Алессандро Надзари - MCM
— Вы ответили, что отличает «их».
— Вот теперь я вас не просто приглашаю, а проведу. Выпьете?
— Я прохладен к горячительному.
Михаилу дали знак следовать. Рослая, полноватая савоярская фигура поднимаясь по длинной полуоборотной мраморной лестнице, жадно хватала, мяла рукой пухлую балюстраду — не от немощи и поиска опоры, в этом было что-то от вожделения. Верхний ярус был лабиринтом паравентов, клинописью расчерчивавших то, что ещё не было поделено кабинетами и комнатами. А, быть может, и не клинописью: Михаилу это также почему-то напомнило текущую планировку «Великих реформ». Возможно, неспроста.
— Итак, — нырнула фигура в кресло, предложив занять соседнее и указала пальцем на потолок, — теперь видите? Мы под лепестком, а значит, мне можно не тратить время на ходьбу вокруг да около.
— Вот так, запросто?
— А. Вдруг вы соглядатай, шпик или как здесь это зовётся? Да ну бросьте. Власти — ведомые вам и нет — в упор не видят ни само существование клуба, ни причин его существования. А те их редкие представители, кто об этом ведает — все тут, вверху или внизу. В основном — внизу. Представьте, как они вымотаны, как выгорели — и как ждут кульминации, а вернее, последующей развязки. Не хотят растрачивать силы на пустое противленье, но просто принять грядущее.
— А вы, обитатели, простите за неологизм, rose étage, делаете то же «не просто»?
— Как я и говорил, те внизу просто не мешают и смотрят. Мы же — наблюдаем.
— В значении «контролируем»?
— Созерцаем, наслаждаемся двойным зрелищем: видим и сцену, и партер. Вы давно, милейший, были в театре? Знаете, чем бенуар отличается от ложи?
— Понятно. Теперь даже не знаю, кто больший извращенец.
— Ну-ну, к чему грубости? — Собеседник был сладкоголос, но тот сахар был свинцовым. — Возможно, вы здесь впервые, но вы — здесь. Стало быть, сами скоро решите для себя: застрять на нижнем этаже или же искать ключ здесь.
— Вот что-то про ключ мне рассказать забыли. Хотя осмелюсь высказать догадку, что он — для бронзовых врат.
— Прекрасно, стало быть, я стану вашим мистагогом! О, и не извольте беспокоиться насчёт сопутствующих инициации обрядов, каковые были у элевсинцев и митраистов, я не по части атлетов и банщиков, курсантов напрокат и тех, что на Невском проспекте. Ха, прямо чувствую, как у вас там, за маской, округляются глаза. Да понял я, понял, что вы тоже русский. Так кому, как не мне вас просвещать?
— Даже не знаю, о чём спросить в первую очередь.
— О, нет-нет! — остановила фигура Михаила, порывавшегося стянуть перчатки. — Только не снимайте их! Это строжайшее правило, но вам пока без надобности знать его истоки. Для признания капитуляции выберите иной жест. Впрочем, зачтём эту попытку.
— Да, так и быть. Так что же с ключом? Если мы — того или иного рода зрители, то ключ сей, полагаю, к пьесе? Как некогда в жанре roman à clef[50]?
— Вот только не в персонажах дело, а в событиях, в самом повествовании. Но это придумка наших французских друзей, устроивших спектакль. Кажется, они и сами хотят понять, каков он, потому и облачили нас всех в наряды красных рыцарей, чтобы узнать, кто же в итоге окажется тем единственным, кто его раздобудет.
— Раздобудет, не делая ничего? Вы-то сами, похоже, относитесь к этому с иронией и искать его не намерены.
— Отчего же, нам сразу сказали, что ключ тот не физический, а нащупать его мы можем лишь разговорами, в практике общения. Быть может, свежая кровь — хотя применим ли этот термин к членам клуба, которому и полгода от роду нет и которому жить осталось ещё меньше? — вроде вас к чему-то импульсивно и придёт.
— Такой подход вовсе не означает, что он непременно отыщется.
— Не означает, но и не отменяет, что он явится нам в последний, наидраматичнейший момент.
— Ну, что можно противопоставить надежде? Так и что же ожидает за теми бронзовыми вратами?
— Шторм.
— Так и к чему же ключ, если он не отпирает путь к бегству и спасению?
— Да просто спасены будем не мы. Те, кому суждено, изыщут средство, что умчит их прочь. А шторм… Он ведь и снаружи набегает, и изнутри зреет, так что оппидум всё равно обречён. Глухие, безвылазные стены могут защитить от бури извне, но лишь провоцируют кипение изнутри. Я, конечно, понимаю, что штормы не кипят, но вы должны уловить содержание аллегории. Но вы кое в чём неожиданно для себя правы. Те бронзовые врата нужно открыть, чтобы и впустить внешний шторм, и дать дорогу чему-то сухопутному — или водоплавающему, если вовремя не поспеют. Но, похоже, мифология сценария выстраивалась ещё в то время, когда никто не знал, что под Петербургом вполне себе материализуется транспорт, которому чхать на стены, будь они хоть в тысячу вёрст вышиной. Выходит, кто-то может спастись и без всей этой кутерьмы с ключом и вратами — на ваших дирижаблях.
