Рикарда Джордан - Изгнанница. Клятва рыцаря
Соломон не вызывал в ней таких ощущений, однако теперь Герлин нередко ловила себя на мысли, что у него сильное, гибкое тело. Ей нравилось, когда рука Соломона случайно касалась ее руки, когда он брал у нее поводья или когда она протягивала ему хлеб или чашу с бульоном. Хотя Герлин и стремилась остаться наедине с Флорисом, она в тоже время и боялась этого, а вот беседуя с Соломоном или играя с ним в шахматы, она отдыхала и расслаблялась. Она охотно проводила бы с ним все время, однако Авраам заявил, что им пойдет на пользу общение с мастером Мартинусом и его свитой.
– Мы не должны их чуждаться! – то и дело говорил он. – Это в духе евреев, рыцари могут что-то заподозрить, как и господин Мартинус. Поэтому лучше присоединяться вечером к их обществу у костра. Думаю, тебе, мастер Фриц, несомненно, не терпится раскритиковать нашего звездочета…
Авраам подмигнул дяде, и тот в ответ улыбнулся. То, что у них с магистром серьезные разногласия, было очевидно, и «мастер Фридерикус» и магистр Мартинус могли часами спорить о сути астрологии. Герлин и Авраам быстро уставали слушать их споры, а вот ученик Мартинуса зачарованно ловил каждое слово и то и дело пытался вставить свое. Уже на втором предложении его мастер затыкал ему рот. Похоже, он был невысокого мнения о своем ученике. Но он никогда не делал ничего, чтобы избавиться от общества девушки Марии, которая сразу же присоединялась к мужчинам, когда дело доходило до спора. Она внимательно слушала и никогда не вмешивалась в разговор, хоть иногда казалось, что она вот-вот лопнет от напряжения. Похоже, она понимала, о чем шла речь, и у нее было свое мнение, однако, вместо того чтобы высказать его, она робко молчала, всегда пряча лицо под вуалью. Мария всегда сидела немного позади магистра. Свое одобрение или несогласие с теми или иными доводами она выражала легким кивком или нервно теребила подол платья.
Разумеется, Соломон не признавался в том, что ему нравилось спорить с Мартинусом, и, похоже, магистр высоко ценил ученость «цирюльника». Уже в первый день поездки Мартинус обратился к нему с жалобами, причем сам же и поставил себе диагноз.
– Избыток желчи! Смотрите, она желтая! – обеспокоено заявил он и продемонстрировал Соломону и Герлин, не сумевшей скрыть своего отвращения, ночной горшок с мочой золотистого цвета. – Видите? Моя кожа приобрела желтоватый оттенок, у меня обложенный язык, а во рту у меня… словно я ем горькую траву! Явный признак избытка желчи! У меня даже кружится голова… Мне нужно прилечь… Вы не могли бы мне помочь, мастер?
Соломон с некоторым раздражением осмотрел попутчика и посоветовал ему выпить травяного чая, и ворчливая Марта тут же его заварила, причитая при этом. Герлин расслышала только «слишком много вина» и «слишком много женщин» и бросила взгляд на Марию, однако девушка, как и всегда, сидела одна у костра, ее лицо и волосы были скрыты под вуалью. Ее явно не заботили проблемы мастера Мартинуса, но и Марту с Леопольдом также не слишком обеспокоило его недомогание. И действительно, маленький звездочет быстро выздоровел – чтобы через день снова жаловаться, теперь на отрыжку и вздутие живота, сплевывать слизь и хрипеть.
– Избыток желчи, мастер Фридерикус, мы, похоже, побороли травяным настоем, теперь желудок успокоился. Болит, ой как болит! Дожить бы только до Тура…
– Что вы ему даете? – шепотом спросила Герлин у Соломона, который невозмутимо стал рыться в своих травяных запасах. – Это действительно так опасно?
Лекарь улыбнулся, и Герлин уловила плутовское выражение во взгляде его зелено-карих глаз.
– Загляните в бочонок с вином, который мастер везет в задке повозки. Вчера вечером он предложил мне немного вина, после того как наполнил кожаный бурдюк. Ну, я позволил себе кубок вина, наш «господин Константин» также налил себе кубок, да и доброму Леопольду разрешили пригубить. Но сегодня утром бурдюк был уже пуст… Неудивительно, что нашему другу нездоровится. Через пару часов ему станет лучше – с чаем или без него. Ему нужно подвигаться на свежем воздухе. – Лекарь повернулся к своему пациенту. – Господин Мартинус, вашим кишкам пойдет на пользу пройтись несколько миль за повозкой!
