Юлия Фаусек - Детский сад Монтессори (сборник)
Наблюдая длительно за детьми, исполняющими подобные рисунки, несмотря на то, что они производят их по шаблонам, легко подсмотреть различные индивидуальности и в комбинации рисунка и в раскраске. Многие, конечно, подражают товарищам, более изобретательным: если у одного из них появляется удачный рисунок, можно быть уверенным, что у двоих, троих, находящихся в это время недалеко от автора, появятся точно такие же; наиболее нерешительные в смысле самостоятельного изобретения, стараются в точности воспроизвести как комбинацию фигур, так и раскраску. Но через некоторое время и на эти робкие умы снисходит как бы озарение: они вдруг схватывают суть дела, начинают пробовать сами, толкаемые внутренним вспыхнувшим умением, и часто превосходят своих первоначальных учителей. Есть, конечно, и такие, которые так и останавливаются на подражании и не производят ничего оригинального, но и у таких можно подметить хотя бы черточки собственного, самостоятельного изобретения. Но все равно, на какой бы степени возможности и умения ни стояли дети, все они предаются этой работе с одинаковой страстью.
Почти у всех детей наблюдается стремление к повторности вообще во всех упражнениях с дидактическим материалом Монтессори, о чем я не раз упоминала уже в предыдущих моих работах; в рисовании с геометрическими вкладками эта повторность особенно бросается в глаза: ребенок много раз повторяет одну и ту же фигуру, одну и ту же комбинацию, особенно если эта комбинация удачна, добиваясь, таким образом, возможного для нее совершенства. Ведь и истинный художник раньше, чем воспроизвести окончательно свое творение, делает много, а иногда и множество эскизов. Наши дети своей умственной деятельностью аналогичны ученым и артистам. В этой повторности они упражняют руку, как механизм, и глаз, как средство точного «смотрения», и этим развивают в себе такую технику и законченность, какой часто не имеют взрослые. Некоторые современные художники и педагоги с негодованием отрицают подобное рисование, иные же высказывают как бы опасение за слишком ранее развитие техники у таких маленьких детей. Неизвестно, конечно, на чьей стороне правда, но если дети в этом возрасте с такой страстью и так длительно отдаются этой технике, значит она им нужна, посильна и приятна, и эти малыши, более мудрые, чем мы с нашими мудрствованиями, готовят себе богатый запас на будущее, запас, не лишний даже гению, а не только среднему человеку.
Подобные «технические» упражнения не только не утомляют детей, а служат часто средством успокоения, и это лучше всего видно на нервных детях. В моей длительной практике было немало случаев, когда для самых тяжелых неврастенических и истеричных детей эта работа была одним из лучших лекарств для приведения в порядок взбудораженной нервной системы. Это отмечали и врачи, наблюдавшие у нас подобное явление.
Все дети, здоровые и больные, уравновешенные и нервные, маленькие и большие, предаются этому геометрическому рисованию с огромным удовольствием и постоянством. Мне приходилось заниматься в прежние годы с подростками и со взрослыми рабочими начальной геометрией, и я приносила им цветные карандаши. Нужно было видеть, с каким азартом принимались закрашивать круги, квадраты и треугольники различными цветами и не только мальчики, но и взрослые бородатые люди, и нельзя было подолгу оторвать их от этого занятия.
Окрашивание карандашами есть, таким образом, нечто вроде многократного, непрерывного в итоге ощупывания их концом карандаша, сопровождающегося сильными зрительными ощущениями, затрагивающими в тому же эстетическое чувство; оно питает корни человеческой способности образования пространственных представлений, корни, часто подвергающиеся атрофии от недостатка питания, но и в этом состоянии ослабления жадно утоляющие жажду организма, как только к тому представить возможность. Не надо прибавлять, что окрашивание кистью не вызывает того мускульно-осязательного ощущения, которое здесь так желательно и достигается при окрашивании цветными карандашами.
Геометризм подобного рисования, на который так нападают некоторые методисты, оказывается не только полезным, но и присущим, как бы врожденным у ребенка. «Геометрия» по выражению Фрезениуса, «есть грамматика природы», и наши дети (дети, воспитывающиеся в духе Монтессори) интуитивно стремятся проникнуть в эту грамматику, подобно тому, как они проникают в грамматику языка. Сравнивающие систему Монтессори с системой Фребеля и не находящие в ней ничего нового, говорят, что геометризм рисования был уже у Фребеля, и ничего нового Монтессори не дала. Конечно, геометрия существовала еще до Фребеля, и не он, и не Монтессори ее придумали, но каждый внимательный наблюдатель увидит, что между геометрическим рисованием Фребеля и таковым же у Монтессори огромная разница: у Фребеля клеточки, образцы, диктовка, постепенность в рисунке и в красках – все от руководителя, Монтессори же дает детям десять геометрических фигур и много цветных карандашей, остальное все зависит от ребенка, за исключением тех случаев, когда он сам просит указаний.
