Андреа Кремер - Невидимый
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – рычит на меня Сол. – Ты всего лишь ребенок, который учится ползать во всем этом.
– О ребенке и речь, – тихо произносит Лори.
– Ох… – резко вбирает воздух Милли.
– Вы сами это сказали, – я выдерживаю недружелюбный взгляд Сола. – Арбус живет, чтобы творить зло.
Я отвожу от него глаза, чтобы перехватить взгляд Милли.
– И вам известно, на кого он затаил такое зло, перед которым меркнут его профессиональные обиды.
– На свою семью, – отвечает Милли.
– На Стивена. – У меня срывается голос, и все, что я могу, – это опустить глаза.
– А мы только что оставили его одного, – договаривает за меня Лори.
Вся наша четверка замолкает. Кофейня гудит, наполненная кликаньем клавиш и обеспокоенными голосами персонала.
Я украдкой смотрю на Сола. Он качает головой, но его хватка на кофейной кружке ослабевает. Не так трудно понять, почему он с такой агрессией бросился в атаку один. Почему в итоге попал сюда – на место его последней встречи с Максвеллом Арбусом. Видимо, это пространство изобилует воспоминаниями, горькими и сладостными, о его жизни, посвященной тому, чтобы защищать Милли.
В кризисные моменты мы сосредотачиваемся на том, чтобы обезопасить то, что по-настоящему любим. Едва ли только рабочей этикой объясняется то, что Сол, наполовину ослепший из-за проклятия, был готов сражаться до последнего, чтобы уберечь Милли от опасности.
Сол черпает свою решимость там же, где беру ее я, – и сейчас она заставляет меня покинуть остальных. И вот я уже выбегаю за дверь и мчусь со всех ног. Я уже пробежала полквартала, когда слышу, что Лори выкрикивает мое имя, но его голос быстро стихает. Мои ноги топают по тротуару так быстро, как я только могу. Если бы полиция Нью-Йорка не была полностью занята терактом Арбуса в Центральном парке, меня бы, конечно же, остановил один из офицеров. Во время своего бешеного бега я сбиваю с ног полдюжины несчастных пешеходов и почти переворачиваю детскую коляску. Я не останавливаюсь, чтобы извиниться. Я ни разу не оборачиваюсь. Вслед мне несутся все нелицеприятные эпитеты из словаря и даже несколько угроз.
Когда я наконец вбегаю к нам в дом и проношусь мимо консьержа, мои легкие горят, а конечности как будто стали резиновыми.
Консьерж следует за мной к лифту.
– Все в порядке, мисс?
Я согнулась и жадно глотаю воздух, но киваю и машу рукой, чтобы он шел по своим делам. Он смотрит на меня подозрительно, но, к счастью, приходит лифт, я вваливаюсь в него и жму на кнопку третьего этажа, пока двери не закрываются.
Несмотря на мои попытки восстановить дыхание, черные пятна все еще мелькают у меня перед глазами, даже когда я подхожу к двери Стивена. Я начинаю колотить по дереву обеими руками, как сумасшедшая, осознавая, что танцую безумный, неприличный танец.
Я подняла оба кулака, чтобы снова начать молотить по двери, но тут она открывается. Утратив равновесие, я лечу через порог. Хотя я и вижу там Стивена, испуганного, который выглядит таким же усталым, как я – сумасшедшей, я не знаю, сумеет ли он меня поймать. Он говорил мне об усилиях, которые ему требуются, чтобы обрести материальность. Это знание не особенно мне помогает, потому что я не могу остановить свое падение. Ведь я молотила по его двери со всей силой, которая у меня осталась.
Я закрываю глаза. Не хочу видеть пол, когда ударюсь о него. Я еще могу согласиться с локтями и коленями в синяках, но не могу вынести мысль о том, что падаю сквозь него. Я не хочу видеть, как пролечу насквозь, как будто он не стоит передо мной. Мне нужно, чтобы он был там. Чтобы он был настоящим.
И он есть.
Он ловит меня.
И я снова могу дышать.
Но с дыханием приходят слезы. Слезы, которые были заперты внутри долгие месяцы. Слезы, которых, как я себя уверяла, у меня не было.
Теперь освободившись, они потоком хлынули у меня из глаз. Их так много, и текут они так долго, что мне кажется – наверное, я в них утону.
Стивен не говорит ни слова. Только прижимается ко мне.
Глава двадцать седьмая
Двадцать четыре часа.
Но даже не это. Теперь уже двадцать три. Меньше.
