Алессандро Надзари - MCM
— Мы его назвали сценарием.
— Да, удачное сравнение. Вам бы им с Блезом поделиться — вот он бы это слово просмаковал.
— А ещё мы определили, что важная часть разыгрываемой пьески — избавление от четвёртой стены и перемежение актёров и зрителей.
— Да-да! Прекр-хр-гхр… Прекрасно. Но задача несколько не та, что вы думаете. Я и сам до определённого момента не понимал. Те архивные записи, что были нужны людям Игнациуса, касались некоторых использованных для его трансформации технологий. В частности тех, что вживили ему в голову, что перекроили карту некоторых областей его мозга. Если Фабрис был добрым доктором, то Жервез — злым, но о чём-то таком я уже упоминал. И это было его изобретение. И по задумке оно отвечало за улучшение нейросинхронизации, высокая точность каковой требовалась для того рокового дня. Как это выглядело? Считайте внедрением флю-мируа в межполушарное пространство. Но оно же при модификации давало возможность перебивать натуральные сигналы мозга наведёнными, сгенерированными другим мозгом, а то и вовсе вело к созданию нейрографа. И, само собой, послушной армии, о чём наверняка, покручивая мерзенькие острые усики, и мечтал Жервез. Но для его работы требовались эмпаты, притом те, что не противились бы подчинению.
— Та группа сочувствующих в Нёйи была…
— Да, это всё — ради отбора кандидатов. Но людям Игнациуса — или Бэзи как ответственного — несказанно повезло: они не каких-то там эмпатов, уж простите, собрали, а миноров. Я бы назвал это первым звонком к требованию пересмотреть политику в отношении миноров, — и в сторону ужесточения, — но это уже потянет на соборные колокола. Возможности Совета возрастали. Известно, что Игнациус хотел было подкорректировать, — воспользуюсь вашей терминологией, — сценарий. Тот пожар — сколькие, сколькие ещё пожары сему потопу будут сопутствовать? — избавил его от необходимости. Некоторые проблемы это ему тоже доставило, но больше — городу. Примерно тогда же он понял, что Чеслав способен не только обеспечивать финансовые вливания и открывать любые двери, но и убеждать людей. Звучит алогично, поскольку первые два пункта именно этого умения и требуют, но Игнациус как-то упустил из вида, что может пригодиться эта его дистиллированная способность. Отныне можно было не подыскивать твёрдо убеждённых в идеологии Спектакля, достаточно находить любых податливых. Или похищать. Вот тут миноры, пронюхавшие об укрытом от Директората пути из города, преимущественно промышлявшие контрабандой, и попались в капкан. Но и других похватали. Уж не знаю по какой причине, но состоящими в том основанном Советом клубе — как его? «Sub rosa»? — пока не интересуются, хотя, казалось бы, размягчённые и расслабленные — бери и не мучайся. Значит, нужны зачем-то ещё.
— Возможно для той игры? — повернул голову Михаил. — Предлагается в результате бесед найти некий ключ, отпирающий медные врата. Это и пароль для входа, и ожидание, и приз.
— Не знал. Занятно. Я бы счёл намёком на кабинет Блеза, но как-то не сходится: где клуб, а где кабинет. Что-то самобытное. Или я начисто забыл миф. Игнациусу, Бэзи и Чеславу пришлось во многом всё делать по наитию. Подробные чертежи и пояснения по технологии Жервеза предусмотрительно уничтожили. И лишь в одном месте проглядели косвенное упоминание. «Эхоматы». За то немногое и уцепились. И так родились эхоматы вроде тех, с которыми вы сегодня бились.
— Эхоматы? Это как же? Автоматоны, повинующиеся звуку?
— Ах, чтоб меня! Звук! Тот звук! «Манекены»!
— А, так вы слышали его этим утром? Да. И даже если они — автоматоны, то помните, что из плоти и крови. И не столько повинующиеся звуку, хотя и это тоже, сколько следующие приходящим командам. Отголоски себя прежних. Бóльшие пустышки, чем задумывалось в проекте Жервеза.
— А ещё у них корсеты, каковым место разве что на Пигаль.
— Они для усиления приёма-передачи, не более того. Фактически эхоматы связаны в сеть. И в случае некоторых приказов, хм, одноразовые.