Изготовленные самими детьми контуры служат для них сдерживающим элементом, воспитывающим мускулы, и, кроме того, дают им определенную посильную задачу, которую они должны решить.
Вот что записано у меня по этому поводу: «Олег К. – 5 лет. 1916 год, Шпалерная. 7 марта. Мать Олега рассказывала мне, что в первые дни своего пребывания в детском саду (в сентябре) он сказал ей: «Там один очень трудный урок, нужно так рисовать, чтобы не вылезать ни туда, ни сюда» (за контуры). Никто ему этого не говорил. Контуры рисунка сами вложили в его сознание необходимость держаться в границах. Я спросила его недавно: «Трудно так рисовать, чтобы не выходить за линии?». «Нет, совсем легко», – ответил мальчик. И действительно, он делает это очень уверенно: штрихи держатся строго в границах контура, что показывает на установившуюся в достаточной мере координацию движений кисти вообще и пальцев в частности.
Силы детей и их время не тратятся на долгие и часто бесплодные искания, глубоко их разочаровывающие. Наоборот, определенность задания требует и определенности и точности выполнения, на что маленькие дети так охотно отзываются: они начинают в большинстве случаев относиться с большей строгостью к своей работе; часто незначительный, едва заметный глазу штрих, вышедший за контуры, доставляет ребенку неприятность и возбуждает непреодолимое желание переделать работу, хотя бы она была доведена до конца.
Раскрашивание контурных рисунков
«Чтобы разнообразить эти упражнения (рисование по геометрическим вкладкам), мы пользуемся контурными рисунками птиц, цветов, пейзажей и иллюстрированными картинками. Они совершенствуют манипуляцию пером, ибо заставляют ребенка проводить линии различной длины и приобретать уверенность в пользовании карандашом», – говорит Монтессори. «Мы приготовили множество контурных рисунков, которые дети должны заполнять цветными карандашами, а позднее кистью, подготовляясь к рисованию акварелью. Вначале мы делаем рисунки цветов, бабочек, деревьев и животных, а затем переходим к простым ландшафтам с травою, небесами, домами и человеческими фигурами. Умеющим хорошо рисовать мы даем картинки для раскрашивания, и в этом они оказываются очень искусны», – говорит она в другом месте.
Мы испытали в нашей длительной практике то страстное отношение, которое выказывают дети к подобного рода рисункам. Приходилось изготовлять их огромное количество, и мы часто были осаждаемы вопросами со стороны детей: «А картинки сегодня будут?»
Мы изготовляли простые контуры различных предметов домашнего обихода, животных, растений, детских фигур, пейзажей и пр., а также давали детям картинки, вырезанные из старых журналов и открытки для раскрашивания. Но я замечала и раньше, замечаю и теперь, что почти все дети относятся к этим последним гораздо холоднее и, если предложить им одновременно и те и другие, то большинство выберет контурные рисунки, не картинки: для них первые проще и понятнее.
В нашей практике сложился постепенно сам собою такой прием: готовые контуры и другие картинки для раскрашивания мы давали детям не более двух раз в неделю. Отчасти это зависело от невозможности удовлетворять чаще их потребности в этом отношении: приходилось ведь тратить целые часы на изготовление подобных рисунков; за раз их нужно было приготовить до тридцати, сорока штук. И сами дети, понемногу, заметив, что чаще всего я приношу такие картинки в понедельник, так как накануне, в воскресенье, я имела возможность приготовить их побольше, фиксировали этот день для подобного рода работы, и я часто слышала: «Сегодня понедельник, значит, будут картинки». «А другой раз пусть будет в четверг», – решил как-то один мальчик еще в 1916 году, и я старалась всеми силами поддерживать эту традицию всегда, даже в самое тяжкое, холодное время. Исключение допускалось только для детей, пропустивших понедельник или четверг по уважительной причине. И нередко случалось, что ко мне обращались с ходатайствами: «Такой-то не был в понедельник, дайте ему картинку». И так же точно, наоборот, поднимался ропот возмущения, если какой-нибудь вольнодумец преступал закон и самовольно вытаскивал картинку из заветной папки. Эта папка лежала всегда в определенном месте, которое хорошо знали все дети, но никто, за редким исключением упомянутых анархистов, не уразумевших еще нашей конституции, не покушался на ее содержимое.
