Хайнц Майнхардт - Моя жизнь среди кабанов
Чтобы различать кабанов в стаде, — это было важно не только для непосредственных наблюдений, но и для моих заметок на будущее — я стал давать им имена, сообразуясь с их окраской, рисунком или другими характерными приметами. Для пятнистых зверей найти имя было нетрудно. Они получали имена по окраске ушей: Черноушка, Белое Ухо или Черно-Белое Ухо. Их нельзя было спутать. Одна самка, имевшая необычную, лисью, окраску, получила имя Лисичка, а другая, очень доверчивая двухлетка, получила имя из-за случившегося с ней происшествия. Однажды утром она вернулась в стадо с опаленной на голове щетиной и разорванным правым ухом. Ночью в нее стреляли, и пуля, коснувшись затылка, прошла через ухо, сделав на нем большой надрез. Я назвал ее Рваное Ухо. Несмотря на ночное происшествие, она продолжала относиться ко мне с большим доверием. Рваное Ухо и Лисичка всегда держались вместе. В августе 1975 г. их начали вдруг кусать другие самки — Лисичка к этому времени была ранена в переднюю ногу. Я впервые заметил, как быстро меняется порядок подчиненности для раненого члена стада. Спустя несколько дней Лисичка вынуждена была покинуть стадо, а Рваное Ухо ушла с Лисичкой добровольно. До этого в течение многих месяцев я наблюдал их взаимную привязанность. Как только одна из них начинала кормить своих поросят, другая ложилась рядом, прижимаясь к ней. Конечно, порядок подчиненности был обязательным и для них Лисичка занимала более высокий ранг, что было хорошо заметно на жировках.
После ухода из стада этих свиней я несколько месяцев ничего о них не слышал. Но вот до меня дошли слухи, что они поселились в 3 километрах от леса, возле одного населенного пункта. Жители подкармливали кабанов, и они свободно гуляли по селу, не скрываясь от людей, — все их знали. Точно в час дня свиньи появлялись около столовой и получали от повара свой «обед». В феврале 1976 г. у них появилось потомство. Опоросились они вблизи деревни, в терновнике, в 20 метрах от асфальтированной дороги. После опороса свиньи вели себя агрессивно и набрасывались на людей, идущих по дороге, пытаясь прогнать их подальше от своего гнезда. Через 3 недели они всем семейством явились в населенный пункт. Радость жителей была огромной, и у кабанов не было оснований жаловаться на недостаток гостеприимства. Но все же прикасаться к себе они никому не позволяли.
Я нетерпеливо ждал встречи с ними — узнают ли они меня? Прибыв на место лежки, я подал голос, как это обычно делал раньше в стаде, и они сразу признали меня. Лисичка и Рваное Ухо, радостно выбежали на мой зов и разрешили, как и раньше, трогать и чистить себя. Четырех недельные поросята, которые меня вовсе не знали, последовали примеру матерей, и я был очень удивлен тому, что они позволяли брать себя на руки. Наблюдая эту картину, жители села немало удивлялись тому, что видели, так как в течение многих недель они пытались сделать то же самое, но без успеха. Позже доверие к человеку обернулось для этих свиней и их поросят трагедией.
Полное приручение диких животных подлежит принципиальному осуждению, оно недопустимо. Одно уже то, что такое сближение может привести к распространению болезней, например бешенства, говорит само за себя. Дикие кабаны, которые выполняют в биоценозе функции санитаров, могут легко заразиться сами, не говоря уже о том, что, поедая падаль, они подвергают себя большой опасности. Это относится и к другим диким животным. Двадцать лет тому назад я взял из гнезда птенца грача, приручил его и отпускал летать по населенному пункту. С гордостью показывая маленького грача своим друзьям, я радовался, когда он перелетал с головы одного знакомого на голову другого и долбил их клювом. В течение нескольких недель все шло хорошо, но вот однажды он сел на голову одному ничего не подозревавшему прохожему, который оказался не из пугливых и тут же прикончил птицу. Прохожего нельзя обвинить в гибели грача, хотя он его и убил. Не виноват в своей гибели и сам грач, так как не мог вести себя по-другому: он был к этому приучен. Во всем был виноват я. То же самое случилось с прирученными беглянками. Деревня, где они поселились, находилась в 4 километрах от районного центра г. Бурга. В июле, когда рожь достигла молочно-восковой спелости, Лисичка и Рваное Ухо стали совершать большие переходы. Иногда они появлялись на окраине города. Однажды вечером один усердный домовладелец красил забор возле своего дома и получил толчок под зад. Оглянувшись, он чуть не умер со страха — позади него стоял большой дикий кабан. Откуда ему было знать, что это животное никаких враждебных намерений по отношению к нему не имеет — оно лишь просило поесть. Это была Лисичка. Громко закричав, хозяин дома побежал к своему соседу охотнику, а тот, не долго думая, застрелил Лисичку. Подобный конец постиг в дальнейшем почти все это стадо.