— Что решается довольно простой ремаркой: «Стены града сего венчает бурестойкий купол, задраиваемый по нужде и повелению, и так жители лишаются Солнца, не видят восходов его и закатов, но надёжно избегают стихии».
— Не помню, чтобы до того упоминался город…
— Вы сказали «оппидум». Да и вокруг чего ещё возводить стены?
— Допустим. Но вот деталька об отсутствии Солнца…
— Что-то из «Тысячи и одной ночи». Там, правда, упоминается медь, а не бронза, но в этом значении они выглядят синонимичными. В общем, ключ для отворения лаза всё равно нужен. И вот теперь уже моя очередь узнать, с чего это дирижабли «наши»?
— Да бросьте. Вы, как уже установлено, русский военный. Как же могли сюда прибыть? С дипмиссией? Ваш голос я не узнаю. В отпуске — или как это у вас называется? Возможно. Да только, чтобы в столь короткий срок, каковой обычно даётся, найти выход на такое сообщество, нужно быть большим любителем подобного времяпрепровождения, ещё на родине прославиться на поприще кутежа и салонной жизни, а на ваш счёт у меня подобного мнения не сложилось, уж простите. Если отбрасывать совсем уж причудливые варианты, и вспомнить, что вы использовали термин «задраить»…
— Не такой уж и редкий…
— Но меткий! Я знаю, что набирали и из Учебного воздухоплавательного парка, и из Императорского флота. Короче, вы — офицер воздушного флота. Флота, прибывшего практически в полном составе. Хочу, чтобы вы знали: такой мягкой и ненавязчивой интервенции и оккупации мир ещё не знал, браво! В общем, у вас было время наработать связи и проникнуться определённым духом. Зная, как плотно флот — через технарей — сотрудничает с французской стороной, и зная, как французская сторона относится к заведениям, подобным этому, могу предположить, что кто-то из них вас и ввёл в клуб.
— Не мы ли тот шторм?
— Косвенно причастны.
— И потому вы намерены воспрепятствовать дальнейшему развитию проекта?
— А вот разговоры с дамами подслушивать решительно бесчестно и подло, прошу заметить. Да чёрт с ним с флотом, я даже признал его нынешнюю полезность, но в текущем же виде это слишком амбициозно, слишком избыточно, слишком полагается на миф о прогрессе и уверенность, что Россия останется в авангарде дирижаблестроения. Показали себя — и хватит. Знаю я нашу систему: через год-два случится утечка, и тогда английские или немецкие кузены оспорят право кузена российского доминировать в воздухе. Ой, к слову о вторых. В курсе последних новостей?
— Извольте поделиться.
— Не далее как в этот понедельник над Боденским озером всё же состоялся первый полёт опытного дирижабля жёсткой конструкции графа Цеппелина. Не вполне удачно, но он всё-таки полетал где-то с треть часа. Чувствуете нарастающее давление?
— Только если предпочтение отдадут ему, а не конкурентам, продвигающим более простой мягкий тип и меньшие масштабы. В финансировании обоих проектов военное руководство, вроде бы, не заинтересовано.
— К слову об инвестициях. А этот бред про северный путь? Может, он и есть, но, господин хороший, это же авантюра в чистом же виде, Панаму так точно переплюнет! Нет, из казны денег в жизни не увидят, пусть и не надеются!
— Они и не надеются. — Будь у Михаила возможность биться лбом о маску, он бы ей воспользовался. Оставалось лишь взвешивать вред и пользу от того, что он проболтался.
— Интересно. И на что рассчитывают? На промышленный капитал? Банковский? Согласны на заграничные вливания? Или, быть может, и впрямь «панамскую» систему запустить намерены?
— Признаться, не моего ума дело. Но что ж вы взамен предлагаете? Дипломатию, шпионаж, старые добрые войны?
— В порядке убывания — как-то так. Но прежде прочих я поставил бы сердечную молитву. Есть добродетели, о которых мы стали забывать. Правы были устроители «Sub rosa», когда говорили, что ключ — в словах. Надеюсь в скором времени поспособствовать устроению встречи императора с двумя людьми высочайшего духа. Верую, что они, господа Низье и Анкосс, как никто другой способны наставить царя-батюшку на истинный путь, благо что интерес к этому он уже проявлял. Слушайте, любезный мой, а вы и сами, часом, не мартинист?