Путники приближались к Бамбергу, и у Герлин снова появилось предчувствие чего-то недоброго. Бертольд из Бингена бросал на нее испытывающие взгляды, как только она попадалась ему на глаза, а теперь ей придется еще и побывать в резиденции епископа. Сердце Герлин учащенно билось, когда Авраам направил повозку в городские ворота. Вопреки здравому смыслу она считала, что стражники могут узнать в жене «цирюльника» юную графиню, которая всего несколько недель назад верхом вместе со своим супругом въезжала в город. В конце концов она забилась в глубину повозки и смотрела через прорези в ее стенках на город, который в это время года казался более гостеприимным. Река Регниц мирно текла в своем русле, улицы и базары «города-острова», который охватывали два притока, были заполнены радостными людьми, а также велись активные работы по восстановлению собора и прилежащих к нему зданий.
Мастер Мартинус пожелал посетить богослужение и выбрал для этого церковь Святого Михаила, чтобы помолиться у могилы епископа Отто I. В монастыре бенедиктинцев путники нашли приют на ночь. Герлин, разумеется, беспокоилась за своих спутников-евреев, однако Авраам, похоже, везде чувствовал себя в своей тарелке, и даже Соломон улыбнулся в ответ на высказанные ею опасения.
– Разве для вас не грех ночевать в христианском монастыре? – спросила Герлин у лекаря.
Соломон покачал головой:
– Только если меня окрестят… И даже это может быть позволено, если крещение будет единственной возможностью спасти мою жизнь. Еврейский Бог вообще-то и ваш тоже, госпожа Герлин, только вы называете Его Бог-Отец и приписываете ему Сына! Он строгий Бог, однако не жаждет наших мучений. Мы, евреи, часто умираем за веру, но погибшие не занимают какое-то особое положение в загробном мире. На самом деле мы предполагаем, что Господу угодно видеть нас живыми, в противном случае зачем же Он тогда послал нас на Землю? По крайней мере, Он не прогневается на меня, если я прослушаю пару молитв и песнопений, и мне не нужно будет произносить никаких заклинаний, чтобы защитить себя от Его гнева. Во время путешествий меня как-то занесло вместе с моим другом мавром в христианскую церковь. Бедняга беспрестанно бормотал себе под нос первую суру святой книги, чтобы его пророк не подумал, что он изменил своей вере. Евреи так просто не отступаются от веры – и мой Бог об этом знает.
И действительно, «мастер Фридерикус» с достоинством выдержал мессу, хоть во время молитв и бормотал что-то невнятное и не пел вместе с прихожанами. Для него и правда было гораздо проще вжиться в роль христианина, чем для Герлин – в роль еврейки. Церковь Святого Михаила во время вечерни была заполнена людьми, и чужестранцы не выделялись в толпе.
Ночью в монастыре Герлин делила гостевую комнату для женщин с Мартой и Марией и при этом невольно ближе познакомились со своими попутчицами. До этого момента эти женщины едва обменялись друг с другом парой фраз, что Герлин казалось странным. Похоже, Марта постоянно пребывала в плохом настроении – она и к мужчинам обращалась только ворчливым тоном, а Мария вообще ни с кем не заговаривала. Девушка оставалась для Герлин загадкой, но теперь она, по крайней мере, была без вуали и плаща. Герлин при виде ее лишилась дара речи!
Юная попутчица была самой красивой девушкой из всех, кого Герлин когда-либо видела. Как очарованная, она рассматривала ее длинные темно-русые волосы. Они были разделены посередине пробором и, словно растопленный мед, струились по ее спине, как у девушки благородного происхождения. Да и грация ее движений, изящная походка, умение ездить верхом, чем Герлин восхищалась во время поездки, говорили о придворном воспитании. Большие, сияющие и немного раскосые глаза Марии были насыщенного орехового цвета. Ее темно-красные губы были полными и имели форму сердечка, а на фоне нежного цвета лица выделялся румянец щек. Под льняной рубашкой просматривались высокая, упругая грудь и узкие, слегка округлившиеся бедра. Должно быть, девушка была еще совсем юна – Герлин не дала бы ей больше шестнадцати лет. Ради всего святого, что она здесь делала? Действительно ли она была дочерью господина Мартинуса?
Госпоже Марте она определенно не приходилась дочерью. Женщина посматривала на девушку с нескрываемой враждебностью, однако, похоже, Марию это нисколько не беспокоило. Девушка вообще казалось совершенно невозмутимой. Лишь по отношению к Дитмару Мария не осталась равнодушной. Она улыбалась ему – неотразимой улыбкой – и дразнила его, хватаясь за его погремушку и делая вид, что хочет отобрать ее у него. Когда Герлин дала ей подержать ребенка, она с радостью взяла его на руки и начала нежно укачивать.
