Карел Скленарж - За пещерным человеком
Все это, однако, не помогло Жуаннету прийти к более определенному выводу. «Каково происхождение этого громадного скопища костей, столь разнообразных, — рассуждает он по поводу другой из обследованных им пещер, — связано ли оно с обитателями пещеры? Волками? Хищными птицами? Едва ли это возможно… Могли ли быть это последствия какой-то гигантской катастрофы (так называемого всемирного потопа)? Отложения эти не столь уж древни. Можем ли мы считать, на основании галльских орудий, найденных в пещере, что она служила местом отправления жертвенных обрядов или погребения? Мы оставляем решение этой загадки более искушенным, довольствуясь изложением действительных фактов».
В «Календаре» на 1818 г. он повторяет почти то же самое по поводу другой пещеры: и там в качестве ее древних обитателей и изготовителей каменных орудий фигурируют галлы (для той романтической эпохи это было обычным: в Германии это были бы древние германцы, в Чехии — язычники-славяне).
Марсель-Пьер де Серр из Монпелье, который начиная с 1820 г. в течение четырех лет изучал пещеры Мас де Кав неподалеку от Люнель-Вьель, пошел несколько дальше. Ему уже было, разумеется, известно, что человек обитал во французских пещерах одновременно с вымершими животными. Де Серр попытался дать своеобразную геологическую интерпретацию сведений, приводимых в Библии, понимая под библейскими «днями творения» геологические эры; в соответствии с этим он вычислил, что человечество имеет возраст 6–7 тысяч лет. Для последней эры он предложил позднее, в 1838 г., наименование «квартер» (четвертичный период), используемое в геологии до сих пор. Однако его попытки такого рода не нашли широкого отклика, а о пещерах, им исследованных, немного времени спустя забыли столь основательно, что только исследования нашего времени, осуществленные в 1962 г., показали, как значительны эти местонахождения.
Внимание Павла Турналя, аптекаря из Нарбонна, привлекли опять-таки пещеры вблизи Бизе. Он начал исследование этих пещер в 1826 г. и, обнаружив под раннеголоценовыми слоями с керамикой культурный слой плейстоценового возраста, а в нем человеческие кости вместе с костями «допотопных» животных, сразу же оценил значение своих находок. Он констатировал, что те и другие кости имели сходный вид, состояние и окраску, они, очевидно, пролежали в одном и том же слое одинаковый по длительности период времени, т. е. не были привнесены туда позднее.
«Эти наблюдения, — заключает Турналь в „Сообщении о Бизецкой пещере у Нарбонна“, опубликованном в 1828 г. в „Анналах естественных наук“, — позволяют думать о существовании ископаемого человека». В 1834 г., когда он снова писал там же о пещере, он знал это, очевидно, абсолютно твердо. Именно тогда его внимание привлекли и орудия, изготовленные из каменных отщепов: в том, что это изделия человеческих рук, он не сомневался.
Лишь чуть позднее к тому же выводу пришел и Жак де Кристоль, секретарь Естественнонаучного общества в Монпелье. В 1829 г. он представил в академию в Париже сообщение о своих находках ископаемых костей в пещере у Пондра. Зная о недавней работе Турналя, он объявил себя сторонником его убеждений: одновременность существования человека и делювиальных животных он также мог доказать по находкам в «своей» пещере.
Но представители официальной науки в Париже были мало расположены к принятию столь революционных идей, да еще исходящих от молодых и никому не известных любителей из провинции. Инициатива того и другого открывателя пропала втуне. Уже в 1871 г. состарившийся Турналь в письме геологу Массена сетовал на то, что его находки в пещере вблизи Бизе, которые он отстаивал на протяжении 40 лет, совершенно забыты.
Управитель Ауге в экспедиции за крокодилом…
По своим размерам пещеры Чехии меньше французских и далеко не столь многочисленны, в них реже встречаются следы «пещерного человека», а те, что известны, менее выразительны. В рассматриваемую нами эпоху в самой Чехии среди ученых не нашлось никого, кто был бы способен заняться спелеологическими проблемами на должном для того времени уровне. Впервые чешские читатели получили полную информацию о пещерных находках (речь идет о публикации на чешском языке, ибо существовали более ранние издания на немецком языке) лишь в 1834 г., когда Ян Сватоплук Пресл, профессор естествознания в Праге, присовокупил к своему переводу книги Ж. Кювье «О переворотах на поверхности земного шара» раздел: «О пещерных и костных брекчиях» — извлечение из «Руководства по геогнозии» (землеведению) Де ла Беше.
