Наследница царицы Савской - Эдхилл Индия

Госпожа Гелика остановилась и посмотрела мне прямо в глаза. Ее взгляд был холоден, как зима.

– Ты хочешь бросить вызов пророку Ахии. Это опасная игра. Если у тебя все получится…

У меня похолодело все внутри.

– Как ты узнала?

Ее губы искривила ироничная улыбка:

– Женщины говорят много. Евнухи – еще больше. Мужчины – больше всех. А я слушаю.

– Допустим, ты права. – Я машинально сорвала цветок с ближайшего лимонного дерева. – Если у меня получится, тогда что?

– Если у тебя все получится, ты уедешь. Вырвешься из этого дворца, из этих каменных стен.

Меня поразила горечь, звучавшая в ее словах.

– Разве ты не счастлива здесь? – спросила я.

Немного помолчав, она тихо рассмеялась, глумясь над собственной болью:

– Счастлива ли я? Разве узники могут быть счастливыми? И разве на клятвопреступников падает меньший позор, если их принудили совершить это преступление?

Она словно думала вслух, наедине с собой. Слова звучали горько из-за долго сдерживаемой тоски. Она говорила о давней скорби, с которой настолько сжилась, что уже привыкла к тупой боли в сердце.

«Не из-за гордости она вела себя так сдержанно, совсем не из-за гордости!» Меня захлестнула волна стыда за то, что я не поняла этого раньше. Эту жену моего отца, эту царицу, неслышно ходившую по дворцовым залам, переполняли тоска и угрызения совести. Теперь я увидела, что скрывается в глазах госпожи Гелики: презрение к себе. Не отца моего она ненавидела, а себя.

Я нечаянно смяла и раздавила цветок лимона, который вертела в руках. Смахнув лепестки, я спросила:

– Как тебе помочь?

Она повернулась ко мне, глаза у нее пылали отчаянной надеждой:

– Если я помогу тебе, возьмешь ли ты…

– Тебя в Саву?

Я почувствовала отчаяние, зная, что это не выйдет. Жены моего отца обеспечивали соблюдение договоров. Такой ценой покупался мир. Отец не мог отпустить никого из них, даже в качестве свиты своей дочери. В определенном смысле они ему не принадлежали: он только брал их, но не отдавал.

– Нет, не меня. Для меня уже поздно. Я не могу вернуться. Не меня, а мою дочь. Ты должна увезти ее с собой.

– Но, послушай, госпожа моя Гелика, – я заговорила очень ласково, словно упрашивая перепуганного котенка спуститься с высокой ветки, – у тебя нет дочери.

– Нет. Пока нет. Но будет.

Она прижала руки к животу. Теперь я заметила то, что скрывали складки ее пышной одежды.

– Богиня открыла мне, что у меня родится дочь, которая искупит мое клятвопреступление.

Я посмотрела на ее едва-едва округлившееся тело. До рождения ребенка оставалось полгода, не меньше.

– Даже если и так, я уеду до ее рождения.

«Или умру».

– Ты заберешь ее. Поклянись, что заберешь. А иначе я пойду к царю Соломону и расскажу ему о твоем плане.

– Госпожа Гелика…

– Ты должна. Она предназначена для Артемиды. Если ты не заберешь ее, я зарежу ее собственными руками. Дочь Охотницы не будет расти в этих стенах, чтобы стать игрушкой мужских прихотей и похоти.

Меня сковало холодом, я видела, что говорю с безумной.

– Я помогу тебе, – сказала я, – только поверишь ли ты моим словам? Мне придется уехать до того, как ты родишь, но, если это будет девочка, я пришлю за ней и сама воспитаю ее в моем царстве. Клянусь в этом.

– Родится девочка, так обещала богиня. – В ней не осталось ни тени сомнения. – Ты должна посвятить ее Богине-охотнице. Поклянись в этом тоже.

– Я не стану распоряжаться жизнью девочки без ее согласия. Если она сама захочет, то пойдет к твоей богине. В этом я могу поклясться.

Я старалась говорить тихим голосом, спокойно и твердо. Кажется, мои слова подействовали. Гелика сделала глубокий вдох, словно освобождаясь от овладевшего ею безумия.

– Этого достаточно, – ответила она.

Она снова положила руки на свой слегка округлившийся живот и улыбнулась. Ее глаза сияли, как две полные луны.

– Да, царица моя, этого достаточно.

Она все еще говорила, как полубезумная. Боясь оставить ее одну, я начала искать, чем бы ее отвлечь, чтобы изгнать из ее глаз этот лунный свет сумасшествия. Что я знала о госпоже Гелике?

