Лора Бекитт - Аромат лотоса (сборник)
Прошло почти две недели, а в дом не явилась ни одна претендентка на место. Посовещавшись, Луиза и Урсула удвоили жалованье – по-прежнему никто не приходил. Очевидно, даже самый бедный индиец не желал отпускать свою жену или дочь в услужение к иностранцам!
Урсула сидела за туалетным столиком – жалкой пародией на изящество, окружавшее ее в Париже, – и пудрила лицо. Она понимала, что никогда не смирится с новой жизнью и будет мечтать о возвращении домой. В местном обществе к француженкам относились с холодным уважением, и если Урсулу и Луизу приглашали на приемы и торжества, то только потому, что там по долгу службы должен был присутствовать Франсуа.
Постепенно Урсула впала в скорбное оцепенение; ее больше не задевали скрытая враждебность и настороженность англичан, и она не страдала от скуки, как не страдает от скуки монахиня, перебирающая четки.
О да, она перебирала четки дней – они были ужасающе однообразны и бесконечны! Молодая женщина видела мужа только по вечерам; днем он занимался делами и, как видно, не без успеха: прекрасно разбирался, сколько рупий в лакхе и в пагоде, знал по именам всех известных индийских купцов, мог без запинки перечислить, какие товары они продают англичанам, а какие – французам.
Жаркий климат пробудил чувственность не в Урсуле, а в ее муже: Франсуа Друо требовал исполнения супружеского долга каждую ночь, и молодая женщина была готова его возненавидеть.
Урсула ощущала себя до боли одинокой и не хотела разговаривать даже с матерью. Луиза учила дочь быть приятной в обхождении, кокетливой, грациозной, никогда не терять изящества и женственности – словом, служить украшением гостиных, салонов, балов. Чем все это могло помочь ей теперь?! Неизменной могла остаться только любовь, но кого ей было любить? Анри она потеряла навсегда, а скоропалительный брак с Франсуа казался Урсуле ошибкой.
За такими мыслями ее застал муж. Вопреки обыкновению он вернулся домой днем и сразу поднялся в комнату жены.
– Дорогая, у меня для тебя сюрприз! – сообщил он, с довольным видом потирая руки.
Урсула медленно повернулась и посмотрела на мужа. В напряженном бледном лице сквозила обреченность. Она словно хотела сказать: что, опять переезд, смена места, не менее бессмысленная, чем перемена декораций в бездарном спектакле?
Очевидно, Франсуа прочитал ее мысли, потому что со смехом сказал:
– В хорошем смысле! Спустись вниз. В холле стоят две девушки, они хотят наняться на работу. Говорят, что сестры. Можно взять обеих. Одна будет выполнять грязную работу, а другая – прислуживать тебе. Кстати, вторая немного говорит по-французски! Правда, у одной из них маленький ребенок, но они уверяют, что станут смотреть за ним по очереди. Если мы выделим им комнату вдали от нашей спальни, младенец нам не помешает.
Урсула удивленно подняла брови. Франсуа не раз говорил, что терпеть не может маленьких детей и что его раздражает детский плач. На всякий случай она сказала:
– Пусть мама тоже сойдет и посмотрит.
В темных глазах Франсуа появился тот особый блеск, какой бывал в глазах Гастона Друо, когда он хотел поступить посвоему.
– Твоя мать наверняка начнет придираться и откажет индианкам. В конце концов, кто здесь хозяин?! Надо взять этих девушек! Поверь, ты не найдешь никого лучше!
Урсула мельком взглянула на себя в зеркало и встала. На ней было платье из желтого атласа с мелким коричневым узором, оттенявшее позолоченную солнцем кожу и перехваченное поясом цвета темного меда. Носить парик в такую жару было невыносимо, и ее собственные темно-каштановые волосы ввиду отсутствия горничной были причесаны очень скромно. Молодая женщина вскинула голову, словно ее оттягивал тяжелый узел на затылке, и вышла из комнаты следом за мужем.
В холле, выложенном каменными плитами, стоял полумрак и было прохладно. Здесь намеренно не стелили тяжелых ковров и было слышно, как отдаются шаги. Чудом проникающие сквозь жалюзи солнечные блики были рассыпаны по темному полу, как золотые монеты.
Урсула сделала несколько шагов и остановилась, глядя на девушек с любопытством и страхом.
Сестры? Урсула не заметила между ними никакого сходства. Одна из индианок, худая и темнокожая, одетая в пеструю желтозеленую цыганскую юбку и такую короткую кофточку, что живот оставался неприлично открытым, походила на вульгарную уличную танцовщицу. Ее настороженные, дерзкие черные, как оливки, глаза быстро окинули Урсулу с головы до ног.
