Полночная страсть - Кэмпбелл Анна

Рейнло коротко взглянул на небо, сознавая, что, возможно, видит его в последний раз. «Голубое, восхитительно голубое, как глаза Антонии».

Послышался громкий хлопок. Птицы с пронзительными криками вспорхнули с деревьев, и Рейнло ощутил, как бок обожгло болью. Он пошатнулся, пытаясь мысленно связать воедино все происходящее.

И внезапно понял, что Бентон подстрелил его.

Дьявольщина, он и не подозревал, что у мерзавца хватит на это духу.

В глазах у Рейнло потемнело, каждый удар сердца отдавался в теле дрожью, словно совсем рядом кто-то бил в огромный барабан. Николас покачнулся, понимая, что упадет, если не преодолеет тошнотворную слабость.

А если он упадет, то не сможет выстрелить.

Еще одно поражение в его неудавшейся жизни.

Нет, этого он не допустит. Он умрет, но выполнит задуманное. А после покорно примет свою участь и не исторгнет ни звука, когда сатана запустит в него когти.

Ему показалось, что перед ним протянулся длинный туннель и в самом конце маячит фигура Торпа. Друг что-то настойчиво говорил, спеша ему навстречу. Рев крови в ушах мешал Рейнло разобрать слова. Превозмогая слабость, Николас досадливо махнул рукой:

— Нет.

На остальное у него не было сил.

Он должен был спустить курок. Он знал, что сможет.

Бентон стоял не двигаясь, неотрывно глядя на Рейнло. Медленно, очень медленно Николас поднял руку. Пистолет вдруг стал неимоверно тяжелым. Рейнло сотрясала дрожь, стены туннеля надвигались и отступали. Если бы не слепящая боль, он решил бы, что мертвецки пьян.

Он люто возненавидел Бентона, как только узнал, что этот подонок обесчестил Антонию. Ненависть должна была бы подсказать ему, что эта женщина значит для него больше, чем он готов признать. Но маркиз Рейнло привык предаваться самообману.

Однако теперь с этим покончено.

Бентон мужественно ожидал выстрела. Ждал смерти. Скрипнув зубами, Рейнло заставил себя прицелиться.

Однако глядя на мужчину, которого поклялся убить, он не мог не признать горькую, обидную правду: сам он был ничем не лучше Бентона. На самом деле они с Джонни мало чем отличались друг от друга: оба законченные негодяи.

Он мог застрелить Бентона: сделать это прямо сейчас, но вдруг почувствовал, что не вправе отнять жизнь у этого фанфарона.

— Ради Бога, Рейнло, позвольте доктору осмотреть вас, — взмолился Торп откуда-то сзади.

Его голос разносился по туннелю, ставшему заметно длиннее. Казалось, мир постепенно отступает, удаляется.

Наверное, ему следовало сожалеть об уходе из жизни, подумал Николас. Но единственное, о чем он действительно сожалел, — что так и не сказал Антонии о своей любви. Теперь она с презрением отвернулась бы от него, но в прошлом, возможно, желала услышать, что их связь не дешевая интрижка, затеянная ради минутного удовольствия.

В том, что связывало его с Антонией, никогда не было фальши. Вот только он предал свою любовь, пытаясь сохранить верность сестре.

Жизнь — дьявольски сложная штука. Сказать по правде, Рейнло впору было вздохнуть с облегчением, расставаясь с ней.

Он покачнулся и скорее почувствовал, чем увидел, как Торп бросился к нему.

— Нет, — повторил он.

Его вновь пронзило болью, держаться прямо становилось все труднее. Он силился стряхнуть багровую пелену, застилавшую глаза.

Он должен был что-то совершить, прежде чем расстаться с жизнью. Рейнло устремил взгляд на Бентона. На лице Джона застыло выражение обреченности.

Рейнло вскинул пистолет, замер, преодолевая головокружение.

И выстрелил в воздух.

Выстрел отозвался зловещим эхом, а в следующий миг Николаса поглотила вязкая чернота.

Антония ожидала в холле, когда из своей комнаты спустится Генри, чтобы вместе с братом отправиться в Нортумберленд. Накануне они проговорили полночи, пока лорд Эйвсон, сраженный усталостью после долгой поездки верхом, не отправился спать. Антонию все еще тревожило возвращение в Блейдон-Парк, но Генри заверил ее, что опасаться нечего. Во время долгого путешествия на север они сумеют придумать правдоподобную историю, чтобы объяснить чудесное возвращение леди Хиллиард.

