Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека
Вероятно, именно этот «врожденный нравственный закон» обучил homo тщательно обстругивать от плоти человеческие кости и добывать из них костный мозг или совершать иные «разделочные» действия, объясняемые только гастрономическими пристрастиями человека к человеку.
Большинство археологических раскопов (не только палеолитических, но и неолитических) напрямую свидетельствует об «общепринятом, регулярном каннибализме людей каменного века» (П. Вилла).
Данное утверждение ни в малейшей степени не является новацией или экзотической гипотезой.
Мнение о том, что каннибализм был бытовой нормой ранних homo, сформулированное еще Ф. Вейденрейхом в классическом труде «Some Problems Dealing with Ancient Man», было подтверждено исследованиями В. Якимова «Европейские неандертальцы и проблема формирования homo sapiens» (1950), М. Урысона «Начальные этапы становления человека» (1964), A. Blanc «Some Evidense for the Ideologies of Early Man» (1961), G. Koenigswald «А Review of the Stratigraphy of Java and its Relations to Early Man» (1937), A. Keith «New Discoveries Relating to the Antiquity of Man» (1931), H. Vallois «The Fonteshevade Fossil Men» (1949), L Leakey «Adam's Ancestors» (1953).
Ceterum, о каннибализме как о будничной норме палеолита мы еще поговорим.
Nihilominus, считать эти два миллиона лет не относящимися к истории человека — принципиальная ошибка.
Это колоссальное (трудновообразимое) бесконечье лет, это десятки тысяч поколений людей, сменявшие друг друга без всяких попыток реализации возможностей своего мозга, есть существеннейшая часть человеческой истории.
Без учета данного периода невозможно и правильное понимание человека как вида и особенностей его разума.
Пока что на одной чаше исторических весов есть крошечный отрезочек истории размером в 5,2 тысячи лет (от изобретения примитивной письменности, каковое можно считать началом формирования коллективного интеллекта, до наших дней), а на другой — огромный период в 2 миллиона лет, когда род homo вел чисто животное существование, хоть и был уже выпрямлен эволюцией, снабжен замечательным мозгом и вовсю использовал каменные орудия.
Opportune, моя же собственная формулировка кажется мне здесь не совсем корректной.
Фраза «род homo вел чисто животное существование» по нелепости своей равноценна заявлению «медведь в тайге ведет чисто животное существование», как будто бы у медведя есть некая альтернатива, как будто бы мы повествуем о горьких приключениях профессора, потерявшегося в лесопарке без примуса, микроскопа и биотуалета. Более точной, хотя и более неприятной будет спокойная и трезвая констатация того, что род homo в течение всего этого неизмеримо огромного времени был просто частью животного мира и жил по его законам и правилам, общим для всех животных.
Бедные креационисты бледнеют от мысли о маленьком дриопитеке (dryopithecus proconsul major), чей крошечный пенис почти восемь миллионов лет назад дал жизнь сразу нескольким ветвям приматов. Именно на нем обычно концентрируется «неприятие самой идеи нашего животного прошлого». Единственное, что служит слабым утешением для теологов, так это все-таки огромная отдаленность дриопитека во времени, она как-то смягчает болезненность и пикантность вопроса.
При этом совершенно упускается из вида, что обыкновенным животным человек был еще совсем недавно. Причем именно тот человек, что уже обладал анатомическими параметрами, которые сделали бы его незаметным в сегодняшней городской толпе. (При наличии одежды, разумеется.)
Здесь следует, вероятно, напомнить о т.н. позоре Вирхова. Виднейший и авторитетнейший анатом XIX века, антрополог и археолог Рудольф Вирхов21, осмотрев и изучив череп, который принес ему на идентификацию и обследование доктор Фульрот (Johann С Fuhlrott), заключил, что данный череп не является «древностью», как склонен был думать Фульрот, а принадлежит «спившемуся казаку, который в 1813 году погиб в Неандертальской долине во время боевых действий русской армии против армии Наполеона».
Заключение Вирхова было объемным и очень основательным. Великий антрополог продемонстрировал стушевавшему доктору несколько десятков вполне современных пациентарных черепов с такими же точно особенностями лобной кости, надбровных дуг и глабеллы, как и у принесенного Фульротом артефакта.
Надо сказать, что Вирхову удалось убедить не только доктора, но и всю научную общественность Германии, что найденный в пещерке долины Неандер череп не представляет ровно никакого палеоантропологического интереса.
