Джейн Лавик-Гудолл - В тени человека
В августе приехала из Англии моя сестра Джуди. Национальное, географическое общество, финансировавшее мои исследования, хотело заполучить фотографии для публикации в журнале[30]. Они предлагали прислать фотографа-профессионала, но одна мысль об этом приводила меня в ужас. Я боялась, что появление совершенно незнакомого человека разрушит с таким трудом установленный контакт с шимпанзе. Написав обо всем профессору Лики, я попросила его похлопотать за Джуди — не потому, что у нее был какой-то фотографический опыт, а потому, что мы внешне были с ней похожи и только она могла понять меня и пожертвовать своими интересами ради моей работы. Однако Национальное географическое общество не согласилось финансировать ее поездку, и нам пришлось прибегнуть к помощи британского еженедельника «Ривэли», который взял на себя все расходы Джуди в обмен на серию будущих интервью со мной.
Бедная Джуди! Она приехала в самом конце сухого сезона, который длился всего лишь около шести недель. Я заранее соорудила небольшие укрытия возле тех деревьев, которые обычно плодоносят в сентябре и октябре. Но урожай в том году, был как нарочно очень небогатый, к тому же почти каждый день шел дождь. Джуди часами сидела в укрытии, спрятав свою фотографическую аппаратуру под полиэтиленовой накидкой. Обезьяны приходили редко, но и тогда дождь мешал Джуди сделать хорошие кадры. Тем не менее в ноябре ей все же повезло, и она впервые сняла на пленку, как шимпанзе используют орудия, выуживая термитов. Кроме того, она запечатлела меня, наш лагерь, деревню рыбаков и полностью оправдала свою поездку с точки зрения финансирующей организации.
Впервые увидев меня после долгого перерыва, Джуди была поражена моей «одухотворенной», как она говорила, внешностью. В течение всех восемнадцати месяцев жизни в горах, за исключением кратких визитов в Кигому и тех дней, когда малярия укладывала меня в постель, я обычно придерживалась очень строгого режима: ровно в 5.30 утра звонил будильник, я вскакивала, наскоро выпивала чашку кофе с кусочком хлеба и отправлялась на поиски шимпанзе. Скитаясь по горам и лесам, я никогда не испытывала ни голода, ни жажды. Иногда я позволяла себе немыслимую роскошь и варила кофе на Вершине. Вернувшись в полной темноте в лагерь, я ужинала и затем приводила в порядок свои записи. Часто я засиживалась за столом далеко за полночь. Такой режим был весьма эффективным средством для сбрасывания веса.
Джуди решила во что бы то ни стало подкормить меня. Они с Домиником начали готовить овсяную кашу и заварной крем, яйца и всевозможные питательные смеси. Но мне почему-то все равно не хотелось есть, а Джуди не могла видеть, как пропадает добро, и съедала все сама.
В декабре мы вынуждены были свернуть лагерь — что мы делали, разумеется, под проливным дождем — и перевезти все имущество в Кигому. По рекомендации Луиса Лики меня приняли в Кембриджский университет, где мне предстояло работать над диссертацией по этологии и готовиться к защите на степень доктора философии. Луис встретил нас в Найроби и отправил маме телеграмму следующего содержания: «ДЕВОЧКИ ПРИБЫЛИ БЛАГОПОЛУЧНО ТЧК ОДНА ТОЛСТАЯ ДРУГАЯ ТОНКАЯ».
6. Шимпанзе приходят в лагерь
Зима 1961 года была в Англии очень суровой, а в Кембридже из-за снежных сугробов, стужи и замерзших водопроводных труб она казалась бесконечной. Холодные ветры, пришедшие прямо из ледяных пустынь Норвегии, со свистом проносились над плоской равниной. Где-то далеко позади остались Африка, мои шимпанзе, любимая работа. Временами мне так не хватало их. Конечно, мне было очень приятно работать в Кембридже под руководством профессора Роберта Хайнда. Но что поделывает тем временем Дэвид Седобородый? Как поживают Голиаф и Фло? Какие события произошли за время моего отсутствия?
Наконец весна растопила замерзшую землю — через два месяца я снова буду в Африке. Но прежде мне предстояло выдержать два серьезных испытания, и одна мысль о них внушала мне гораздо больший страх, чем любая встреча с разъяренными шимпанзе. Я должна была выступить на двух научных конференциях в Лондоне и Нью-Йорке и рассказать о моих шимпанзе ученым, которым хотелось все узнать из первых рук. Но вот и эти препятствия остались позади. Моя шестимесячная ссылка, как ни трудно было в это поверить, закончилась, и я снова летела в Африку, пересекая пустынные просторы Сахары в багрово-красном свете восходящего солнца — картина, столь характерная для современных воздушных путешествий.