Люди говорят, что время сыплется у нас сквозь пальцы, как песок. Однако они не признают, что часть этого песка прилипает к коже. Это воспоминания, которые останутся в памяти, воспоминания о том времени, когда время еще оставалось.
Три минуты.
Я обнимаю ее три минуты. У меня хватает сил на три минуты. Мы вроде бы никуда не уходили, но такое чувство, что мы возвращаемся друг к другу. Слово «воссоединение» означает, что когда два человека снова вместе, они соединены. Два как один. Притянуть кого-то к себе – только временный символ. То, как вы дышите вместе, – вот что по-настоящему свидетельствует о единении.
Тридцать три мысли – все они умещаются в три минуты.
Ты здесь.
Что-то случилось.
Я хотел только одного: чтобы ты была здесь.
Он здесь был.
Я боюсь.
Тот факт, что я боюсь, пугает меня.
Ты мне нужна.
Не плачь.
Я хочу только, чтобы мы с тобой так и оставались, так и оставались, так и оставались.
Ты меня видишь.
Он нас уничтожит.
Я не должен был втягивать тебя в это.
Тебе было бы настолько лучше без меня.
Я сделал это с тобой.
Он сделал это со мной.
Держи меня.
Держи.
Подожди.
Что случилось?
Мне нужно тебе рассказать.
Мне не нужно ничего, кроме этого, этого, этого.
Это не так. Мир не ограничивается двумя людьми.
Я проклят.
Любовь ко мне – вот твое проклятие.
Я должен тебя отпустить.
Подожди.
Нам надо его убить, но если он умрет, я останусь таким навсегда.
Если мы попробуем убить его, он сам нас убьет.
Меня смерть не пугает, но ты должна жить.
Мне не следует об этом думать.
Мне нужно просто держать тебя.
Вот так, вот так.
Я хочу, чтобы это стало песком на моих пальцах.
Ты. Когда все остальное уйдет, я хочу помнить тебя.
Я должен перестать думать об этом так, словно все кончено.
Двадцать три часа.
Вот бы мы так и оставались до тех пор.
Раздаются четыре быстрых удара в дверь.
Из-за двери звучит голос Лори. Я отпускаю Элизабет, снова растворяясь в комнате. Элизабет открывает дверь и впускает не только Лори, но также и Милли с Солом.
– Вся банда в сборе, – замечаю я. – Даже наш незабвенный грузчик – и тот здесь.
Хотя похоже, что Элизабет и Милли простили его, я еще не готов полностью забыть Солу то, что он забаррикадировал нас в заклинариуме.
Но Сол и не просит прощения.
– Лучше тебе было там и оставаться, – говорит он.
– Ты в безопасности? – спрашивает Милли, оглядывая комнату.
Это один из бонусов их пребывания здесь: если бы Арбус все еще находился здесь, они бы его увидели.
Я объясняю, что случилось, и все четверо обходят всю квартиру, чтобы только убедиться, что его здесь нет. Я чувствую себя ребенком, который послал родителей изгонять привидение в середине ночи, поскольку он уверен, что оно поблизости – прячется в смертоносной зоне теней, где обитают призраки и чудовища.
Когда уже не остается сомнений, что Арбуса здесь нет, мы перегруппировываемся. Элизабет и Лори объясняют мне, почему Сол так поступил, и меня почти забавляет, что Арбус за один присест умудряется заставить такое количество людей чувствовать себя такими беззащитными.
Говорите о моем деде что хотите, но его действия не проходят бесследно.
– Итак, – говорит Лори, проверяя время на своем телефоне, – нам известно, что он планирует вернуться через двадцать два часа сорок минут. Нам же достаточно этого времени, чтобы устроить ему ловушку, да?
– Будь это так просто, – угрюмо отвечает Сол, – наверное, с ним было бы уже покончено.
– Надо подумать, – говорит Милли, как будто мы планировали что-то другое.
– Нам надо его убить, – заявляет Сол.
– Нет! – возражает Элизабет. – Если мы его убьем, все его проклятия так и останутся в мире.
– И в этой комнате, – дополняет Лори.
Сол качает головой.
– Вы, дети, не понимаете. Вы не сможете заставить Арбуса взять его проклятия обратно. Никогда. Самое большее, на что вы можете надеяться, – это что он снимет одно проклятие, чтобы наслать другое, и тогда вы убьете его в образовавшемся промежутке. Но даже в таком случае он может отменить только одно проклятие. Соответственно, у вас толь ко один выстрел. Все остальные проклятия останутся. Убить его нужно не для того, чтобы избавиться от проклятий прошлого. Убить его нужно, чтобы предотвратить проклятия в будущем.
