Все ради любви - Петерсон Элис

– Вам разве не нужно позвонить жене? – спрашивает дед Уорда, пристально наблюдая за ним. Мы сидим у камина. Я подпрыгиваю.

– Пойду приготовлю ужин.

За ужином Уорд расспрашивает деда о его работе в театре. Дедуля рассказывает о премьерах, которые всегда были самыми интересными событиями, если, конечно, актеры не путали текст.

– Я всегда нервничал в день премьеры, – говорит дедушка. – Перед каждой генеральной репетицией я молился, чтобы что-нибудь случилось и спектакль можно было бы отменить.

Уорд улыбается.

– Волноваться и переживать совершенно нормально, Уорд. Если человек не переживает, значит, ему все равно.

– Я часто нервничаю перед важными переговорами.

– Это незаметно, – добавляю я.

Уорд смотрит на меня:

– Просто я хорошо умею скрывать свои чувства.

– Так, друзья мои, – говорит дедушка. Мы только что досмотрели десятичасовой выпуск новостей и допили кофе с шоколадом.

– Пора спать. Слишком поздно ложиться вредно для здоровья, – говорит он, метнув в меня отчего-то слегка испуганный взгляд. Я целую его в обе щеки. Дедушкина кожа мягкая и хрупкая.

Уорд встает и благодарит деда за сегодняшний вечер.

– В комнате для гостей я оставил для вас полотенце, Уорд, – говорит дедушка. – И теплые одеяла. Здесь очень, очень холодно.

Оставшись с Уордом наедине, я театрально зеваю и сообщаю, что тоже собираюсь пойти спать. Но когда я поднимаюсь с пола – мы все сидели на полу перед камином, – Уорд хватает меня за руку.

– Подожди.

– Уорд, что тебе нужно?

– Кое-что нужно тебе сказать. Очень многое объяснить. Как ты думаешь, почему я взял тебя с собой на сделку, Дженьюэри?

Я снова сажусь перед камином, обхватив себя за колени. Уорд садится рядом. Я отодвигаюсь, уверенная, что, если он окажется еще ближе, мне снова захочется, чтобы он поцеловал меня, и закончить то, что мы начали так давно.

– Дженьюэри, все кончено.

– Что кончено?

– Я развожусь.

– Разводишься, – эхом повторяю я, давая себе время осознать его слова.

– Последние полгода мы общаемся через адвоката.

Я подсчитываю в уме – получается, почти с тех самых пор, как он пришел в «Шервудс». И все это время он разводится с женой?

– Что? Как? То есть почему ты не сказал мне раньше?

– Я не мог. Мы пообещали друг другу ничего никому не рассказывать. Марина не хотела, чтобы кто-то узнал, и я с уважением отнесся к ее решению. Единственный человек, который знал об этом, – Джереми. Когда он принимал меня на работу, то случайно подслушал наш с Мариной разговор, и он спросил меня, совершенно справедливо, не будет ли развод меня отвлекать. Я заставил его пообещать мне не говорить никому в «Шервудс». А потом мы с тобой так сблизились, и я хотел тебе рассказать, но не мог. Все это было для меня как гром среди ясного неба, Джен. Я совсем запутался и тоже чувствовал себя виноватым. Но теперь я могу быть с тобой откровенным, потому что процедура развода почти окончена и мы уже не скрываем, что расходимся. Жаль, конечно, но мы оба поняли, что это правильное решение. Если честно, мы с ней стали чужими уже давно.

– Из-за Спенсера?

Уорд качает головой.

– Конечно, и он тут тоже сыграл свою роль…

Он ерошит себе волосы.

– Полтора года назад мы с Мариной потеряли ребенка.

Я смотрю на Уорда, понимая теперь, почему он был таким грустным в детской в Юли-Лодже – смотрел в окно, а в душе у него, наверное, все сжималось от боли.

– Марина родила девочку, но у нашей дочери были проблемы с легкими, и она умерла, не прожив и дня. Я даже не успел подержать ее на руках, – говорит Уорд срывающимся голосом. – У меня не было времени познакомиться с ней. Всего пара часов – и наша дочка умерла.

Я осторожно касаюсь его руки.