Я поняла, что не знаю о ней ничего, и мое лицо залила краска стыда. «Она жила здесь все это время, такая раздавленная, что хотела умереть, а я ничего о ней не знаю, совсем ничего, кроме…»

– Ты ведь дочь Повелителя Коней, – сказала я, и Гелика уставилась на меня так, словно это я лишилась рассудка, – умеешь ли ты ездить верхом?

Я сразу пожалела об этом вопросе, потому что она начала смеяться и не смогла остановиться. Она упала на колени, закрыв лицо своими большими крепкими руками, и смеялась дальше, пока дикий смех не перешел в безудержные рыдания. И я никак не могла ее успокоить. Я даже не могла оторвать ее руки от лица – она была сильнее, чем я.

Наконец, отчаявшись, я сказала ей на ухо, стараясь, чтобы мой голос звучал резко:

– Госпожа Гелика, если ты не успокоишься, мне придется пойти к отцу и попросить его о помощи.

Это подействовало. Гелика замолчала, хватая ртом воздух, закашлялась и перестала рыдать. Она беспомощно опустила руки и посмотрела на меня:

– Я дочь Повелителя Коней. И десять лет я жила с амазонками. Да, я умею ездить верхом.

– Ты бы хотела кататься со мной?

Я мало что могла обещать госпоже Гелике, но хотя бы это было в моих силах.

– Это запрещено, – ответила она бесцветным голосом, – царским женам ничего нельзя делать.

– Когда царь что-то разрешает, это уже не запрещено. Если ты хочешь, я спрошу отца, можно ли тебе ездить со мной.

Она долго смотрела на меня. Казалось, сначала ее глаза блуждали где-то вдали, глядя на какую-то тень, которую я не могла увидеть. Затем постепенно ее взгляд смягчился и потеплел. Я поняла, что теперь она видит меня, а не своих демонов.

– Он разрешит мне, – заверила я ее, – царской дочери не подобает ездить одной.

– Царской дочери вообще не подобает ездить верхом в этой стране ревнивого Бога и ненасытных мужчин, присвоивших все себе. Но ты – другое дело. Тебе отец ни в чем не откажет.

Я слишком хорошо поняла ее слова: ее отец отказывал ей во всем.

Но этого я не могла исправить. Я лишь могла предложить то, что в моих силах.

– Так мне попросить его?

Она посмотрела на свои руки, все еще крепкие и сильные, несмотря на долгие месяцы, проведенные в отцовском дворце.

– Да, – ответила Гелика тихо, едва слышно, – да, царевна, попроси.

Придя к отцу, я заметила, что он держится настороженно. Он боялся, что я снова начну умолять его отпустить меня на юг вместе с царицей Савской. Поэтому, когда я просто улыбнулась и ласково спросила, может ли его жена Гелика кататься со мной верхом, он почувствовал такое облегчение, что согласился без колебаний и оговорок.

– Конечно, госпожа Гелика может кататься с тобой, если она этого хочет, Ваалит. Только не заставляй ее сопровождать тебя, если ей это не нужно.

– Ей нужно, – заверила я его. – Когда-то она ездила от самой Трои до Дамаска и обратно. Она может многому меня научить.

– Да, ведь ее отец – Повелитель Коней. Он каждый год присылает по сотне кобыл.

«А еще он прислал дочь, которую ценит меньше, чем кобыл». Но этого я не сказала, лишь поблагодарила отца и бросилась к Гелике передать его слова.

Прося, чтобы Гелика каталась со мной, я думала лишь о том, чтобы облегчить ее боль. Но вышло так, что я невольно позаботилась и о себе, ведь, увидев ее верхом, я поняла, как мало умею и сколько еще предстоит изучить.

Да, я могла держаться на Ури и направлять его туда, куда мне хотелось. Но мы с Ури оставались двумя отдельными существами, которые отчаянно пытались понять друг друга. Увидев дочь Повелителя Коней верхом, я поняла, что умею очень мало.

Казалось, что она срастается с лошадью, образуя новое существо, наделенное единой волей. Пока я неуверенно устраивалась на терпеливом Ури, кобыла госпожи Гелики бросилась вперед. Через несколько скачков она уже мчалась галопом. У Гелики расплелась коса, и волосы летели за ней, словно облако, подхваченное ураганом. Ури подо мной танцевал, ему не терпелось тоже кинуться вскачь. Я робко придержала его, а потом, злясь на собственный страх, дала волю своему коню, чтобы он мчал меня вперед.