Иоганн Генрих Песталоцци - Книга для матерей. Избранное
5-го. Продолжение маленькой лихорадки и мое повторное отсутствие не дали мне возможности полностью использовать также и этот день. Мы упражнялись в счете, вырезали с этой целью ножницами бумажные фигурки.
Он, казалось, подражал с невинным видом жестам, тону и словам взрослых.
Следует ли мне позволить ему идти к расширению своих познаний путем подражания? Нужно ли стараться сделать его познания многосторонними, его внимание более общим и его умение подражать при этом естественно возникшем упражнении более острым? Достаточно ли глубока почва, чтобы дать развиться дерзости, которая, по всей вероятности, ищет места, где бы ей укорениться, хотя бы мы и применили все средства для того, чтобы оказать ей противодействие? Как распознать элемент жизнерадостности в невинном подражании, как следует тормозить зачатки дурных поступков? Может быть, так: «Ты можешь подражать каждому красивому слову, каждой красивой позе, но ты не должен, дитя мое, ты не хочешь быть безобразным» и т. д.?
С 6-го по 12-е. Присутствие Жака Шультгеса[38], пребывание в Зеоне, продолжительное беспокойство о здоровье ребенка и непростительная небрежность по отношению к нему – вот что можно отметить в эти ничем не заполненные дни.
13-го. Бережное отношение к здоровью Жака дало свои результаты: эгоизм стал заметно сильнее. Я взял у него орех, чтобы ему его разбить. Он подумал, что я хотел его съесть, – крик, топанье ногами, искаженное гримасой лицо. Я смотрел на него и стоял неподвижно. Взял без слов у него еще один орех и хладнокровно съел оба на его глазах. Он продолжал плакать. Я взял зеркало – он убежал, как обычно, чтобы спрятаться.
Я удивляюсь наивной правоте нашего слуги Клауса, проявленной им сегодня в разговоре со мной. Я привык прислушиваться к непринужденным речам по вопросам воспитания людей, выросших на свободе. «Клаус, – сказал я, – неправда ли, у Жака хорошая память?» – «Да, – сказал он, – но вы его переутомляете». – «Я тоже иногда боюсь этого. Но, видишь ли, всегда можно видеть по ребенку, когда он перегружен. Он утрачивает резвость, становится беспокойным, боязливым. Как только появляются следы этого, требуется заботливость и снисходительность». – «А вы также обращаете внимание на резвость и радость? Я именно боялся, что вы об этом забываете». – «О, Клаус, все учение ни гроша не стоит, если благодаря ему пропадает резвость и радость. До тех пор, пока я вижу бодрость и радость на его лице, пока он проявляет живость и резвость во всех играх, пока радость и счастье занимают преобладающее место в его ощущениях, я ничего не боюсь. Короткие мгновения усилий, которые сейчас же приправляются радостью и живостью, не подавляют духа». К такому выводу пришли мы с Клаусом. Видеть, как из послушания и порядка рождаются спокойствие и счастье, – значит воспитывать для общественной жизни.
То, что имеет перевес в ощущениях и переживаниях, определяет характер.
Разве сила глаза ребенка станет убывать, когда он видит многое?
Но отец и учитель не должны допускать нарушения порядка и спокойствия. Большинство упражнений должно быть упражнениями в соблюдении порядка и спокойствия. Величайшие радости возникают из медленного, продолжительного искания. Примером может служить ловля бабочек. Не торопись навязывать знания ребенку. Пускай истинный мир, явления и предметы, сложные или такие, которые могут обернуться к ребенку разными сторонами, проходят перед ним в возможно большем количестве, пускай они приходят и снова уходят, не навязываясь ему.
Пускай он всегда смотрит и слушает; редко требуй от него суждений, а если ты требуешь, то большей частью о таких вещах, которые он может или, вернее, должен сейчас использовать. Требуй от него суждения, как это делает природа: она не требует от тебя суждения о ширине рва, мимо которого ты проходишь, – она только показывает его тебе. Может быть, ты и вынесешь о нем суждение. Но о рве, пересекающем улицу, по которой тебе надо пройти, ты должен судить. Таким образом, каждый раз, когда ребенок может что-то применить, требовать от него суждения естественно и необходимо. Чтобы эту истину было легче использовать, я выражусь более осторожно. Я скажу: если ты можешь возбудить в достаточной степени интерес ребенка, требуй суждения, но пусть он больше смотрит и проходит мимо, чем рассуждает.