— Я сейчас просто назову даты: двадцать девятое апреля и двадцатое мая.
— Ну, тогда я не имел такого доступа к информации, как очутившись в плену, но понятно, о каком инциденте может идти речь в первом случае. А во второй из названных дней — хотя то, вернее, была ночь — Игнациус скорее всего открыл поток в Нёйи. А… А! Так вы та самая, кто взбаламутил омут?! О, Директорату повезло с вами. Что ж, знайте: в апреле погибло не девять, а десять человек. И того десятого следует счесть нулевым. И вряд ли он знал, что погибнет: только то, что будет катализатором некоего процесса. Это был первый полевой эксперимент Игнациуса. Энергия вырвалась в виде взрыва. При достаточной численности эхоматов сошло бы и так.
— А целью была попытка осуществления поперечной конвекции умбрэнергии? — да, Селестина запомнила ту полученную в болезненном озарении формулировку; зрачки Алоиза расширились. — Может, он пытается повторить сдвиг, только иначе?
— В вас ещё остаётся вера в светлое начало. И, возможно, вы не так далеки от истины. Я над этим не задумывался. Это… это допустимо. Но вот чего он хочет им добиться? Вряд ли того же, что мы — тридцать лет назад. Всё-таки «поперечная конвекция» нужна ему для перекачки умбрэнергии из резервуаров Директората в его собственные. Пока он её запасал, но если бы те в Нёйи не сгорели, то уже пустил бы в ход. Но тут могу и ошибаться. А пока что продолжает накапливаться, не сцеживаемая, из-за новых приливов. Но как я и говорил, он и из этого пользу извлекает. Ха. Возможно, вы не знали, но застой умбрэнергии может локально продуцировать жару. Но об этом задумайтесь уже вы, а я так и вращаюсь вокруг вашей мысли.
— С ней иногда, где-то раз в день, случается. — Сёриз ожидала традиционного для них продолжения, но Селестина ещё лишь погладила по руке — не та была обстановка.
— Просто это даёт лучшее обоснование игр с четвёртой стеной и объясняет опыты над нами. Необратимые. Но пусть какие-то признаки присутствия духа уже подаст ваш друг, я дополню его свидетельство. А, ещё одно, пока не забыл. Вам это может пригодиться, ангероны. Когда я говорил, что в архиве найти ничего более нельзя, я слукавил: это в известной его части нельзя, но кое-что припасено в потаённой коморке. Пойдёте в архив, найдите там предел, где водятся львы. Сейчас вы не поймёте, но это точное указание. Вам слово, Анри.
— Всё было в рамках ожидаемого, пока Чеслав катал меня по городу и следил, чтобы за нами никто не следил. Я как-то обернулся и узнал вас, Сёриз, — и по лицу, и по стилю костюма, — но подумал, что это неспроста, и не выдал вас. Однако на треугольнике, горбом примыкающим к рю Нотр-Дам-де-Лоретт, вы нас потеряли.
— Да, не рискнула поворачивать за вами на ту улочку, проехала дальше по рю Нотр-Дам-де-Лоретт, но так и не дождалась возвращения на перекрёсток. А ведь это было менее чем в полукилометре от двора!