Вторая, со светлым, нежным и грустным лицом, завернутая в темно-синее сари, низко поклонилась, несмотря на то что держала на руках ребенка, совсем крошку, одного или двух месяцев от роду. Именно эта девушка произнесла по-французски, с сильным акцентом, не совсем правильно, но все же довольно понятно:
– Мы хотим у вас работать.
– Мне нужна горничная, – растерянно произнесла Урсула. – Что вы умеете делать?
Девушка быстро перевела эту фразу «сестре», а та обронила несколько непонятных слов, чем разозлила Урсулу. Молодая женщина не выносила, когда при ней говорили на незнакомом языке. Она повернулась к Франсуа и с вызовом произнесла:
– Ты хочешь сказать, что одна из них сможет делать прически, затягивать корсет, гладить платья и чинить белье?
– Почему нет? – Франсуа, стоявший у нее за спиной, пожал плечами. – Если не сумеет сразу, то скоро научится.
– Откуда вы знаете язык? – поинтересовалась Урсула.
– Я жила в английском военном лагере.
– В английском? – насмешливо повторила хозяйка. – Так вы и английский знаете?
– Немного, – индианка отвечала со всей серьезностью, старательно подбирая слова. У нее было задумчивое, немного печальное лицо, бездонные глаза и изящно изогнутые чувственные губы.
Она отличалась от местных женщин, каких Урсула привыкла видеть на улице. В ней была незащищенность, но чувствовалась и независимость, некий внутренний стержень.
– Ваш муж знает, что вы сюда пришли? – Урсула кивнула на ребенка и улыбнулась так, словно заранее знала ответ. Девушка на мгновение сжала губы, потом ответила:
– Мы в разлуке. К несчастью, сейчас я не знаю, где он.
– Это был англичанин?
– Француз.
Глаза Урсулы загорелись. Ей нестерпимо захотелось унизить девушку, указать на ее положение, поставить на место. Жила в военном лагере! С мужчиной! Французом! Быть может, не с одним! И вот результат – незаконнорожденный ребенок! Ее наверняка выгнали из дому. А за компанию и вторую – за неуживчивый характер и дерзость.
– Вот как? – с иронией произнесла она. – Кто он такой?
– Он служил переводчиком.
– Вы познакомились в лагере?
– Не совсем так… – Девушка начала волноваться, а ее спутница, не понимающая, о чем идет речь, буквально подпрыгивала на месте и пронзала Урсулу неприязненными взглядами.
Франсуа рассмеялся.
– Ты не успокоишься, пока не узнаешь ее биографию! Да, эта девушка родила ребенка от иностранного солдата – обычное дело во время войны! А ее сестра была уличной танцовщицей – это не позор для индийской женщины. Они живут в бедной хижине на окраине города, их некому защитить, вот они и решили попробовать изменить свою жизнь и поправить положение. Здесь у них будут стол и кров, они смогут чувствовать себя в безопасности.
– Как их зовут?
– Одну – Тулси, вторую – Кири, – сообщил Франсуа и добавил: – Я их уже расспрашивал.
– Вот эту, – Урсула показала на Кири, – не возьму!
Услышав ее ответ, Тулси учтиво поклонилась и с достоинством промолвила:
– Простите, мадам. В таком случае мы уходим. Мы привыкли быть вместе.
Она повернулась и направилась к выходу, бережно прижимая к груди спящего малыша. Лицо Франсуа исказилось от злобы, но, к удивлению Урсулы, он обратил свой гнев не на индианок, а на нее.
– Ты хуже ребенка! Мне надоели твои капризы! Вы с матерью целыми днями ноете, что у вас нет ни одной служанки, но когда приходят две вполне подходящие девушки, ты их не берешь!
– Я не хотела брать эту… уличную танцовщицу, – пролепетала ошеломленная Урсула. – Она смотрела на меня так, будто это я нанимаюсь к ней на работу! Разглядывала с ног до головы и при этом делала презрительное лицо!
– Не все ли равно, как она смотрит, лишь бы хорошо убирала в доме. Или ты хочешь делать это сама?! – вскричал Франсуа. В его взгляде было что-то хищное и неукротимое.
Урсула еще не видела мужа таким злым и всерьез испугалась. Они с матерью были столь беспомощны и зависимы от него в этой чужой стране! Ни родных, ни денег, ни связей…
– Вернитесь! – властно произнес Франсуа, обращаясь к Тулси и Кири.
Тулси повернулась и пристально посмотрела на него. После родов ее лицо стало тоньше, в нем появилась некая одухотворенность, а в глазах – таинственная, волнующая, полная мудрости глубина. Сари мягко облегало стройное тело, две толстые косы спускались ниже талии.
Кири тоже обернулась. Ее глаза метали молнии, а губы без звучно шевелились.