Утром Касси собиралась пройтись по магазинам вместе с Мерриуэдерами. Лишь Антония и ее племянница знали, почему ей так важно продолжать показываться в свете: о недавнем исчезновении с пикника у Шериданов уже поползли сплетни, и появление Касси в обществе должно было положить конец слухам.

За завтраком Касси казалась подавленной и немного капризной. Вновь и вновь возвращаясь мыслями к трагической судьбе Элоизы, она держалась с отцом непривычно угрюмо, чего тот, впрочем, не замечал. Отъезд Антонии смутил и взволновал Кассандру, хотя она была искренне рада за свою компаньонку, примирившуюся с братом. Лондон и Нортумберленд разделяло немало миль, и Касси понимала, что Антония никогда больше не станет играть роль строгой дуэньи.

Хотя Антонию глубоко тронула печаль Касси, горевавшей о том, что им придется расстаться, она с облегчением препоручила племянницу заботам леди Мерриуэдер. События последних дней вконец обессилили ее, наполнив душу смятением и тревогой. Антония опасалась, что у нее не хватит терпения выносить капризы Касси.

Она знала, что будет отчаянно тосковать по племяннице, но не могла преодолеть опустошенность и апатию. Ей хотелось как можно скорее бежать из Лондона. Ее манила свобода, призрачная, словно райское блаженство.

Генри легко сбежал по лестнице. Антония не переставала удивляться, как быстро они с братом вернулись к былой непринужденности. Ей едва верилось, что со дня их последней встречи прошло десять лет. Казалось, они расстались только вчера.

Демарест спустился вслед за Генри, но шагал куда медленнее. Антония видела, как рад за нее Годфри, однако она ясно сознавала, что кузен превыше всего ценит свой комфорт и томительная проволочка с ответом на предложение вызывает у него досаду. Она понимала, что не вправе заставлять его ждать слишком долго. Но ей нужно было увидеть дом своего детства и вновь превратиться в леди Антонию Хиллиард, прежде чем решить, какую дорогу избрать.

Генри просил ее стать хозяйкой Блейдон-Парка. Должно быть, это предложение заставило покойного графа Эйвсона перевернуться в гробу.

Жизнь в доме Генри не слишком отличалась бы от жизни в Сомерсете, разве что в Блейдон-Парке Антонию ожидали бы почести, достойные леди Хиллиард, графской дочери. В Нортумберленде она обрела бы независимость — хозяйке родового поместья не угрожала встреча с каким-нибудь лживым повесой, готовым походя разбить ей сердце.

Демарест хотел, чтобы Генри задержался в Лондоне, пришел в себя после путешествия и отдохнул. Годфри полагал, что Антонии с братом потребуется время, чтобы заново привыкнуть друг к другу. Но Генри всегда тяготился шумной жизнью большого города, а Антонии не терпелось вернуться в Блейдон-Парк. Демарест с явной неохотой одолжил им свою дорожную карету и снабдил кузена сменой одежды. Генри так спешил разыскать сестру, что пустился в путь, не захватив с собой даже самого необходимого.

Антония не могла не задумываться о состоянии поместья. Генри, насколько она помнила, всегда был погружен в свои исследования, не заботясь о вещах практических. Пожалуй, это внушало надежду. Живя затворницей в Сомерсете, Антония находила особое удовольствие в том, что мистер Демарест, беспечный и безалаберный в делах, предоставлял ей принимать решения и взваливал все заботы о поместье на ее плечи. Впрочем, теперь она понимала, что кузен отличался легкомыслием во всем, включая и отношения с людьми.

Генри же никогда не был ветреным или небрежным, скорее рассеянным. А значит, Антонии предстояло взять в свои руки правление Блейдон-Парком и навести порядок в имении.

Ей страстно хотелось почувствовать себя нужной. Не важно, для кого, и где.

Но какое бы решение ни приняла Антония, она никогда не вышла бы замуж по любви. Как она успела убедиться, чувства ранят слишком глубоко. Ее привлекала тихая благополучная жизнь с нетребовательным мужчиной немного старше ее самой. Вдобавок, ответив согласием на предложение Демареста, она стала бы мачехой Касси.