— Не корите себя. По крайней мере, я начал кое-что соображать. В частности насчёт предупреждений Мартина. И, друг мой, знай, что я всё понял, но прощаю тебе деяние в Нёйи-сюр-Сен. Всё то были монстры и химеры. Или стали бы ими. Я мало что понимаю из сказанного Алоизом, и не могу по достоинству оценить глубину заговора, но отвратный его облик — вполне. Итак, мы всё-таки подъехали к тому двору и отпустили карету. Заверили, что пошлют за новой, когда мне будет угодно. К охране во дворе я отнёсся спокойно, это нормально для логова. Мне же предстояло приступить к обязанностям официального биографа. Между ящиков не водили, но рассказали о будущих метаморфозах «Скиаграфии», о некоторых смежных акциях — все довольно левой направленности. Некоторые, по моему угасающему мнению, вследствие поджога тех запасов во дворе отныне невозможны. Но это и хорошо, они были довольно дурны — хорошо, что воздержался от совета. И все так или иначе завязаны на указанную мной компанию. Меня провели в дом. Там Чеслав предложил чаю, а затем показал, где что я могу найти, и оставил наедине с материалами. В дальнейшем я мог бы обратиться к нему за подсказками и пояснениями. Я намекнул, что неплохо бы и с людьми пообщаться, в том числе с Бэзи, на что он как-то уклончиво и незапоминаемо ответил. Я увлечённо переписывал интересные фрагменты из либретто уличных постановок, смотрел раскадровки фильмов, что планировалось проигрывать на стенах общественных зданий вместо экранов, включал записи шумов, которыми назначалось заглушать выступления политиков, пальцами перебирал стопки свежих плакатов о сочувствующих со странной схемкой по центру и как-то между делом прихватил брошюрку «Œilcéan». Час, другой… Чеслав не возвращался, а я даже не заметил, вышел он в ту же дверь или в другую. Но услышал грохот откуда-то снизу. Снизу, где должна быть земля и канализация — больше ничего. Беглый осмотр стен показал, что была дверь, которую я по увлечённости и упустил из виду. Мне открылся проход в подвальное помещение, откуда доносились звуки не то, чтобы борьбы, но ожесточённой ругани. Выдавать себя пока что не намеревался и пробовал рассмотреть интерьер и прислушаться к разговору — он, несмотря на изобилие ненормативной лексики, был посвящён научной этике и методике и в целом был уместен: то была лаборатория. Добротная полноразмерная функционирующая лаборатория, прямо под двором где-то у подножия Монмартра. Что-то такое можно было бы ожидать на бульваре Гренель, но не у подножия Монмартра. И центральное место занимали капсулы-клетки, похожие на ту в «салоне», только к этим тянулись провода и приводы. И внутри были люди. Я мог бы поспорить, что одного-двух где-то уже видел. В кармане я нащупал подарок апашей и одной рукой придал ему форму револьвера. Почти вовремя. Тут из-за несовершенства укрытия и предательской лампы — кстати, газовой, — моё присутствие раскрыли. Причём сделал это не Чеслав или, как позже выяснилось, Алоиз. Нет. Это был один из тех эхоматов, только пробуждённый. Ладно хоть моё оружие уткнулось поглубже в карман, а не вывалилось на пол рядом со мной. Дальнейшее я помню плохо. Только то, что смотрел на мир, поделённый на квадратики. И припыленный. Меня поместили в капсулу, а рядом — Алоиза. И всё было кончено. «Что?» — допытывался я до Чеслава. «Что кончено?» — но тот лишь неуместно смеялся. Голова страшно болела, но боль уменьшалась, если я склонял голову или прижимал её к стеклу в направлении Алоиза, который чувствовал то же. Мы кратко познакомились. Его гипотеза была в том, что нас сделали новыми звеньями цепи, однако мы не прошли психическую обработку, и потому звеньями вышли дефектными, но так ведь и сотворили это с нами в качестве наказания. Теперь мы испытываем побочные эффекты, которых даже он не ожидал. А ещё он сразу определил, что мы умираем… И я умру первым, поскольку технология рассчитана на эмпатов, к коим я не принадлежу. Ещё бы я знал мистическо-городское приложение этого термина! Но зато Алоиз успокоил меня тем, что хотя бы последние часы жизни я им буду и, если повезёт, увижу город по-новому. Что ж, мне повезло. Вернулся Чинский, вернулось и моё желание ему отомстить. Когда он с какой-то бравадой приблизился к моему стеклянно-медному футляру, то получил пулю в живот и сел, где стоял. Ещё два патрона я употребил, чтобы отстрелить патрубки, мешавшие её опрокинуть. Музыкальные рецензии мне отныне заказаны. Затем помог выбраться Алоизу, который отблагодарил тем, что запустил в спустившихся охранника и эхомата бутылью с эфиром. На этом наши силы иссякли. Голову кружило и покалывало, подступала тошнота, вестибулярный аппарат отказывал, а с ним заодно дыхательный и сердечный. Но было легче, когда мы опёрлись друг о друга, положив по руке на плечи. Вечер, свечи… Ну, а дальнейшее вы уже застали.
