Айвен Сандерсон - Сокровища животного мира
Туман неожиданно снова накатил и окутал все вокруг. Когда он вновь рассеялся, передо мной оказались уже два гиппопотама, стоявшие мордами друг к другу и боком ко мне. По-моему, туман отчасти скрывал от них и меня, потому что один из них тяжеловесной поступью направился прямиком к веранде, но вдруг остановился, будто почуяв что-то, опустил громадную голову и с шумным фырканьем стал нюхать утоптанную землю. В конце концов оба затопали прочь. Прошло несколько недель, и я снова увидел их на короткой травке между домиками станции. На этот раз они шагали гуськом друг за другом, как будто водили хоровод.
Несмотря на явные признаки опасности, на бегемотьи хороводы вокруг дома, у нас хватило ума отправиться ловить лягушек в двухместной лодочке-долбленке. Но позвольте кое-что объяснить.
Нам необходимо было раздобыть множество чрезвычайно редких и интересных животных, обитающих только в воде. По сути дела эти животные не так уж редки, но они редко попадаются, скрываясь под водой или у берегов. Вдобавок ко всему реки Западной Африки более чем полгода несутся неудержимыми бурными стремнинами, и все обитающие в них животные становятся невидимыми в мутной круговерти. Среди водных животных мы надеялись обнаружить и шпорцевую лягушку, что было одной из наших конкретных задач.
В этих местах в период дождей можно передвигаться только на лодках. Неизвестно по какой причине их называют «барками» — это просто-напросто снабженные паровым двигателем плоскодонки или суденышки размером с небольшой катер, с турбинным двигателем. Мамфе находится в нескольких сотнях миль от морского побережья, и нас доставили сюда как раз на такой «барке». Два месяца после прибытия мы дожидались конца дождливого сезона и жили все время на берегах крупных рек. Однако нам ни разу не пришлось увидеть типичного для подобных мест животного — по причинам, которые я уже объяснял.
Когда хляби небесные наконец иссякли, мы двинулись на охоту в леса (до изучения «великих вод» очередь дошла спустя многие месяцы). Надо признаться, что воодушевил нас на это служивший у нас собо из дельты Нигера. Мы постоянно возмущались качеством рыбы, которая входила в наше меню, а этот тип, считая себя человеком, который «знал вода чересчур хорошо», заявил, что наловит в озере Мамфе такой отличной рыбы, которая местным жителям и не снилась. Мы ему не поверили, потому что он нам не нравился, что само по себе, бесспорно, было довольно глупо.
Каково же было наше удивление, когда в одно прекрасное утро, поглощая импровизированный завтрак на веранде с видом на озеро, мы вдруг увидели небольшую лодчонку, выплывающую из-за песчаной отмели. С высокого обрывистого берега, где располагалось наше жилище, лодчонка казалась на глади реки не больше шляпки гвоздя. Мы вытащили свои мощные полевые бинокли и убедились, что это наш собо, а с ним в лодке находилась большая круглая сеть вроде тех, которыми ловят рыбу китайцы на илистых отмелях в устьях крупных рек.
Целых полчаса мы с интересом наблюдали за действиями собо. Он управлял лодкой с тем безошибочным инстинктом, которым отличаются доблестные представители народов, обитающих в дельтах. У конца отмели он вытащил суденышко на песок и пошел вброд по мелководью. Там он что-то посыпал на воду, свернул свою сеть, как моряк — канат, и застыл в ожидании.
Вокруг него стали возникать маленькие круги на воде. Тогда он забросил сеть — она раскрылась в воздухе громадным грибом и упала в воду. Когда он вытащил сеть, она была полна рыбы. Наш персонал с необычайным интересом смотрел на демонстрацию энергии и ловкости, какой мы не ожидали от неотесанного собо. Наше необычное для столь раннего часа поведение вызвало любопытство местных жителей, проходивших мимо по дороге из деревни, и они пришли посмотреть, в чем же дело. Мы дали им глянуть в бинокли — и они пришли в полный восторг. Однако действия рыбака в лодке их возмутили. Они в один голос заверили нас, что ловит он рыбешку, которая, по их представлениям, смахивает на наших банальных пескарей.
— Давайте мы вам покажем, как ловить рыбу, — вдруг заявили они. Я напомнил им, что именно об этом я и просил их каждый божий день.
— А, — отвечали они, — да вы не знаете, что такое приличная рыба, если нанимали тех, кто называет себя рыбаками. Откуда им знать, как ловят рыбу, они и понятия об этом не имеют. Они просто рыбаки, а рыбаки ничего не смыслят — это всякий знает (подразумевалось: всякий, кроме «белых людей»).
Когда явился наконец наш рыбак-собо с кучей разнообразной рыбы, в том числе с великолепной тигровой рыбой (из нее вышел восхитительный ужин), его встретили градом насмешек.
