Вилейанур Рамачандран - Мозг рассказывает. Что делает нас людьми
Путём проб и ошибок, интуиции и вдохновения такие художники, как Пикассо или Генри Мур, открыли то, что является аналогом палки с тремя полосами для человеческого мира. Они попали в изобразительные первоэлементы нашей грамматики восприятия и создали ультранормальные раздражители, которые активируют определённые зрительные нейроны в нашем мозге мощнее, чем реалистичные изображения. В этом суть абстрактного искусства. Это может звучать как очень упрощённый взгляд на искусство, но учтите, что я и не говорю, что в этом состоит все искусство, а только один из его важных компонентов.
Тот же принцип можно применить и к искусству импрессионизма полотнам Ван Гога или Моне. В этой главе я уже отметил, что зрительное пространство организовано в мозге таким образом, что находящиеся рядом точки направлены к таким же точкам в коре головного мозга. Более того, из примерно тридцати областей головного мозга несколько особенно V4 предназначены главным образом для восприятия цвета. Но длины цветовых волн, смежные в абстрактном «цветовом пространстве», направлены на смежные точки в мозге, даже если они далеко друг от друга во внешнем пространстве. Возможно, Моне и Ван Гог вводили максимальные смещения в абстрактном цветовом пространстве, а не в «пространстве форм», сознательно искажая форму, когда это требуется. Черно — белый Моне это оксюморон.
Принцип ультранормальных раздражителей может сработать не только в искусстве, но также и для других причудливых эстетических предпочтений, например, когда кто‑то кажется вам привлекательным. У каждого из нас есть внутри образцы для представителей противоположного пола (такие, как ваша мать, ваш отец или первая настоящая и потрясающая любовная история), и, возможно тот, кто позднее станет для вас необъяснимо и несоразмерно привлекательным, является ультранормальной версией тех ранних прототипов. Так что, когда в следующий раз вы будете непостижимым образом завоёваны кем‑то некрасивым в обычном смысле, не спешите с выводом, что это феромоны или «проскочила искра». Подумайте о том, что он или она, возможно, является глубоко запрятанной в вашем подсознании ультранормальной половой версией, к которой вас влечёт. Странно думать, что человеческая жизнь построена на таких зыбких основаниях и управляется капризами и случайными встречами из прошлого, при этом гордиться нашими эстетическими чувствами и свободой выбора. Тут я полностью согласен с Фрейдом.
Существует объективное возражение этой идее, будто наш мозг по крайней мере частично смонтирован, чтобы ценить искусство. Если бы это было так, тогда почему не всем нравится Генри Мур или бронзовая статуэтка из Чолы? Это важный вопрос. Удивительно, что ответом может быть то, что всем «нравится» Генри Мур или Парвати, но не все об этом знают. Ключ к этому недоумению в том, чтобы понять, что в человеческом мозге много квазинезависимых модулей, которые могут время от времени давать противоречивую информацию. Может быть, у всех нас есть базовые нервные сети в наших зрительных областях, которые усиленно реагируют на скульптуру Генри Мура, учитывая, что она сконструирована из определённых первичных элементов формы, которые активируют клетки, которые настроены на то, чтобы среагировать на эти первичные элементы. Но, возможно, у многих из нас другие высшие когнитивные системы (такие, как механизмы языка и мысли в левом полушарии) начинают действовать и налагают запрет или цензуру на сигнал лицевых нейронов и говорят: «Что‑то не то с этой скульптурой, она похожа на смешной перекрученный шарик. Поэтому не обращай внимания на сильный сигнал от клеток на более ранней стадии зрительного процесса». Короче говоря, я утверждаю, что всем нам нравится Генри Мур, но многие из нас отрицают это! Мысль о том, что люди, которые говорят, что не любят Генри Мура, на самом деле его большие поклонники, могла бы быть проверена с помощью образов мозга. (И то же самое относится к реакции англичанина Викторианской эпохи на бронзовую статуэтку Парвати.)
Ещё более поразительный пример причудливых эстетических предпочтений — это то, что рыбки — гуппи предпочитают те приманки противоположного пола, которые раскрашены в синий, несмотря на то что гуппи совсем не синие. (Если бы вдруг произошла случайная мутация и одна гуппи стала синей, я предсказываю возникновение в следующие несколько тысячелетий расы гуппи, которые эволюционируют в бесполезный насыщенный синий цвет.) Может ли привлекательность серебряной фольги для птиц — шалашников и универсальная привлекательность блестящих металлических украшений и драгоценных камней для людей также быть основана на какой‑то причуде строения мозга? (Может быть, возникшей для того, чтобы заметить воду?) Только подумайте, как много войн велось, сколько сердец разбито и жизней разрушено ради каких‑то драгоценностей.
