Неукротимая Сюзи - Башельери Луиза

– Получается, что ты не смог выполнить порученное задание…

– Да, не смог, однако вслед за мной туда поедут другие, и они сумеют добиться успеха там, где у меня ничего не получилось… А ты? Как провела эти годы ты? Ты ведь, насколько я вижу, осталась такой же свежей, какой была в тот день, когда мы с тобой расстались!

Сюзи подумала, что либо Томас ей заведомо лжет – хотя и в благих целях, – либо тусклый свет не позволяет ему толком разглядеть ее. Молоденькая девушка, которую когда-то знавал Томас Ракидель, превратилась уже в женщину тридцатилетнюю. Ее фигура осталась все такой же стройной, но на лице появились морщинки, вызванные тревогами, переживаниями и немилосердными солнечными лучами, падавшими на это лицо на палубах кораблей и на острове Новый Уа. От внимания Сюзанны не ускользнуло, что и на ее любовнике сказались годы, тем более что он провел их в тюремной камере: его кожа приобрела цвет пергамента, а туловище и лицо так исхудали, что на них появились складки кожи – и на животе, и на щеках. Его мускулы, которые когда-то были выпуклыми и твердыми, как древесина, стали дряблыми. На лбу у него пролегли три глубокие морщины, а в шевелюре появились седые волосы. Однако глаза его были такими же, как раньше. Неизменной оставалась и его улыбка, которая теперь почти не покидала его губ.

– Сначала я, как уже говорила, принялась тебя разыскивать. Я отправилась в Луизиану в компании с несколькими учеными мужами. У тамошнего губернатора – господина де Бенвиля, с которым я затем подружилась, – я встретила рабыню по имени Кимба, которая отличалась удивительным умом и красотой… Она сейчас стала чтицей мадам дю Деффан – маркизы, у которой еще не было салона в те времена, когда ты отправился в Германию.

– Ты хочешь сказать, что ты привезла сюда беглую рабыню?

– Она вовсе не рабыня. Господин де Бенвиль официально отпустил ее на волю, и она теперь женщина свободная и образованная.

– Скажи мне, Сюзанна, свои путешествия, насыщенные различными приключениями, ты совершила под тем именем, которое взяла себе, чтобы отправиться в плавание на «Шутнице»?

– Именно так. Я – по своей собственной воле – являюсь одновременно и Сюзанной Трюшо, ставшей Сюзанной Карро де Лере и затем овдовевшей, и шевалье де Лере, и еще…

– Кем еще? – спросил Томас Ракидель, удивляясь прыткости своей любовницы.

– И еще господином Антуаном де Реле, преуспевающим писателем. По совету господина де Бенвиля, губернатора Луизианы, и господина де Лепине, капитана фрегата «Грациозный», я потратила четыре года на то, чтобы изложить на бумаге свои воспоминания. Книга, которую я написала, позволила мне попасть на аудиенцию к королю. Он сам пригласил меня в свой дворец…

– И с кем же из этих троих я сейчас имею дело? – спросил Томас, в очередной раз распластывая Сюзанну на стеганом одеяле.

Снова насладившись друг другом, они продолжили свой разговор.

– А зачем ты отправилась в Луизиану?

– Я же тебе сказала: чтобы разыскать тебя! Моя наивность заставила меня поверить словам одного человека, которого ты знал…

– И что это был за человек?

– Клод Ле Кам.

– Марсовый?

– Правильнее было бы сказать «марсовая»! Это вообще-то женщина, которая, как и я, скрывала свой пол под мужской одеждой и выдавала себя за мужчину. Можешь мне поверить, что этот матрос – женщина…

– Когда мать-природа и злой дух договариваются одурачить людей, они могут дойти до невообразимых ухищрений, а потому следует настороженно относиться к тому, за кого выдает себя то или иное человеческое существо…

– Хм… То «человеческое существо», о котором сейчас идет речь, следует за мной по пятам и не дает мне покоя. Она делает вид, что любит меня…

– Но эта переодетая уродка не может любить тебя так сильно, как люблю тебя я!

И они снова слились в одно целое.

