Хранитель секретов Борджиа - Молист Хорхе

Никколо ответил ему, что все они в полном порядке и что Микель Корелья держит Анну в курсе событий. Жоан рассказал другу обо всех творившихся в монастыре делах.

– Мне нужен набор отмычек, чтобы открыть кельи приора и суприора.

– Как вы сами прекрасно знаете, их нельзя сделать без оригиналов.

Жоан поднял руку к воротнику своей сутаны и дернул за скапулярий, к которому был привязан ключ от кельи брата Сильвестро.

– Ключ от кельи приора похожий, – сказал он Никколо. – Он прекрасно вошел в замочную скважину, и в какой-то момент я даже подумал, что смогу открыть дверь. Вы должны сделать их, принимая за основу эту модель.

– Мы сделаем все, что сумеем, хотя не можем гарантировать полную надежность.

– Я понимаю.

Они обсуждали в Риме возможность возникновения подделки ключей, и Никколо был готов к подобному повороту событий. Он разогрел на огне очага несколько восковых форм и сделал слепки ключа с обеих сторон.

– Они будут готовы через два дня. Вы сможете прийти забрать их?

– Это очень опасно, но другого выхода нет.

– Мы могли бы попробовать передать ключи в монастырь, спрятав их внутри какой-либо другой вещи.

– Они тщательно проверяют все, что попадает в монастырь, и все, что выносится из него. Они раскроют меня. Это как тюрьма. Я постараюсь придумать, каким образом мне снова выйти.

– Поторопитесь, – предупредил его Никколо. – Уже прошло больше месяца, и письма из Испании на подходе. Если вас разоблачат в монастыре, это будет стоить вам жизни.

– Поскольку они плывут на каравеллах или парусниках, то должны задержаться еще на две-три недели.

– Будем надеяться.

– Я прекрасно знаю, что должен поторопиться, – удрученно произнес Жоан. – Но я пока не знаю, где находится книга.

– Не отчаивайтесь, вы обязательно найдете ее.

Они попрощались, крепко обнявшись. Ощутив соприкосновение с телом своего друга, Никколо почувствовал легкие угрызения совести, вспомнив, что пытался соблазнить его жену.

– Берегите себя, – сказал он Жоану.

Жоан молился о том, чтобы его отсутствие не было замечено. Когда он добрался до площади Синьории, мероприятие находилось в стадии апогея. Дети из белых отрядов и монахи все еще пели, поддерживаемые голосами многих верующих. Костер ярко горел, дерево потрескивало, время от времени как бы взрываясь небольшими вспышками, и черный дым поднимался над площадью, пропитывая ее резким запахом. Бо́льшая часть присутствующих, молившихся, преклонив колени, казалось, находилась в экстазе, многие приближались к гигантскому костру и швыряли в него платья, картины, книги и другие всевозможные предметы, которые могли быть сочтены роскошными или доставляющими удовольствие. Другие – мужчины, оголенные по пояс, и женщины, лица которых были закрыты тонкими покрывалами, – на коленях приближались к костру, бичуя свои спины хлыстами и истошно крича, моля простить им грехи. Они плакали. Время от времени кто-то из коленопреклоненных, которые на первый взгляд были вполне спокойны, как будто ломался и, дрожа, принимался голосить и рвать на себе волосы или бить кулаками по земле.

Жоан уже видел подобные сцены вокруг костров инквизиции, но ничего похожего на это коллективное умопомешательство ему наблюдать не приходилось. Прежде чем занять свое место в последнем ряду монахов, он подошел туда, откуда можно было видеть брата Сильвестро, который находился рядом с Савонаролой и Доменико. Они стояли с другой стороны костра и были окружены вооруженной охраной. Жоан смог увидеть счастливое выражение на лице монаха. Он стоял на коленях, черный капюшон его сутаны был опущен, глаза закрыты, и он молился, сложив вместе руки. Приор стоял и внимательно наблюдал за всем происходящим своими темными беспокойными глазками. В профиль его большой крючковатый нос казался еще больше, а пухлая нижняя губа слегка кривилась, что можно было принять за легкую улыбку. Все это было делом его рук.

Пламя поднималось аж до неба, и невообразимый шум от криков, судорожных движений, возгласов, рыданий и песнопений время от времени нарастал.