Я РАССМОТРЕЛ только два из девяти моих законов. Остальные семь будут предметом рассмотрения в следующей главе. Но прежде чем мы продолжим, я хочу бросить последний вызов. То, что я рассматривал на примере абстрактного и полуабстрактного искусства и портрета, кажется правдоподобным, но откуда мы знаем, что они действительно верны? Единственный путь выяснить это поставить эксперимент. Может показаться очевидным, но само понятие эксперимента необходимо проверить гипотезу, изменяя что‑то одно и оставляя все остальное неизменным, совершенно ново и поразительно чуждо человеческому разуму. Это сравнительно недавнее культурное открытие, которое началось только с экспериментов Г алилея. До него люди «знали», что, если тяжёлый камень и орешек сбросить одновременно с высокой башни, более тяжёлый предмет будет падать быстрее. Эксперимент Галилея длился всего пять минут и разрушил две тысячи лет мудрости. Этот эксперимент, более того, может повторить любая десятилетняя школьница.
Есть распространённое заблуждение, что наука начинается с наивных непредвзятых наблюдений о мире, а на самом деле все наоборот. Исследуя новую местность, вы всегда начинаете с неявного предположения о том, что тут может быть истинным, то есть с предубеждения или предвзятого представления. Как однажды сказал британский зоолог и философ науки Питер Медавар, мы не «коровы, пасущиеся на поле знания». Каждый акт открытия включает в себя два критических шага: первый недвусмысленное утверждение, что ваша гипотеза верна, и второй разработка эксперимента для проверки гипотезы. Большинство теоретических подходов к эстетике в прошлом интересовались только первым шагом и игнорировали второй. Теории на самом деле обычно не заявляются так, чтобы их можно было утверждать или отрицать. (Одно важное исключение это работа Брента Берлина с использованием гальванической реакции).
Можем ли мы экспериментально проверить нашу гипотезу о максимальном смещении, сверхнормальных раздражителях и других законах эстетики? Есть по крайней мере три способа сделать это. Первый основан на кожно — гальванической реакции (КГР). Второй основан на записи нервных импульсов от отдельных нервных клеток в визуальной области мозга. Третий на идее о том, что, если эти законы существуют, мы бы могли использовать их, чтобы создавать новые картины, которые более привлекательны, чем можно было бы ожидать на основании здравого смысла (я имею в виду «бабушкин тест»: если разработанная теория не может предсказать то, что знает ваша бабушка на основании здравого смысла, немногого она стоит).
Вы уже знаете о КГР из предыдущих глав. Этот тест даёт прекрасный, весьма надёжный указатель на ваше эмоциональное возбуждение, когда вы на что‑нибудь смотрите. Если вы смотрите на что‑нибудь страшное, жестокое или возбуждающее (или, как показывает опыт, на лицо, похожее на вашу мать или Анджелину Джоли), происходит сильный всплеск КГР, но ничего не происходит, если вы смотрите на ботинок или на предмет мебели. Это более надёжный способ, узнать, что вы нутром чувствуете, чем просто спрашивать об этом. На словах человек, скорее всего, не будет сам собой. Здесь, скорее всего, смешаются «мнения» других областей мозга.
Итак, КГР даёт нам удобную экспериментальную почву для понимания искусства. Если мои догадки о привлекательности скульптур Генри Мура верны, тогда искусствовед, изучающий эпоху Ренессанса, который отрицает свой интерес к таким абстрактным работам (или историк английского искусства, который демонстрирует поддельное равнодушие к бронзовым статуэткам Чола), тем не менее должен бешено реагировать при тестировании КГР на те самые изображения, эстетическую привлекательность которых он отрицает. Кожа не умеет лгать. Ведь мы знаем, что вы покажете более высокая КГР на фотографию вашей матери, чем на фотографию незнакомого человека, и я думаю, что разница будет ещё больше, если вы посмотрите на карикатуру или вызывающий набросок вашей матери, а не на её фотографию. Это было интересно, потому что нелогично. В качестве контрольного эксперимента для сравнения можно использовать обратную карикатуру, я имею в виду рисунок, который далёк от прототипа, но ближе к среднему лицу (или просто рисунок, который каким‑то случайным образом искажает лицо). Это убедит нас, что усиленная КГР, которуя мы наблюдали в случае с карикатурой, появилась не просто как реакция на неожиданное искажение. Она будет такой именно благодаря привлекательности этого рисунка как карикатуры.
