Лора Бекитт - Аромат лотоса (сборник)
– Вернитесь! – властно произнес Франсуа, обращаясь к Тулси и Кири.
Тулси повернулась и пристально посмотрела на него. После родов ее лицо стало тоньше, в нем появилась некая одухотворенность, а в глазах – таинственная, волнующая, полная мудрости глубина. Сари мягко облегало стройное тело, две толстые косы спускались ниже талии.
Кири тоже обернулась. Ее глаза метали молнии, а губы без звучно шевелились.
– Не надо, господин, – тихо сказала Тулси и покачала головой.
– Нет-нет, вы приняты. Обе. – Урсула быстро вытерла слезы и гордо выпрямилась. Потом бросилась наверх, в спальню, и там упала на кровать. Напряжение схлынуло, как волны прибоя, и она безудержно, горько разрыдалась.
Вошел Франсуа и притворил за собой дверь. Урсула по-прежнему лежала, уткнувшись лицом в подушку. Слезы немного облегчили душу молодой женщины, но на сердце лежала свинцовая тяжесть.
– Я просто хотел тебе помочь, – как ни в чем не бывало сказал Франсуа. – Теперь у тебя есть служанка.
В этот миг Урсула обратила к нему свое бледное, словно вырезанное из белой бумаги лицо и с нескрываемым презрением прошептала:
– Это ты погубил Анри де Лаваля!
– Что? Какого еще Анри? – В голосе Франсуа звучало искреннее недоумение.
– Ты никогда не слышал этого имени?
– Нет.
Тогда она села на постели и твердо произнесла:
– Тебе не кажется, что твой отец – нечестный человек?
Франсуа помрачнел. Урсуле почудилось, будто на его лицо наползла тень, а в темно-карих глазах загорелся красноватый огонь, сделав их похожими на два раскаленных угля. Он отрывисто проговорил:
– Я это знаю. Потому и решил уехать. Я хочу встать на ноги и ни от кого не зависеть. Моя мать умерла, когда мне исполнилось десять лет, и с тех пор… – Он нервно сглотнул. – Отец по-своему заботился обо мне, я ни в чем не нуждался, но… Эти вечные переезды, какие-то темные дела, подозрительные компаньоны, женщины… Он всегда говорил: «Держись на волне и плыви вперед!» То, что сверху может быть грязная пена, не имело значения. Кстати, ты не думаешь, что у моего отца была интрижка с твоей матерью?
Урсула, вздрогнув, быстро ответила:
– Нет, вряд ли… – Потом сказала: – Почему ты решил уехать, понятно. А вот зачем женился на мне?
Какое-то время лицо Франсуа оставалось застывшим, потом он неожиданно расслабился и произнес:
– Потому что полюбил.
– Ты и теперь меня любишь? – спросила она, остро глянув из-под ресниц.
– Конечно, – с улыбкой ответил молодой человек. – Ведь ты моя жена.
Он держался вполне естественно, и все-таки что-то настораживало Урсулу. Внезапно она вспомнила индийскую девушку Тулси, ее загадочную, чувственную, беззастенчивую красоту, взращенную под палящим тропическим солнцем.
Однажды мать обмолвилась о том, что женщина должна уметь соблазнять мужчин. Что это такое, Урсула не знала; до замужества ее учили быть послушной и скромной.
– Кто такой Анри де Лаваль? – не скрывая любопытства, спросил Франсуа, и Урсула твердо произнесла:
– Это не имеет значения.
И принялась расстегивать платье. Франсуа смотрел на нее во все глаза, а потом резко повалил на кровать, и Урсула почувствовала его губы на своих губах, жадные руки – на своем теле. Как обычно, он был бесцеремонен и настойчив. Урсула закрыла глаза. В конце концов, что такое тело? Франсуа ни разу не спросил, отдает ли она ему и свое сердце? Это было важно только для Анри.
О, Анри! На свете полным-полно заманчивых возможностей, но много ли их выпадает на долю каждого человека? Злая воля обрекла его на долгую мучительную смерть, а ее – на угрызения совести и одиночество сердца, бесконечный сон, похожий на жизнь.
В это время Тулси и Кири сидели в отведенной им крошечной комнатке на первом этаже дома супругов Друо. Здесь были голые стены и почти никакой обстановки. Полуторамесячная дочка Тулси, Амала, спала на единственной кровати, которую они должны были делить на троих.
– Как видишь, все устроилось, – промолвила Тулси, склоняясь над нежным личиком спящего ребенка. Перед таким чудом, как появление на свет Амалы, невольно меркли все не взгоды.
Кири с досадой хлопнула по колену.
– А я недовольна! Эта дама смотрела на нас так, точно мы не люди!
– Не обращай внимания, – спокойно произнесла Тулси, – женщины, которые жили в английском лагере, относились ко мне точно так же. Просто мы слишком разные, вот и все.
Кири метнула на подругу быстрый взгляд. С тех пор как Тулси родила ребенка, она стала недальновидной в некоторых вопросах. Возможно, виной тому была ослепляющая материнская любовь.