И наконец, тот, чье имя названо в заголовке, отправился в пещеры не из личного интереса или научного рвения: это ему было вменено в обязанность, т. е. он оказался в какой-то мере «открывателем поневоле». И потому его деятельность была предана забвению еще более основательному, чем работы его французских современников, и имя Ауге сегодня уже никому ничего не говорит.
Так как же, собственно, обстояло дело с первыми открывателями чешских пещер?
В эпоху, наступившую после наполеоновских войн, ведущую роль среди естествоиспытателей Чехии играл граф Кашпар из Штернберка, один из главных основателей Национального музея в Праге. Собственно, пещерами он не занимался (его главным увлечением был растительный мир дочетвертичных эпох), и в том, что Чехия раньше, чем другие территории Европы к востоку от Рейна, оказалась захваченной волной пещерных открытий, заслуга, вне всякого сомнения, принадлежит открывателю «Красной дамы» Уильяму Баклэнду.
В своих научных поездках по континенту, после того как он вел раскопки в Гайленрётской пещере, в 1820 г. Баклэнд оказался в Праге.
Штернберк, безусловно, был знаком с «пещерными трудами» Баклэнда, опубликованными в 1822–1823 гг., и, вероятно, не без их влияния осознал, что ведь и в Чехии, в окрестностях замка Карлштайн, есть несколько пещер: не могут ли и в них оказаться столь же интересные находки ископаемых костей? По крайней мере один намек на такую возможность был: в часовне Святого Кржижа в Карлштайне посетителям издавна показывали «голову дракона» (на самом деле голову крокодила), причем считалось, что она была найдена в пещерах Чешского краса.
Как бы то ни было, решил Штернберк, а в одной из двух тамошних пещер необходимо провести раскопки. А поскольку сам он опуститься до такого рода деятельности не пожелал, то подыскал подходящего человека для исполнения своих намерений. Так, сам того не ведая, роль первого чешского спелеолога получил Франтишек Ауге.
В то время Ауге был управителем замка в Карлштайне; в 1814 г. он опубликовал книжку о Карлштайне, а став в 1823 г. «действительным членом Музейного общества» от Бероунского округа, неоднократно обращал внимание его членов на значение замка и состояние его памятников. Ауге был одним из первых чешских собирателей трилобитов, не будучи специалистом в какой-либо области науки. Его кандидатура была предложена, вероятно, потому, что деятельность его протекала непосредственно в центре этого пещерного края.
14 апреля 1824 г. в достославный замок Карлштайн пришло письмо, в котором граф Кашпар из Штернберка благодарил Ауге за присылку окаменелостей для музея, а далее продолжал: «Кроме того, я бы просил более подробно обследовать пещеры в известняковых скалах у Тетина; как рассказывают, из какой-то одной из этих пещер происходит голова карлштайнского крокодила. В Германии и Англии существует множество пещер, где были найдены кости ископаемых животных… Следовало бы в самых больших пещерах провести раскопки… Будь там найдены ископаемые кости, особенно черепа и зубы, пожалуйста, немедленно известите меня: в этом случае я бы сам принял участие в раскопках, чтобы рабочие чего-либо не повредили».
О том, что Ауге последовал этому призыву и что акция, задуманная Штернберком, действительно состоялась, свидетельствует следующее письмо, хранящееся в архиве Национального музея. Оно датировано 9 мая 1824 г., и в нем Франтишек Ауге сообщает: «…мной обследованы пещеры по берегам реки Бероунки между Карлштайном и Србском; их там четыре… Их возникновение, как мне кажется, связано с уменьшением в объеме первоначально увлажненной породы при высыхании, поэтому по форме они напоминают готические соборы…»
К цитированному письму приложена записка, гласящая, что 12 мая Ауге передал музею бочонок с окаменелостями из Бероунской округи. Идентифицировать все эти окаменелости ныне не представляется возможным, но очевидно, что с вышеупомянутыми раскопками они не могли быть связаны. Мы не знаем ничего, что об этих результатах деятельности Ауге говорил Штернберк, велись ли позднее работы у Тетина, как предполагалось первоначально (кажется, что нет, полученный результат никого не воодушевил на продолжение). Да и сами упомянутые пещеры уже не существуют: Ауге забыл указать их более точное расположение, не известно даже, на каком берегу были эти пещеры (судя по всему, речь все-таки шла о правом, южном, береге, срезанном в 1860 г. при строительстве железной дороги на город Плзень).