Лишь спустя значительное время было установлено, что осмеянный Вирховым череп является абсолютной сенсацией, первой находкой останков древнего вида людей, которым по месту географического обнаружения черепа дали научное обозначение — неандертальцы — homo neanderthalensis.
Существует мнение, что красивую историю о казаке предложил не Вирхов, а доктор Майер из Бонна, а Вирхов просто характеризовал череп как останки некоего деграданта и алкоголика, страдавшего рахитом, артритом и родовыми травмами. Но «датировка» черепа началом XIX века была поддержана Вирховым.
Бывали, правда, и обратные случаи. В республике Чад, в Коро-Торо, в 1959 году в озерных отложениях были найдены фрагменты черепа, идентифицированные как лицевой скелет homo habilis, т.е. как нечто, имеющее древность не менее двух миллионов лет. В процессе споров о научном имени находки (предлагалась номенклатура — tchadanthropus) было установлено, что находка все же является останками современного человека, череп которого из-за чрезвычайной эрозии ветром и песком приобрел сходство с ископаемым гоминидом.
Ceterum, если пытаться серьезно говорить о некоем хотя бы формальном интеллектуальном прогрессе homo за два миллиона лет, то необходимо найти материальные, однозначные, осязаемые свидетельства его деятельности. Более того, эти свидетельства должны иметь датировку хотя бы относительно точную, чтобы мы могли констатировать происходящие с течением времени изменения. И уже на основании этих изменений делать выводы о наличии или отсутствии прогресса.
Единственное, что в данном случае подходит нам по всем параметрам — это каменные орудия. Но, боюсь, на их примере разговор об интеллектуальном прогрессе, скорее всего, совсем не получится.
Рассмотрим каменные орудия.
Если сравнить «олдувайские»22 образцы оббитой гальки, сделанные примерно 2000000 лет назад, с гораздо более поздними рубилами питекантропов и образцами «мустьерской» техники неандертальцев, то прогресс либо отсутствует вовсе, либо он есть, но незначителен.
Potius, он есть лишь настолько, чтобы заметить некоторые отличия, но не более. Принципиальных изменений ни в обработке камня, ни в конструкции или форме орудий не происходит в течение всей, поистине космической по своей протяженности эпохи.
Два миллиона лет homo колошматит камнем по камню, чтобы придать ему некоторую приладистость к руке и несколько относительно острых граней, но в результате каждый раз получает крайне неудобный и малоэффективный инструмент.
Специализация орудий в течение всего палеолита не меняется и не расширяется, это всего 3-5 «типов» крайне примитивных орудий. Причем «типами» их назвать сложно, небольшая разница форм и сколов связана, вероятно, лишь с первоначальной формой и породой обколотого камня, но не является намеренной.
Только в Ашельской культуре (а это всего 30000 лет назад) ассортимент расширяется до 5-15 типов, имеющих некоторые функциональные различия.
(Лишь 20 тысяч лет назад стала известна «огненная» обработка камня, когда острота грани на орудии достигалась нагреванием- охлаждением обсидиана или кремния23.)
Здесь уместно будет вспомнить знаменитую лекцию И. П. Павлова на одной из его «сред».
Лекция сопровождалась опытом: обезьяне предлагалось достать «лакомство», вставив палку в отверстие ящика.
Отверстия были трех видов: круглое, квадратное и треугольное.
Три палки, соответственно, тоже имели круглое, квадратное и треугольное сечения. «Обезьяна решала задачу, пробуя поочередно воткнуть ту или иную палку. (Когда задача решалась, то местоположение отверстий менялось. — Прим, автора). Если меняли отверстие, то обезьяна пробовала опять поочередно втыкать каждую из палок, так и не научившись сопоставлять форму палки с формой отверстия» (Сепп Е. История развития нервной системы позвоночных, 1959).
И. П. Павлов комментировал фиаско обезьяны следующим образом: «Теперь вопрос, почему человек в конце концов решает задачу легко, и какими детальными физиологическими процессами определяется поведение обезьяны? Надо думать, что к решению той же задачи человек подходит потому, что имеет общее понятие о форме, а у обезьян этого, очевидно, нет. Обезьяна каждый день начинает снова» (Павловские среды, 1949. Т. 2. С. 296).
В этих выводах Ивана Петровича заметна игнорация как фактора времени, так и фактора эволюционности любого процесса.