— Ладно! — разозлившись, крикнул он своим противникам. — Ах, вы, грязные лесовики, идите ловите рыбу! Никуда вы не годитесь! Вы не знаете воду в эта страна!
После перепалки местные жители удалились, и отнюдь не в гордом молчании. Примерно в четыре часа дня они возвратились в сопровождении множества новых лиц. Как только они подошли поближе, я спросил, ловили ли они рыбу.
— Да, кое-кто ловил рыбу. Мы поймали мать вашего собо! — И они громко захохотали.
Затем нас поразил удар, сногсшибательный для зоолога. Гости взобрались на веранду, сгибаясь Под тяжестью громадного груза. Они разом бросили его на пол и расступились. Несколько секунд я буквально не мог сообразить, во сне это или наяву. Но шли секунды, а чудо, что лежало передо мной, не вспыхивало красным цветом и не превращалось ни в одного из моих лучших друзей; наконец я поверил своим глазам, хотя дара речи мы с Джорджем лишились надолго.
Перед нами распростерлась рыба, на первый взгляд по всем признакам похожая на ската, однако по размерам больше напоминавшая допотопных ящеров. Она была ромбовидной формы, как все скаты, но от конца одного плавника до конца другого в ней было четыре фута восемь дюймов, от кончика рыла до основания хвоста — пять футов одиннадцать дюймов, а хвост от основания до кончика, лишенного плавника, — пять футов два дюйма. Из верхней части сужающегося к концу хвоста, возле его основания, торчала игла, настоящий штык длиной один фут семь дюймов.
Это невесть откуда возникшее чудище, Да еще представитель того класса рыб, к которому я, по своему прискорбному невежеству, относил только обитателей океанов, не допуская их существования даже во внутренних морях, совершенно Сбило меня с толку. И то, что рыба была еще жива, а значит, без сомнения, поймана в озере Мамфе, казалось невероятным — ведь до моря отсюда было почти три сотни миль. Пришлось привыкать к мысли, что скаты-хвостоколы и вправду пресноводные животные, обитающие в крупных африканских реках.
Почему в трудах натуралистов не описаны подобные рыбы вместо пресловутых крокодилов? Почему биологи нам не рассказали, как они существуют в сухой сезон, да и в сезон дождей тоже? Где размножаются, и видел ли хоть кто-нибудь их кожистые, похожие на кожаные футляры яйца?
Нам это чудище было не нужно — рыб мы не коллекционировапи; мы сфотографировали рыбу вместе с толпой местных жителей и приобрели в собственность ее «иглу». Хотя африканцы и уверяли нас, что ее укол смертелен, мы в этом сомневались. (Весьма вероятно, что, получив укол подобным оружием во время купания и, на свое несчастье, обнаружив, кому принадлежит игла, человек мог просто умереть от ужаса.) Для подтверждения ядовитости иглы нужны более веские доказательства. Когда игла хорошенько высохла, она растрескалась вдоль оси и раскрылась, как цветок, обнажив в центре хрустально-прозрачный стержень. Образующее его вещество постепенно разлагалось под влиянием атмосферной влаги, его кусочек, брошенный в воду, бурно зашипел и растворился. Я не сумел подобрать в нашем арсенале консервантов и химикалий ничего, что позволило бы сохранить это вещество, и был очень огорчен: интересно было бы отдать его на анализ и узнать его точный состав.
Чудо-рыба внесла полнейшее смятение в наши ряды. Мы, можно сказать, почти умоляли «виновников» торжества как можно чаще приносить столь ошеломительные трофеи, но только из царства пресмыкающихся, земноводных или млекопитающих. Они наобещали нам кучу добычи, уверяя, что нет ничего легче чем наловить крокодилов, змей и прочей живности. Однако время шло, а им, должно быть, изменило охотничье счастье. Это стало вызывать досаду.
И тут-то появились на сцене шпорцевые лягушки. Собо ушел, а на его место поступил Деле. В некоторых отношениях его энтузиазм не знал границ, и он был страстным охотником на лягушек. Результатом этого пристрастия среди прочих его трофеев оказалась удивительная находка — молодая особь шпорцевой лягушки Xenopus tropicalis. Мы спросили, где она поймана, и он указал на тот берег залива, где в долину реки впадал каньон реки Манью. Каньон имел ширину менее ста футов, глубина же его оставалась загадкой.
Мы спросили, какие магические силы помогли ему, не знакомому с водой намчи, добраться через реку к устью ущелья, и он ответил, что «надо ходи-ходи по вода». После долгих и мучительных расспросов выяснилось, что собо взял напрокат небольшую двухместную долбленку, пообещав заплатить баснословные деньги, но сам и не подумал сообщить нам об этом. Деле сумел каким-то непостижимым для нас африканским способом обнаружить не только сделку, но и саму лодку, покинутую на произвол судьбы.