Помнят ли еще меня шимпанзе? Или мне предстоит заново приучать их к моему присутствию? Но я напрасно волновалась. Когда я снова попала в заповедник, оказалось, что шимпанзе стали относиться ко мне, пожалуй, даже чуточку терпимее, чем раньше.
Как-то, вернувшись вечером в лагерь, я увидела, что Доминик и Хассан чем-то очень взволнованы. По их рассказам, крупный самец шимпанзе пришел в лагерь и в течение целого часа лакомился орехами с пальмы, в тени которой стояла моя палатка. Вечером следующего дня я узнала, что он забредал к нам еще раз. Я решила остаться на другой день в лагере, чтобы посмотреть, не придет ли он снова.
Это было так необычно и приятно — провести утро в постели, следя за разгорающейся зарей, спокойно позавтракать, а потом при свете дня сесть за пишущую машинку, которую я только что привезла из Англии, и привести в порядок наблюдения, сделанные мною накануне. Но совсем уж невероятным было то, что около десяти часов Дэвид Седобородый не спеша прошел перед моей палаткой, спокойно вскарабкался на дерево и принялся, урча от удовольствия, выковыривать красные ядра орехов из их жесткой скорлупы. Через час он спустился на землю и, задержавшись на минутку, чтобы заглянуть под тент, побрел прочь. Я была вознаграждена за те долгие месяцы неудач и огорчений, когда шимпанзе обращались в бегство, едва завидев меня на расстоянии пятисот метров. А сейчас один из них пришел в наш собственный лагерь и чувствовал себя здесь как дома.
Дэвид приходил к нам ежедневно — пока на пальмовом дереве еще были орехи. Потом его визиты прекратились. Но он появился снова, когда созрели плоды на другой масличной пальме.
Я не часто оставалась в лагере — наблюдения за одиноким самцом, жадно поедающим пальмовые орехи, не приносили мне ничего нового. Но иногда я с нетерпением ждала его прихода и испытывала особое удовольствие от того, что он так близко и совсем меня не боится.
Как-то раз я сидела на веранде своего палаточного домика. Дэвид проворно слез с дерева и со свойственным ему нарочито-небрежным видом направился прямо ко мне. Когда нас разделяли каких-нибудь три шага, он остановился и шерсть его поднялась дыбом, отчего он сделался вдвое крупнее; мне стало не по себе от его свирепого вида. Распушение шерсти у шимпанзе служит верным признаком какого-то необычайно сильного эмоционального возбуждения — волнения, гнева или страха. Что же значило поведение Дэвида в этот раз? Внезапно он бросился ко мне, схватил со стола банан и торопливо отбежал в сторону. Шерсть его постепенно улеглась и он спокойно съел плод.
После этого случая я попросила Доминика выкладывать бананы всякий раз, когда он заметит Дэвида, так что теперь, даже если пальмовые орехи еще не созрели, шимпанзе иногда забредал в лагерь в поисках бананов. Но эти посещения были слишком нерегулярными, и я больше не оставалась в лагере.
Недель через восемь после возвращения в Гомбе у меня начался легкий приступ малярии. Я осталась в постели и попросила Доминика положить перед палаткой несколько бананов в надежде, что Дэвид Седобородый заглянет к нам. В то утро он действительно пришел и взял себе один банан. Когда он возвращался к кустарнику, я увидела, что там стоит второй шимпанзе, спрятавшийся в густой растительности. Это был Голиаф. Дождавшись, когда Дэвид уселся на землю и принялся за банан, Голиаф подошел и стал пристально смотреть ему в глаза. Дэвид закручивал вокруг своей нижней губы лохмотья кожуры банана и выжимал сок, иногда вытягивая кожуру вперед и глядя на нее поверх своего носа. Голиаф дотронулся одной рукой до рта своего приятеля, прося дать ему часть кожуры. В ответ на это Дэвид выплюнул кусок хорошо пережеванной массы в руку Голиафа, и тот начал ее сосать.
На другой день Голиаф вновь пожаловал к нам в гости. Я спряталась за опущенный полог палатки и подглядывала за обезьянами в небольшое отверстие. На этот раз Голиаф, не без колебаний, с распушенной шерстью, последовал за Дэвидом до самой палатки и ухватил для себя немного бананов.
Это продолжалось несколько недель, имевших для меня особенно большое значение. Теперь я ежедневно оставляла гроздь бананов около палатки. Для этого мне приходилось посылать Хассана в северную часть заповедника в деревню Мвамгонго, где он возобновлял запас бананов.
