Наследница царицы Савской - Эдхилл Индия
«Я не могу служить одновременно долгу и любви». Даже более мудрые и сильные женщины, чем она, разбивались в кровь, пытаясь их совместить. Никаулис не могла поклоняться двум богиням. Она должна была в конце концов выбрать.
Время, словно торговец, показывающий свои товары, открыло перед ней два пути. На одном лежала жизнь, ровная, как нитка совершенного жемчуга: Никаулис оставалась царской стражницей, лунной девой, амазонкой, хранящей безупречную чистоту до конца своей целомудренной жизни. «И больше никогда не увидеть его? Никогда не вступить с ним в поединок воли и сердца?»
На втором отрезе ткани была рассыпана пригоршня камешков, ярких и темных. Редчайшие самоцветы сияли среди тусклой гальки. Женские дни – иногда яркие, иногда темные. «Стать просто женщиной, как все остальные? Стать лишь его добычей?»
Ни один исход не мог дать ей всего, чего она желала. Следовало выбрать. Выбрать, понимая, что, соглашаясь на одну жизнь, она откажется тем самым от всех радостей другой.
Так что же?
Вернуться к старой жизни, спокойной и надежной?
Или сделать шаг в неизвестность, рискнув всем, что она имела?
«Кажется, сделать выбор – это тоже мой долг. И любое будущее принесет мне слезы».
В моем воображении та судьбоносная ночь представала такой, словно я сама выткала узор наполнявших ее событий. Я забыла, что и другие умели ткать. Что мужчинами и женщинами владели их собственные страхи и надежды. И я забыла, что танцоры не выучили движения, которых я от них ожидала. Что они считали царевну Ваалит не главной героиней песни, а лишь еще одной танцовщицей. Они мне казались тенями, не больше, в то время как для них я сама была лишь тенью.
Мне предстояло многому научиться – так говорил отец. Он оказался прав. Та ночь напомнила мне о том, что я знала, но предпочла забыть, когда строила планы по завоеванию своего будущего. Ни один мужчина не считает себя простым воином в строю. Ни одна женщина не считает себя всего лишь пряхой, сидящей среди других таких же. А я упустила это из виду.
В глубине души все мы любимцы богов. Для себя все мы герои.
И, пока я в своем ребяческом безрассудстве строила планы, другие тоже готовились к полнолунию. Если бы я хоть ненадолго задумалась обо всем этом по-настоящему, я догадалась бы пойти к Роще на закате и подождать там до наступления темноты. Я сказала Ишваалит, чтобы она предупредила других женщин. Следовало бы понять, что теперь мой план стал почти так же известен, как замыслы Ахии. Слишком многие знали. Если хотя бы двое знают тайну, то, возможно, есть способ удержать ее в дворцовых стенах, но мне он неведом и по сей день.
Я думала, что никому – кроме меня и Ахии – нет дела до всего этого. Здесь я по-настоящему ошибалась.
Но в ту ночь меня волновало лишь одно: Ахия мог не прийти в Рощу. Да, он поклялся отправиться на поиски царевны и вытащить ее из темноты на свет Закона. Конечно, он бы не нарушил слова. «А что если он выберет другую ночь? Не могу же я бегать в Рощу каждое полнолуние в надежде столкнуться с ним!»
Со своей стороны я сделала все, чтобы Ахии захотелось поторопиться. Я рассказала дюжине болтливых служанок, что собираюсь в Рощу. Конечно, с каждой я взяла клятву молчать.
– Давайте отправимся вместе и повеселимся, – пригласила я.
Некоторые, хихикая, отказались. Некоторые, хихикая, согласились. Все поклялись, что не скажут ни слова ни единой живой душе. Конечно, я ожидала, что каждая проболтается хотя бы одной своей подруге, взяв с нее такую же клятву молчать.
Правда, когда госпожа Гелика принялась отчаянно просить взять ее с собой, меня поразило, что даже она обо всем знает. Я не видела способа остановить ее, не выдав своих истинных намерений, так что, разрешив ей сопровождать меня, я больше думала о себе, чем о ней. Все знали, что отец снисходителен к своим женам и разрешает им даже поклоняться чужеземным богам. Я сказала себе, что Гелика почти ничем не рискует, а мне еще одна свидетельница не помешает.
