Барбара Картленд - Капризный ангел
Очень скоро Тильда убедилась в правоте материнских слов.
Она была вынуждена часами выстаивать перед королем и его супругой, к которым завернула, путешествуя по Европе, только потому, что придворный этикет не допускал такой фамильярности, как сесть в присутствии королевских особ. Все речи монаршей четы были искусственными, разговор то и дело угасал, а задать вопрос, чтобы хоть как-то оживить беседу, было просто немыслимо. Тебя тотчас же встречал откровенно неодобрительный взгляд.
Единственный человек, который получал истинное наслаждение от поездки, была вдовствующая леди Крукерн. Возможно, приподнятое настроение, в котором она постоянно пребывала, отчасти объяснялось тем, что, куда бы они ни приехали, пожилая фрейлина везде находила повод для раздражения и язвительных насмешек над тем, что видела вокруг себя. Она поносила всех и вся и что ни день получала новый материал для своего злопыхательства. Но самое ужасное, что в глубине души Тильда была вынуждена признать, что очень часто ее спутница была совершенно права.
Лишь один-единственный раз Тильда не выдержала и принялась ей перечить. Это случилось, когда леди Крукерн в своей обычной издевательской манере стала надсмехаться над браком голландского короля Вильяма II и принцессы Эммы. Да, это правда. Король был на сорок с лишним лет старше супруги. Но спустя год после свадьбы выяснилось, что королева вполне счастлива со своим пожилым мужем. Тильда безошибочно почувствовала атмосферу ничем не замутненного семейного счастья, когда они посетили королевский дворец в Амстердаме.
Больше нигде она не встретила подобного радушия и гостеприимства. Возможно, потому, что почти все остальные ее родственники были очень-очень старыми. Разве что великий герцог земли Баден-Баден, Фридрих I. Он был и молод, и хорош собой, но из-за ограничений, накладываемых этикетом, ей ни разу не удалось поговорить с ним с глазу на глаз. А все эти разговоры на публике так скучны, что невольно начинаешь зевать еще до того, как откроешь рот, чтобы произнести первое слово.
«Неужели я смогу вынести подобную жизнь», – с унынием размышляла Тильда, пока карета медленно катила по дорогам Европы, пересекая границы государств и княжеств. И вот они наконец в Баварии.
Линдерхоф приподнял Тильде настроение. И даже более. Красота этого крохотного архитектурного шедевра всколыхнула в ее душе волну тех же смутных предчувствий и надежд, которые она испытала, когда любовалась резными панелями и потолками в Виндзорском замке. А как романтично смотрелся грот Венеры, который соорудили по распоряжению короля на живописном горном склоне! Туда даже провели электрический свет, который можно было при желании заставить мигать. Да и в самом дворце – электрическое освещение. Пожалуй, первое в Баварии строение, оснащенное электричеством.
На рукотворном озере, где можно было даже создать искусственные волны, горделиво плавала пара лебедей. К берегу была пришвартована лодка в форме золотой раковины, на которой король в сопровождении гребца любил совершать прогулки по водной глади.
Основным украшением парка, конечно же, был фонтан, мощные струи которого взмывали ввысь на несколько десятков метров. В парке было полно и других чудес и достопримечательностей: ажурная башенка, грабовые аллеи с аккуратно побеленными стволами деревьев, игрушечного вида пирамиды, живописные каскады, резные беседки и прелестные павильоны для тех, кто ищет уединения.
«Вряд ли я найду такие красоты в Обернии», – размышляла Тильда, осматривая парк. И зябко повела плечами при мысли, что каким бы прекрасным ни был тот дворец, в котором ей предстоит поселиться в скором будущем, его придется делить с мужем, князем Обернии.
По мере того, как приближался момент встречи с князем Максимилианом, она все чаще и чаще задумывалась о будущем.
В разговорах с родственниками тема предстоящего бракосочетания почти не поднималась, но вот то, что они говорили между собой, когда думали, что она их не слышит, откровенно пугало Тильду.