Жоан наблюдал за этим действом со смешанным чувством ужаса и сожаления. Подражая брату Сильвестро, он накинул капюшон и опустился на колени для молитвы. Жоан молился о прощении своих грехов, за свою семью, за успех своей миссии и за спасение своей души. Через некоторое время он почувствовал себя как будто пьяным, эта коллективная страсть увлекла и его. К горлу подкатил комок, и Жоан, не в силах удержаться, стал истово молиться. Глядя на пламя, ощущая запах дыма и слыша крики и вопли, он вполголоса начал просить за Анну, за свою семью и за то, чтобы снова увидеть их.

– Вы уходили куда-то после проповеди, – сказал ему брат Сильвестро на следующий день.

Жоан испугался. Он был уверен, что никто из трех глав доминиканского ордена не мог видеть его; однако, судя по всему, кто-то наблюдал за ним и донес монахам. А ведь он старался быть предельно осторожным, все время был начеку и не видел ничего подозрительного. Он был уверен, что никто не следил за ним, но, как оказалось, ошибался. Вернувшись в монастырь, Жоан при первой же возможности вернул ключ в комнату брата Сильвестро. Он надеялся, что монах не заметил его исчезновения.

– У меня не все в порядке с желудком, и я почувствовал срочную необходимость удалиться. Пошел в сторону реки и, поскольку я не знаю города, заблудился.

Брат Сильвестро рассмеялся. Его смех был искренним и веселым, и Жоан почувствовал облегчение.

– Так, значит, ваш желудок плохо переносит изысканную монастырскую кухню? Надо будет поговорить с братом-поваром.

– Я уже больше месяца здесь, а вчера всего второй раз вышел из монастыря, – ответил Жоан. – Это орден проповедников. Мы должны быть на улице, с людьми. Прочие монахи идут проповедовать в церкви и деревни, даже могут проповедовать в любом уголке города.

– Знаете, брат Рамон, монахи нашего монастыря Джироламо и Доменико – великие проповедники. Но не все мы должны быть такими же, хватит и нескольких. Вот со мной, например, просто беда. Когда я поднимаюсь на амвон, то начинаю заикаться. А у вас акцент, и я не думаю, что люди будут особенно прислушиваться к вам. Наше дело – книги.

– Ну так давайте будем проводить ревизию книжных лавок. – Жоану требовалось располагать хоть самой минимальной свободой, чтобы иметь возможность забрать ключи, которые он заказал Никколо.

– В книжных лавках почти не осталось книг, написанных кем-либо. А оставшиеся – это религиозные книги, в основном литургии часов. В книжных лавках продают перья, прочие предметы для письма и сброшюрованные чистые листы. С этим проблем не возникает.

– Независимо от всего этого, мы все равно должны выходить из монастыря. Нет ничего хорошего в подобной закрытости.

– Я поговорю об этом с приором, – сказал брат Сильвестро, сопроводив свои слова неопределенным жестом.

В ответ на это Савонарола заявил, что следует продолжать молиться в монастыре в соответствии с монашескими обычаями. Жоан знал, что время работало против него, и через несколько дней решил рискнуть, покинув монастырь без разрешения. У него просто не было другого выхода. Единственное, о чем он не догадывался, так это то, что в нелегальном борделе вместе с ключами его поджидали плохие новости.

– Вы должны расправиться с братом Сильвестро Маруффи.

Жоан смотрел на Никколо с удивлением, смешанным с ужасом.

– Минутку. Ведь речь о том, чтобы убить кого-либо из монахов, никогда не шла. Я не наемный убийца.

– Указания Цезаря Борджиа претерпели изменения. Если мы отберем у них книгу, а монах умрет, вся значимость Савонаролы в области предсказаний улетучится. Он провалится в пучину полной дискредитации и упадет, как спелый фрукт. И если у нас не получится украсть книгу, появится еще больше оснований убить брата Сильвестро, ведь именно он является толкователем этих пророчеств.

– Они падут так или иначе, – ответил Жоан. – Давление, оказываемое Папой, подрывает их власть. И я не собираюсь убивать брата Сильвестро. Это добрый человек, искренне верующий, который пытается жить в соответствии с учением Спасителя, хотя и неверно интерпретирует его, низводя до нелепых крайностей.