Когда начало светать, они все еще обнимались, так до сих пор и не насытившись вдосталь друг другом. Ракидель рассказал о том, как две недели назад дверь его тюремной камеры распахнулась, как, выйдя из крепости, он увидел у ее ворот Элуана де Бонабана и как они затем проехали вместе верхом все расстояние, отделявшее крепость Кюстрин от Парижа. Оказалось, чтобы добиться его освобождения, Элуан, будучи масоном и высокопоставленным чиновником, походатайствовал перед министром иностранных дел, чтобы тот прибегнул к дипломатическим усилиям.

Утром Томаса Ракиделя встретили удивленными взглядами. Это были взгляды Мартины и Жана-Батиста, которые восприняли появившегося в доме незнакомого мужчину настороженно и недоброжелательно.

– Это и есть твой муж, за которого твой отец разрешил тебе выйти? – спросила Мартина.

– Тот, о ком ты сейчас говоришь, уже умер. Я тебе об этом рассказывала.

– А вот с ним-то ты что собираешься делать? – не унималась старушка, показывая взглядом на Ракиделя.

– Он когда-то предложил мне выйти за него замуж, но я ему отказала…

– Этот отказ все еще в силе? – поинтересовался Ракидель.

– Он теряет свою силу по той простой причине, что измена моего покойного супруга по отношению ко мне, о которой мне сообщили, освободила меня от клятвы в вечной верности ему, которую я дала. Носить его имя в Париже стало трудновато… Боюсь, мне даже когда-нибудь придется отвечать за то, что я на это осмелилась…

– Тогда вы, дорогая Сюзанна, очень скоро станете супругой Ракиделя де Кергистена. Давайте побыстрее найдем какого-нибудь пастора, священника или имама – для меня не очень важно, какой именно бог благословит наш союз!

Если Мартину теперь вроде бы устроил новый поворот событий, то Жан-Батист отнесся к нему совсем по-другому: он сердито надулся, а в его взгляде, устремленном на будущего супруга сводной сестры, чувствовалось неодобрение.

Несмотря на это, вечером того же дня, находясь в своем доме на улице Сен-Мерри, вдова Антуана Карро де Лере, урожденная Трюшо, стала супругой Ракиделя де Кергистена. Их обвенчал доминиканец [139], которого нашли на паперти церкви Сен-Мерри и поспешно привели в дом Сюзанны. Церемония длилась не более пяти минут и проводилась в присутствии Лангле, нотариуса с улицы Петит-Экюри – того самого, к которому Сюзи уже обращалась. Он и оформил брачный контракт. Служитель культа поинтересовался, является ли жених добропорядочным католиком, и тот без всяких угрызений совести отрекся от гугенотской веры, которая была его религией с самого детства.

Обзаведясь новой фамилией и новым статусом, Сюзи – вместе с мужем и сводным братом – покинула на следующий день, то есть 11 декабря, свой дом, оставив в нем Мартину, позаботиться о которой пообещал Элуан де Бонабан.

Ракидель предпочел бы отложить этот отъезд, который он считал очень поспешным: он не осознавал той опасности, которой, по мнению Сюзанны, она подверглась бы, если бы и дальше оставалась в Париже. Он предпочел бы отложить отъезд, поскольку ему хотелось, чтобы Сюзи вступила в ряды масонов, пройдя соответствующий ритуал инициации, и чтобы она прониклась идеями, распространяемыми масонами. Для этого, конечно же, потребовалось бы, чтобы она опять стала выдавать себя за шевалье.

– А зачем это нужно, позвольте узнать? – спросила новобрачная.

– Затем, что представительниц слабого пола не принимают в масоны!

– Ну что ж, мсье, я не могу стать сторонницей философии, которая ратует за совершенствование человеческой природы, не допуская к работе над этим половину человечества.

– Не будь такой бескомпромиссной! Ты ведь сама говорила, что мужской наряд стал твоей второй оболочкой…

– Кожа, которую вы ласкаете, – это кожа женщины, мсье, и я не понимаю, какое удовольствие вы могли бы найти для себя в том, чтобы ласкать кожу одного из своих… «братьев»!

– Сюзанна, наши с тобой взгляды на жизнь – одинаковые, и нам обоим хочется бороться против несправедливости и неравенства, бороться за всеобщее братство. Став франкмасоном, ты станешь равной мне – как ты уже стала равной мне в фехтовании…