Эль Кеннеди - Сделка
Она спрашивает, не буду ли я возражать против музыки, я киваю, и она, подсоединив к аудиосистеме свой айпод, включает плейлист, который вызывает у меня улыбку. Это тот самый классический рок, что я при знакомстве отправил ей на электронную почту. Однако я обращаю внимание на то, что она запустила плейлист не с первой песни. А на первом месте стоит любимая песня моей мамы, и я точно знаю: если бы я сейчас ее услышал, я бы разрыдался.
Все это говорит о том, что Ханна Уэллс просто… клад. Даже удивительно, как тонко она настроена на меня – на мое настроение, на мою боль. Я впервые встречаю человека, который умеет так точно меня чувствовать.
Проходит час. Я знаю, что прошел час, потому что плейлист рассчитан на час, и когда он заканчивается, Ханна запускает другой сборник, который тоже вызывает у меня улыбку, так как там только Rat Pack[48], Mo-town[49] и Bruno Mars[50].
Я наконец-то успокаиваюсь. Правда, не до конца. Стоит мне расслабиться, как я вспоминаю испуганные глаза Синди, и мне снова сдавливает грудь. Я приказываю себе не зацикливаться на вопросе, который все это время крутится у меня в голове, но когда я сбрасываю скорость и съезжаю на второстепенную дорогу, ведущую к Гастингсу, вопрос все же вылезает наружу, и мне не удается отмахнуться от него.
– А что, если я тоже способен на такое?
Ханна сразу убирает звук.
– Что?
– Что, если я тоже способен сделать кому-то больно? – хрипло повторяю я. – Что, если я точно такой же, как он?
Она отвечает с непоколебимой уверенностью:
– Ты не такой.
Однако ее убежденность меня не успокаивает.
– У меня его характер, я это точно знаю. Сегодня мне хотелось придушить его. – Я молчу, поджав губы. – Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не шарахнуть его об стену и не забить до смерти. Просто это того не стоило. Мараться об него не стоило.
Ханна берет меня за руку.
– Вот поэтому ты и не такой, как он. У тебя хватает силы воли, а это значит, что у тебя не его характер. А вот он не может контролировать себя. Им управляет гнев, он подминает его под себя, заставляет мучить окружающих, тех, кто слабее него. – Она на мгновение сжимает мои пальцы. – Что бы ты сделал, если я бы вот сейчас вывела тебя из себя?
– В каком смысле? – не понимаю я.
– Давай представим, что мы не в машине, а в моей комнате, или у тебя дома, и я… ну, не знаю, говорю, что я переспала с другим. Нет, я говорю, что после нашего знакомства я переспала со всей хоккейной командой.
Эта мысль вызывает у меня очень неприятные ощущения.
– Что бы ты сделал? – не унимается Ханна.
Я поворачиваюсь и устремляю на нее хмурый взгляд.
– Ушел и хлопнул бы дверью.
– И это все? У тебя не было бы искушения ударить меня?
– Естественно, нет, – отвечаю я, ужасаясь такой возможности.
– Вот именно. – Она нежно гладит мою руку. – Потому что ты не такой, как он. Как бы сильно ты ни злился на человека, ты не ударишь его.
– Неправда. Я участвовал в потасовках на льду, – признаюсь я. – А однажды в «Малоуне» хорошенько врезал одному парню, правда, врезал потому, что он плохо говорил о матери Логана, а я не мог не заступиться за друга.
Ханна вздыхает.
– Я не говорю, что ты не способен на жестокость. Все способны. Я говорю, что ты не причинишь вреда тем, кого любишь. Во всяком случае, намеренно.
Я молю бога о том, чтобы она была права. Ведь если наследуешь ДНК от человека, который причиняет боль тем, кого любит, никто не знает, что из этого получится.
У меня начинают дрожать руки, и я понимаю, что Ханна чувствует это, потому что сжимает мою руку.
– Остановись на обочине, – просит она.
Я хмурюсь. Мы едем по неосвещенной дороге, и, хотя других машин поблизости нет, мне не улыбается останавливаться неизвестно где.
– Зачем?
– Я хочу поцеловать тебя, а когда ты смотришь на дорогу, я это сделать не могу.
Ее слова вызывают у меня ликование. Никто прежде не просил меня остановиться, прежде чем поцеловать меня, и хотя я вымотан и зол, мысль о поцелуе Ханны кажется мне божественной.
Без единого слова я съезжаю на обочину, ставлю рычаг переключения передач на парковочный тормоз и включаю «аварийку».
Ханна придвигается ко мне и нежными пальчиками гладит меня по щеке, а потом целует, слегка прикасаясь губами, отстраняется и шепчет:
– Ты не такой, как он. И никогда не будешь. – Ее губы щекочут мой нос, прежде чем поцеловать его. – Ты хороший человек. – Она целует меня в щеку. – Ты честный, добрый, чувствительный. – Она прихватывает мою нижнюю губу. – Не пойми меня неправильно, но иногда ты бываешь полнейшим придурком, правда, твоя придурочность вполне терпима.