Я стремился не допустить установления контактов между «моим» стадом и посторонними людьми. Друзьям, знавшим о моем опыте, а также охотникам и лесникам, помогавшим в моей работе, я все же показывал своих кабанов. Но мои знакомые должны были выполнять одно непременное условие — не выходить из машин на подкормочной площадке. Стадо не должно было видеть ни других людей, ни чужих машин, которые выполняли роль подвижного укрытия для наблюдений. Мой кинооператор имел отличную возможность для съемок в различных местах охотничьего угодья.
К сожалению, пресса и телевидение очень часто делали сообщения о моей работе со стадом, а потому меня одолевали так называемые друзья природы: каждый из них хотел посмотреть на кабанов, разгуливающих на свободе. Многие пытались выследить меня, чтобы установить места моих встреч со стадом. Меня буквально преследовали любопытные товарищи. В конце недели машины прибывали прямо на место отвлекающей подкормки, приезжали целыми семьями и искали в лесу диких кабанов. Они очень мешали моей работе, так как кабаны в такие дни не выходили из своих укрытий. Тогда я решил переменить место подкормки, а на дорогах, ведущих к выбранной лесной площадке, поставил знаки, запрещающие проезд в лес. Дело в том, что поблизости было стрельбище и я воспользовался этим обстоятельством. Соответствующие органы охотно снабдили меня запретными указателями, а лесники не запрещали мне ставить их на лесных дорогах. Теперь в охотничьем районе снова воцарилась тишина.
Промелькнуло лето, а потом осень. У меня накопилось много впечатлений и снимков из жизни кабанов, например отснятые кадры гона, жировок в дубовых рощах и многое другое, о чем я расскажу в специальных разделах. Мои отношения с кабанами все улучшались, а в ноябре 1975 г. достигли высокой степени доверия. Кабаны в тот период не регулярно посещали отвлекающую подкормку, и мне приходилось ждать их прихода по нескольку часов. На мой голос они отзывались, но ко мне не выходили. В 1975 г. был необычайный урожай желудей, и кабаны после такого лакомого блюда, сонные и вялые, не очень охотно покидали свои лежки. Мое терпение лопнуло. Я взял в качестве приманки немного кукурузы и, непрерывно подзывая кабанов, пошел на розыски их нового укрытия. Дорога вела через заросли тиса к густому сосняку. Вдруг неподалеку я услышал присутствие кабанов, стал звать их более настойчиво — и сразу же попал в кабаний плен. За такое доверие ко мне я наградил их зернами кукурузы. Осмотревшись, я обнаружил новую лежку. Она находилась метрах в 20 от меня, а ее подстилка состояла из сосновых веток и сухой травы. Съев зерна кукурузы, кабаны ушли опять спать, не обращая на меня никакого внимания. Большинство их устроилось на лежках, отвернув от меня головы, что является с их стороны высшим признаком доверия — я стал членом их семьи. Чтобы утвердиться окончательно в своей догадке, я последовал примеру кабанов и лег рядом на земле. Лежа с ними, я подумал, что скажут мои товарищи охотники, наверняка примут мой рассказ за охотничий анекдот. Отснять в качестве доказательства всю эту сцену я не мог, хотя и приготовил кинокамеру, — в густом сосняке освещение было исключительно слабым. Что мне оставалось делать? Кабаны спокойно спали на своей подстилке. И все же я решил отснять их на киноленту длиной в 30 метров. При нормальном освещении скорость съемки составляла бы 24 метра в секунду и тогда она бы соответствовала скорости естественного движения объекта. Мне же пришлось, лежа на земле и опираясь на камеру, чтобы добиться четкости съемки, снимать со скоростью 8 метров в секунду. В этом случае света хватало. Конечно, если бы я снимал подвижные объекты, из моей затеи ровным счетом ничего бы не получилось, так как при показе на экране скорость превышала бы нормальную в 3 раза — это были бы кинокадры времен немого кино. Но на этот раз, поскольку объект был неподвижным, я сделал безукоризненный фильм.
В тот же вечер я проявил отснятую ленту, а на другой день с гордостью демонстрировал ее своим друзьям. Как я и предполагал, друзья, просмотрев фильм, сказали мне, что ни за что не поверили бы моему голословному рассказу. С этого дня я приходил на кабаньи лежки и снимал поведение моих подопечных.