Пока я выбирала наряд и украшения, подходящие для того, чтобы отправиться в Рощу Звезды Утренней, небо на западе окрасилось золотом и кармином. Тем временем на востоке все больше сгущались темно-синие краски, а верхушки холмов засеребрились, приветствуя восход луны.
Я расхаживала по балкону, беспокойно, словно пантера в клетке. Ирция и Хуррами уже должны были зайти за мной. Гелике, готовой во второй раз отправиться в Рощу, уже давно пора было тихонько постучаться в мои ворота. Я вертела вокруг запястья золотую змейку и теребила серебристые кисточки, украшавшие пояс. Над восточными холмами поднялась полная луна – серебряный щит против темноты.
Я посмотрела на луну, и меня пронзило холодом осознание того, что остальные не придут. «Я должна все сделать одна». На миг мне показалось, что это слишком тяжело и опасно. Решимость начала таять, как соль в воде, и я поняла, что не смогу.
«Придется. – Я едва узнала собственный внутренний голос, словно говорил незнакомец. – Это твоя единственная возможность. Действуй сейчас – или плачь до конца своих дней».
Теперь я увидела, каким себялюбием и трусостью было думать, что другие станут рисковать собой ради меня. «Это твоя жизнь. Твое будущее. Ты не заслуживаешь награды, если слишком боишься опасности».
Я посмотрела на восходящую луну. В спокойном небе она поднималась все выше, скользя плавно, как лебедь, следуя собственным путем в бесконечной ночи. Так могла подняться и я. Достаточно было лишь собрать свое мужество и взлететь.
Но в действительности я долетела лишь до ворот. Едва я их приоткрыла, два силуэта шагнули мне навстречу из теней, отбрасываемых светом факела. У меня мороз прошел по коже: на миг мне показалось, что это призраки.
– Царевна, дальше тебе нельзя, – сказал Веная.
Я застыла на месте, словно в живот мне опустился холодный камень. Лучше бы это оказались призраки, чем Веная, отцовский военачальник, а рядом с ним – Никаулис, командир савской стражи.
– Что… Что вы здесь делаете? – спросила я, жалея о том, что мой голос так похож на мышиный писк.
– Не даем безрассудной девчонке причинить ужасную боль себе и своему отцу, – ответил Веная.
Вот чем закончились все мои дерзкие замыслы: приказом Венаи вести себя подобающе и не совершать ребяческих поступков. Он велел мне вернуться в мои покои и оставаться там.
Я даже не пыталась перехитрить их, зная, что это бесполезно и к тому же глупо. Той ночью я уже не смогла бы бросить вызов царю и пророку. А в следующее полнолуние будет слишком поздно.
– Никаулис позаботится о том, чтобы ты дождалась своего отца, – продолжал Веная, – и я разрешаю ей делать все необходимое для того, чтобы ты оставалась в безопасности в своих покоях. Ты поняла меня?
Я хотела ответить холодно и царственно, чтобы поставить на место сдержанного Венаю, но остатки здравого смысла подсказали мне, что любые мои слова прозвучат как нытье избалованного ребенка. Поэтому я промолчала, лишь кивнула и, миновав Никаулис и Венаю, вернулась в свой двор.
Я услышала, как за спиной у меня захлопнулись ворота из черного дерева. А затем в ночной тишине лязгнул засов. Я смотрела на закрытые створки, пока сердце не начало биться ровнее, а дыхание не успокоилось. Потом я отвернулась, медленно пересекла двор и села на край алебастрового фонтана. Мне оставалось лишь ждать.
Ахия неистовствовал против Рощи Астарты, но никогда своими глазами не видел этого безбожного места. Теперь ради блага царства он должен был войти. Ему бы никогда не пришло в голову, что его не впустят.
Но, когда он по тропинке, вымощенной покрытым золотистой краской булыжником, добрался до входа в Рощу Звезды Утренней, путь ему преградила женщина. Ее веки были накрашены зеленым, а губы – ярко-красным. Кожаный пояс шириной в две ладони обвивал ее стан. Голые груди светились над позолоченным поясом, а сквозь узкие полоски юбки просвечивали белые бедра. Жрица вытянула руки перед собой ладонями вперед.