Я не могу удержаться от улыбки.
– Ты не такой, как он, – повторяет она, на этот раз тверже. – У вас общее только то, что вы оба одаренные хоккеисты. И все. Ты совсем не такой, как он.
Боже, как же я нуждался в этих словах. Они проникают мне в самое сердце, преодолевая все преграды, и боль в груди тут же исчезает. Я кладу руку Ханне на затылок, притягиваю к себе и страстно целую. Мой язык врывается ей в рот, и у меня вырывается радостный стон, потому что у нее вкус клюквы и запах вишни, который я обожаю. Мне хочется целовать ее до утра, до конца моих дней, но я не забываю, где мы сейчас находимся.
Поэтому с неохотой прерываю поцелуй, и в этот момент ее рука тянется к моей ширинке.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я и у меня вырывается стон, когда она через брюки поглаживает мой набухший член.
– А на что это похоже?
Я останавливаю ее руку.
– Не знаю, помнишь ты об этом или нет, но мы сидим в машине на обочине.
– Разве? А я думала, мы в самолете и летим в Палм-Спрингс.
Я смеюсь, но мой смех обрывается, когда Ханна снова принимается ласкать меня. Она сжимает головку члена, и у меня напрягаются яйца, а по телу разливается тепло. Черт. Сейчас не время, но мне нужно выяснить, так же она возбуждена, как и я, поэтому, перестав сопротивляться и сдерживать себя, тянусь рукой к ее коленке. Я глажу ее нежную, как у ребенка, кожу, прежде чем залезть ей под юбку.
Я ласкаю ее через трусики и чувствую под пальцами влажную ткань. Ханна вся мокрая. На самом деле мокрая.
Каким-то образом мне все же удается вытащить руку из-под ее платья.
– Нельзя.
– Почему? – Ее глаза лукаво блестят, и это совсем не удивляет меня, потому что я уже знаю, что, когда она ослабляет бдительность и доверяется кому-то, она превращается в самую настоящую авантюристку.
И главный кайф в том, что доверяется она именно мне.
– Кто-то может проехать мимо. – Я делаю многозначительную паузу. – В том числе и полицейский патруль.
– Тогда надо поторопиться.
Она в мгновение ока расстегивает «молнию» на моих брюках и засовывает руку мне в белье. Я потрясен.
– Перебирайся на заднее сиденье.
Она непонимающе смотрит на меня, а потом ее взгляд засветился от восторга.
– Серьезно?
– Черт, если нам от этого никуда не деться, то нужно все делать правильно, – со вздохом отвечаю я. – Как говорится, или пан, или пропал.
Она с таким проворством перебирается на заднее сиденье, что я не могу удержаться от смеха. Я достаю из перчаточного ящика презервативы и перебираюсь назад вслед за ней.
Когда она видит, что у меня в руке, у нее отвисает челюсть.
– Это презервативы? Ладно, я могла бы возмутиться по этому поводу, хотя, наверное, не стоило бы, потому что сейчас они кстати. Но… если серьезно? Ты возишь презервативы в машине?
Я пожимаю плечами.
– Естественно. А что, если я в один прекрасный день увижу на обочине Кейт Аптон?
Ханна фыркает.
– Ясно. Значит, вот каков твой тип? Грудастая, фигуристая блондинка?
Я ложусь на нее и опираюсь локтями на сиденье.
– Не-а, я предпочитаю грудастых брюнеток. – Я лицом утыкаюсь ей в шею и вдыхаю ее запах. – Причем конкретно одну. Которая, кстати, тоже фигуристая. – Я кладу одну руку ей на талию. – И у которой узенькие бедра. – Я подсовываю руку ей под попку. – И аппетитная попка. – Я просовываю руку ей между ног. – И самое тугое влагалище на свете.
Она трепещет.
– Ты говоришь страшные непристойности.
– Да, но ты все равно любишь меня.
Ее дыхание становится прерывистым.
– Да, люблю. – Ее зеленые глаза блестят. – Я люблю тебя.
От этих сладких слов мое сердце готово взорваться. Другие девчонки тоже произносили их, но сейчас все по-другому. Потому что их говорит Ханна, а она особенная. И потому что я знаю: когда она говорит, что любит меня, она имеет в виду именно меня, Гаррета, а не хоккейную звезду Брайара, или мистера Популярность, или сына Фила Грэхема. Она любит именно меня.
Во мне поднимается такая буря эмоций, что становится трудно говорить.
– Я тоже люблю тебя. – Я впервые говорю женщине, что люблю ее, и сейчас я чувствую, что это правильные слова.
Ханна улыбается. Она притягивает к себе мою голову и целует меня, и в следующее мгновение надобность в разговорах отпадает. Я задираю ей платье и спускаю с себя брюки. Я даже не снимаю с нее трусики, а просто сдвигаю их, надеваю презерватив и вхожу в ее лоно.