14-го. Сегодня все шло хорошо, он учился охотно. Я играл: был наездником, мясником – всем, чем он хотел[39]. От времени до времени давал ему вареные яблоки. Он хотел их все съесть и искал свою ложку. Я сказал ему, что не позволю ему брать ложку. Сказал, что, как только он возьмет ложку, я отставлю тарелку в сторону, если же он будет заниматься, дам ему больше яблок. Он оставил ложку в покое.
Я велел ему проводить прямые черточки и перпендикулярные линии. Господин Фюссли[40] сказал мне: «Все, что вы делаете, должно быть доведено до конца. Не переходите от «а» к «б», пока он не будет вполне знать «а», – и так во всем. Не спеши вперед, оставайся при первом до тех пор, пока не сделаешь это до конца, и тогда ты предупредишь болтовню и сбивающую с толку рассеянность». Порядок, точность, полная законченность, совершенство – как чувствую я, что мой характер не был развит в этом направлении во время моего первоначального воспитания!
У моего ребенка имеются как раз эти опасные искушения – поддаться живости своего характера. Он склонен удовлетвориться мерцанием быстрого успеха, забыть об отдельных пробелах, когда он ослеплен блеском достигнутого им в целом, забыть, что еще осталось не завершенным в том деле, которое кажется уже законченным, проскочить мимо этого.
Я не должен этого забывать: все полностью и ничего с излишней поспешностью. Порядок, точность, полная законченность, совершенство! Я хочу рано привить ему эти принципы при помощи ежедневной практической работы, идти вперед, всегда работать, всегда развивать, но всегда оглядываться назад; ни шагу вперед, пока не будут заполнены все пробелы. Все полностью, все в порядке, нигде никакой путаницы. Быть довольным тем, что имеется и что может полностью без вреда быть здесь. Ничего не отдавать тщеславию, все – истине. Великие намерения!
Способ, при помощи которого я развивал его память, дал повод к следующим размышлениям.
Возможно ли, что слабость молодого организма происходит от внимания и упражнения памяти? Возможно ли, что слабый мозг настолько перегружается несколькими сотнями слов? Я этого не считаю. Подумать только, как богат родной язык и какой силы памяти требует он один! Никому еще в голову не приходило, что усвоение родного языка перегружает слабые силы юного ума. После маленького упражнения глаза всегда способны смотреть, уши слушать и т. д. Только контрасты вредны. Если много смотреть, много слушать, то это укрепляет и исправляет, но гром и яркое солнце вредят. Если обучать десяти языкам таким же способом, каким природа учит первому языку, то эти десять языков также укрепляли бы душевные силы. Но неестественная суровость, очень сильное напряжение не являются упражнением духовных сил, и последствия, которые они влекут за собой, не следует пытаться объяснять отсутствием памяти. Я должен заметить, что в обучении латинскому языку я недостаточно следую пути природы. Я должен постоянно приучать себя больше говорить на латинском языке. Все же я доволен успехами Жака.
15-го. Я пишу сегодня об одной привычке моего ребенка. Она рисует в выгодном свете его способности и настойчиво говорит, о чем я должен проявить бо́льшую заботу. Все, что он хочет, он начинает требовать в такой форме, из которой ясно, что он или заранее придумал причину, из-за которой ему могут отказать, или же приводит причину, которая должна побудить нас дать ему то, о чем он просит. «Мама, я не разобью этого», «Я только хочу посмотреть», «Я возьму это, потому что хочу учиться», «Можно мне взять одну только штуку?» – так начинает он каждый раз свою просьбу. Он не должен извлекать пользу из этих окольных путей: прямое заявление о своем желании для нас гораздо ценнее, и мы должны заставить его заявить свою просьбу прямо, если он прибегает к окольным путям. Мы должны, кроме того, часто отказывать ему в просьбе, которую он высказал не прямо. Когда не хочет чего-нибудь делать, он в большинстве случаев не скажет, например: «Я не хочу причесываться», а скажет: «Я хочу учиться». Это доказывает, что он знает, что я на многое соглашусь ради учения, – тема для размышления о том, как далеко может простираться, не причиняя более серьезного вреда ребенку, эта уступчивость, не следует ли ее ограничить.
Несколько недель тому назад теленок находился как-то на привязи в проходе хлева. Место непривычное. Жак думал, что теленок не привязан. Я показал ему веревку, которой был привязан теленок. Напрасно. Он плакал от страха и ни за что не хотел остаться. После этого как-то я не позволил ему идти в хлев. «Я не буду плакать, теленок привязан, идем, папа! Милый папа, я буду отвечать урок в хлеву».