Да, им обеим вдруг стало страшно жить в маленькой хижине на окраине города, они обе боялись за себя и за девочку. Тулси переживала ночи напролет, пока случайно не услышала о том, что богатые французы ищут прислугу, которая поселится в доме и будет получать жалованье. И Кири, точно плющ, обвившийся вокруг ствола, разделила судьбу Тулси, решив последовать за нею в этот чужой дом. На всякий случай подруги назвались сестрами.
– Ты не заметила, как смотрел на тебя хозяин? Мне не понравился его взгляд! Он буквально пожирал тебя глазами, – с мрачным упрямством проговорила Кири.
– О, перестань! У него красивая молодая жена, и она француженка.
– Сдается, у тех англичан, которые меня изнасиловали, тоже были красивые молодые жены, только это их почему-то не остановило! – Кири хотела произнести фразу с возмущением и вызовом, но не смогла: губы скривились и задрожали, а в глазах промелькнуло отчаяние.
Тулси порывисто привлекла подругу к себе и принялась гладить ее черные волосы.
– Не вспоминай. Ты еще встретишь человека, который будет любить, защищать и беречь тебя.
Девушка отстранилась. Она не любила ласку, потому что не привыкла к ней.
– Пообещай, что ты никогда меня не покинешь!
– Обещаю, – Тулси с улыбкой повторила слово, которое произносила не раз.
Кири сразу повеселела и насмешливо сказала:
– Эта дама быстро поняла, кто из какой касты, хотя мы и представились сестрами! Мне поручила грязную работу, а тебе…
– Давай поменяемся, Кири, – серьезно предложила Тулси.
– Зачем? Она поступила справедливо! – ответила девушка, и Тулси так и не поняла, то ли она удовлетворена решением хозяйки, то ли испытывает тайную боль.
Индианкам сообщили об их обязанностях. Кири должна была мыть полы во всех помещениях и вдобавок помогать на кухне. Тулси – содержать в порядке гардероб госпожи и выполнять ее личные поручения.
Луиза возмутилась, узнав, что без ее ведома в дом взяли сразу двух индианок. Когда она начала высказывать претензии дочери и зятю, Франсуа быстро поставил тещу на место, напомнив, что это его дом и его решение.
В результате Луиза с гордым презрением отказалась от услуг новой горничной; она заявила, что будет одеваться и причесываться сама или в крайнем случае с помощью дочери.
Урсула доверилась индианке и не пожалела: та быстро постигала новый для нее обиход, была скромна, честна и аккуратна. За ребенком они с Кири, как и было обещано, смотрели по очереди; к тому же их комнатка располагалась в дальнем конце дома, так что Урсула редко слышала детский плач. Она даже не удосужилась спросить, мальчик это или девочка.
Кири, хотя и смотрела исподлобья, старательно исполняла свои обязанности: на нее не жаловались ни кухарка, ни другие слуги, ни сами хозяева. Новые горничные тоже были довольны. Кормили хорошо, и, главное, здесь они были защищены от лихих людей.
Дом индианкам нравился: всюду тишина и чистота, а мебель – мягкие кресла, столы с инкрустацией, зеркала в витых рамах, – казалось, стояла здесь от начала века. В комнатах сумрачно и прохладно, оттого что дом был окружен садом, а окна завешены плотными занавесями или бамбуковыми жалюзи.
Тулси и Кири редко видели Франсуа, и он, похоже, не обра щал на них никакого внимания. Урсула при более близком общении оказалась незлой и совсем не придирчивой женщиной; она часто погружалась в себя, как будто ее снедал тайный сердечный недуг. Быть может, то была тоска по родине?
Самым неприятным человеком в доме была Луиза. Однажды она нетерпеливо и даже грубо оттолкнула Кири только потому, что та случайно оказалась у нее на дороге. На Тулси француженка смотрела так, словно видела в ней тайного врага. Луиза запрещала горничной входить в ее комнату и как-то обмолвилась, что индианки могут попасться на воровстве. Урсула сперва отмахнулась, а потом широко раскрыла глаза и пристально посмотрела на мать. В этот миг она снова вспомнила Анри де Лаваля.
Тулси вспоминала о нем еще чаще. Поздним вечером, уложив ребенка, молодая женщина выходила на темное крыльцо, закрывала за собой дверь и стояла, вглядываясь в погрузившийся во мрак сад. Вокруг стояла тишина, и ночной воздух веял прохладой в мокрое от слез лицо.
Днем Тулси не позволяла себе расслабиться и поплакать. Она не хотела делиться своей болью с Кири. У той хватало своих проблем; кроме того, подруга до сих пор считала, что мир любви к мужчине для нее закрыт. Тулси испытывала душевное одиночество, но пыталась обрести веру в будущее, в чудесную встречу с Анри среди жестоких сражений с жизнью, разочарований, разлуки и смерти. Она вновь и вновь повторяла как заклятие, как молитву: «Я не напрасно осталась жить!»