Она уже ни минуты не сомневалась в том, что князь, о котором даже ее собственная мать предпочитала говорить лишь в самых обтекаемых выражениях, так и не ответив на прямой вопрос дочери, почему он не любит фотографироваться, так вот, этот человек имеет множество странностей. Недаром при одном только упоминании имени князя Максимилиана вся родня тут же пускалась в уклончивые речи, в точности как и принцесса Присцилла, что лишь усиливало худшие подозрения Тильды. Собственно, общее настроение даже трудно было выразить словами. Одно ей было совершенно ясно: родственники неодобрительно относятся к князю Максимилиану и откровенно жалеют ее саму. Однажды в гостиной королевского дворца в Ганновере она услышала, как король Георг, длинноносый здоровяк с роскошными бакенбардами, сходившимися вместе, образуя некое подобие бородки, воскликнул в сердцах, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Ума не приложу, как им могла прийти в голову такая нелепость – выдать это невинное дитя за князя Максимилиана! Этого категорически нельзя было де…
Но тут король заметил Тильду и, поняв, что она услышала его слова, сконфуженно умолк, разразившись несколько неестественным кашлем. А потом и вовсе ретировался, предоставив жене самостоятельно заглаживать возникшую неловкость.
После того случая Тильда стала внимательнее прислушиваться к тому, что говорилось вокруг.
Судя по отдельным словам и обрывкам фраз, чаще всего произносимых шепотом или полушепотом, которые до нее долетали, правда о будущем муже была неутешительной.
– Это преступление! Неужели они надеются…
– Как только Присцилла могла дать согласие? Ведь ей-то должно быть известно…
– Бедное дитя! У меня сердце кровью обливается при мысли о том, что она обнаружит…
«Что они все так старательно скрывают от меня, – недоумевала Тильда, – и что не так с этим странным правителем Обернии?»
К сожалению, оба ее спутника не были лично знакомы с князем Максимилианом. Они даже в глаза его не видели. А потому расспрашивать профессора Шиллера или леди Крукерн о том, что значат эти таинственные недомолвки родственников, не имело никакого смысла. К тому же леди Крукерн, поднаторевшая в тонкостях дипломатического этикета за годы внешнеполитической службы мужа, никогда не позволила бы себе сказать по поводу князя что-то такое, что могло бы его унизить или представить в дурном свете.
Итак, во всем надо было разбираться самостоятельно. Одно было ясно: с человеком, которого ей прочат в мужья, что-то неладно. Но что именно? Может, он калека? Или даже урод? Но нет! Все в один голос твердили, что князь – настоящий красавец. Такой же, как и баварский король Людвиг. Что ж, портреты, развешанные по залам Линдерхофа, свидетельствовали, что баварский король на редкость хорош собой, а потому подобные оценки отнюдь не являлись преувеличением. Но это про короля! А что же князь?
Чем ближе они подъезжали к Обернии, тем чаще Тильда корила себя за то, что не проявила настойчивости и не стала протестовать против навязываемого ей замужества. Конечно, толку от ее протестов было бы немного. Ведь родители были безмерно польщены той высокой честью, которую оказала их дочери королева, сосватав крестнице столь завидного жениха. Но она могла хотя бы настоять, чтобы ей показали портрет князя. В конце концов, можно было бы закатить небольшую сцену и заявить, что она даст согласие на объявление помолвки лишь после того, как князь самолично прибудет в Англию и познакомится с ней.
И Тильда тут же представила себе, сколько веских аргументов и доводов было бы незамедлительно найдено, чтобы оправдать нежелание князя совершить такую поездку.
– Он не может оставить страну в такое время!
– В отсутствие Его Величества Германия может угрожать независимости Обернии.
– Такая поездка займет слишком много времени, а свадьба намечена на начало июня.
И все эти отговорки, разумеется, были бы вполне обоснованными, а потому ей пришлось бы молча согласиться с родителями, покорившись их воле.
И все же какая нелепость, если хорошенько подумать! Разве можно в наше время выходить замуж за человека, не имея ни малейшего представления о том, как он выглядит? Другие монархи с радостью украшают своими портретами все подряд, даже чеканят монеты с собственным профилем. Впрочем, она же еще не видела, какие деньги ходят в Обернии. Вполне возможно, тамошние купюры тоже украшены портретами князя.
Линдерхоф со всеми его красотами пробудил в Тильде детские мечты о романтичной и возвышенной любви. Такой дворец как нельзя лучше подходил для красивой любовной истории. Тильда представила, как она в новом нарядном платье прогуливается по роскошным дворцовым залам, сверкающим позолотой и хрусталем, где все, даже сами стены, навевает мысли о высокой и чистой любви. Она задумчиво остановилась возле одного из трюмо в зеркальном зале, созерцая собственное отражение, преломленное в десятках ракурсов. Сколько же здесь этих Викторий, подумалось ей. Сотни, нет, тысячи! И все такие маленькие, такие непредставительные! Тильда улыбнулась собственным мыслям. А чем она не подходит Линдерхофу? Она ведь такая же крошечная, как и этот сказочный замок. Вот только сказочного принца, который смотрел бы на нее влюбленным взглядом, увы, рядом нет.