– Ты знаешь, каково это, Джен – терять близких. Вы знаете больше, чем кто-либо. Это убивает тебя. Когда я потерял дочь, во мне словно что-то сломалось; иногда мне кажется, что все это было только вчера. И хотя такое событие должно было сплотить нас, Марина решила, что во всем виноват я, что я ее подвел. Да, я был виноват в этом тоже. Она спала с другими – Спенсер был не первым ее любовником. Мы пытались все исправить. Ходили к психологу. Но мне это не очень помогало… – Уорд еле заметно улыбается. – Мне все повторяли, что нужно простить и отпустить; не держать в себе слез. Но проблема в том, что с юности папа запрещал мне плакать. Марина посчитала, что я просто неспособен на эмоции, поэтому утешалась в объятиях других мужчин. Только все было совсем не так. В конце концов пришлось признать, что ничего не получится. Наша с Мариной любовь не была достаточно сильной, чтобы выдержать такое испытание. Побыв здесь, услышав истории твоего дедушки, я понял, что мои отношения с женой и яйца выеденного не стоили.

Я снова дотрагиваюсь до руки Уорда, но уже не убираю ладонь.

– У меня не было времени поздороваться или попрощаться с моей доченькой, – говорит он, глядя на меня с печалью в глазах, склонив голову. И начинает рыдать. Я обнимаю его, а он плачет, как маленький ребенок.

– Прости меня, прости, – говорит Уорд, проплакавшись. – Почему-то с тобой у меня получается… – Он пожимает плечами: – Не знаю, быть самим собой, что ли. Ты знаешь меня, ты меня понимаешь.

– Про тебя я могу сказать то же самое, – отвечаю я, думая обо всем, что я рассказывала ему об Айле и о своей юности. Я рассказала ему такое, что не каждой подруге смогла бы доверить.

– Согласен, мы не так хорошо знаем друг друга…

Уорд прав. Во многих отношениях наша дружба похожа на книгу. Мы перевернули пару страниц, пролистали пару глав, но основная часть книги еще нам неизвестна. И после нашего поцелуя я сделала все возможное, чтобы отдалиться от него, чтобы перестать читать эту книгу, опасаясь, что у нее несчастливый конец.

– Хочу спросить тебя, не согласишься ли ты со мной куда-нибудь сходить, – интересуется Уорд. – Пообщаться в другой обстановке. Узнать обычного Уорда? Я, конечно, не знаю, понравится он тебе или нет, но…

Я киваю.

– Это что, ответ «да»? – спрашивает он, улыбаясь еле заметно.

Мы придвигаемся ближе друг к другу.

– Это «да». Самое большое и важное «да», какое только может быть.

Уорд заключает меня в объятия и целует.

Той ночью мы больше не говорим. Мы проводим ее вместе, в моей синей комнате, а за окном воют океанские валы.

Все долгие годы моего одиночества забываются от одного прикосновения Уорда.

Я просыпаюсь посреди ночи в его объятиях. Мне требуется лишь секунда, чтобы вспомнить прошлый вечер, но когда вспоминаю, сразу же закрываю глаза и проваливаюсь в глубокий сон.

На следующее утро дед замечает перемену нашего настроения. Я наливаю Уорду кофе, и мы оба широко улыбаемся. Меня распирает от желания сообщить дедуле приятную новость. Уорд хочет, чтобы я сказала ему сама.

– Он думает, что у меня все еще есть жена. По сути он прав.

– Я все объясню, – успокоила я его. – Но рассказать нужно, так ведь?

Уорд кивнул и снова меня поцеловал.

Уорд уходит в автосервис, а мы с дедулей отправляемся на прогулку – чуть побродить по пляжу. На прощание Уорд улыбается, и я читаю в его глазах: «Удачи!»

Я сжимаю дедушкину ладонь.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я его. – Белла говорила…

– Не слушай Беллу.

– Она сказала, что ты несколько раз уже падал, дедуль.

Дед отмахивается:

– Я уже не молодой, это нормально.

– Да, но…

– Прекрати, Дженьюэри. Со мной все в порядке. А что у вас с Уордом?

– Он разводится. Они с женой разводятся. О, дедушка, мы проговорили всю ночь.

Я рассказываю ему, что Уорд с Мариной потеряли ребенка. Дед молчит, но я понимаю, что он прекрасно чувствует всю боль Уорда.

– Пожалуйста, не переживай. Мы не будем торопиться, пока развод не будет оформлен, пока все это не закончится, но я ему доверяю – и гарантирую, что и ты можешь ему доверять.