу вообще оставить экономику.
Мы останемся с идеей планировщика, проектировщика, но наш планировщик будет моральным философом, а не экономистом.
Милосердный проектировщик мог бы — как Вы бы идеалистически подумали — стремиться минимизировать страдание.
Это весьма совместимо с экономическим благополучием, но созданная система будет отличаться деталями.
И еще раз, этого, к сожалению, не происходит в природе.
Зачем ему следовало бы это делать? Ужасно, но верно, что страдание среди диких животных настолько ужасающе, что впечатлительным людям лучше о нем не думать.
Дарвин знал о чем говорил, когда сообщал в письме к своему другу Хукеру, «Какую книгу написал бы служитель дьявола о неуклюжих, расточительных, нелепо низких и ужасно жестоких деяниях природы.»
Памятная фраза «служитель дьявола» дала мне название для одной из моих предыдущих книг, а в другой я выразил ее в таком виде:
Природа не добра и не зла.
Она не против страдания и не за него.
Так или иначе, природу не интересует страдание, если оно не затрагивает выживание ДНК.
Легко представить себе ген, который, скажем, успокаивает газелей, когда им предстоит перенести смертельный укус.
Благоприятствовал ли бы такому гену естественный отбор? Нет, если акт успокаивания газели не улучшил шансы этого гена распространиться на будущие поколения.
Трудно представить себе, почему это могло бы быть так, и мы можем поэтому предположить, что газели переносят ужасную боль и страх, когда их загоняют до смерти — как случается с большинством из них в конечном итоге.
Ежегодно общая величина страданий в мире природы вне всяких сдержанных оценок.
В течение минуты, которую занимает у меня составление этого предложения, тысячи животных поедаются живьем, другие бегут, спасая свои жизни, скуля от страха, иные медленно пожираются изнутри, подтачиваемые паразитами, тысячи самых разных существ умирают от голода, жажды и болезней.
Это должно быть так.
Если когда-либо будет время изобилия, то сам этот факт автоматически приведет к увеличению популяции до тех пор, пока естественное состояние голода и страдание возвратится.
Паразиты, вероятно, вызывают даже больше страдания, чем хищники, и понимание их эволюционного обоснования увеличивает, а не уменьшает, чувство тщетности, которое мы испытываем, когда их рассматриваем.
Я испытываю гнев к ним каждый раз, когда подхватываю простуду (так случилось, что я как раз простужен сейчас).
Возможно, это только незначительное неудобство, но оно настолько бессмысленно! По крайней мере, если Вас ест анаконда, Вы можете чувствовать, что поспособствовали благополучию одного из властителей живой природы.
