Ворон - Смолл Бертрис
Да, Пауел оставался мрачным и печальным. Его смех уже не отдавался эхом в зале, он никогда не улыбался. Иногда его глаза блуждали по тому дальнему темному концу зала, где на маленькой деревянной скамеечке сидела его жена, брошенная всеми, наедине со своими мыслями. Но со временем Рианон, казалось, растворялась в полумраке и дымке зала, он не мог иногда различить ее. Она словно исчезла, его златовласая принцесса Справедливого народа, и сердце Пауела сжималось у него в груди.
В том дальнем углу Большого Зала был маленький альков, где она спала ночью. Сначала у нес не было даже соломенного тюфяка, но однажды вечером откуда-то появилась маленькая перинка. Вынужденная состязаться с собаками за кусочек еды, она была близка к голодной смерти, потому что жестокие придворные нашли себе забаву, стравливая собак, бросая им куски еды, особенно когда они видели, как бедная принцесса пыталась подобрать себе несколько корочек. Потом однажды утром Рианон проснулась и обнаружила деревянную тарелку, наполненную дымящейся ячменной кашей. Она была поставлена в маленькое углубление в каменной стене возле места, где она спала. Она с жадностью проглотила ее, с облегчением подумав, что сегодня ее не будут кусать собаки. А вечером Рианон увидела хлеб и даже яблоко! Еда появлялась каждый день, простая еда, иногда кусочек дичи, сыр и всегда хлеб. Она так никогда и не узнала, кто приносил все это, но была преисполнена благодарности за доброту, поскольку голод увеличивал ее страдания.
Потом пришла зима, и дни стали короче. Было мучительно холодно сидеть на ветру в одном платье, которое со временем выгорело и истончилось. Однажды к Рианон подошла розовощекая крестьянка. Она тотчас же встала, чтобы произнести унизительные слова, которым ее обучили. Женщина, однако, серьезно сказала:
— Не надо, моя принцесса, произносить этот вздор, потому что я знаю, что это не правда, что бы они там ни говорили, эти злодеи! — Затем она сняла с себя длинный толстый плащ, связанный из неокрашенной шерсти, и накинула на плечи Рианон. — Тебе не пережить без него зимы, дорогая, — сказала крестьянка и ушла туда, откуда появилась. Рианон в первый раз заплакала после того, как ее заставили сидеть перед воротами замка Пауела. Но это было не единственным проявлением доброты. Как-то зимним днем мальчик сунул ей в руку грубо вырезанный гребень из грушевого дерева и убежал. Восторгу Рианон не было конца, потому что уже много месяцев она вынуждена была расчесывать свои волосы пальцами.
Но бок о бок с добротой шла и жестокость. Однажды вечером Рианон с недоумением наблюдала, как Бронуин умышленно подносила своему отцу и Пауелу кубок за кубком, пока Пауел не свалился мертвецки пьяным под стол. Потом Бронуин повела пьяного Синбела к тому месту в зале, которое стало для Рианон ее домом, и подбадривала отца, втайне вожделевшего жены своего принца, насильно овладеть ею. Синбел с наступлением утренней зари не вспомнил о своем скотском поступке, зато Бронуин, собственной рукой закрывавшая рот Рианон чтобы она не звала на помощь, знала, что этот акт вероломства обеспечит ей победу над Рианон.
И вновь розовато-фиолетовая дымка окутала страдающую Рианон.
Ри-а-нон!
Сколько времени просидела она с тяжелым хомутом на хрупкой шее перед воротами замка? Четыре лета прошло с рождения сына и его загадочного исчезновения. Четыре долгих лета, когда она едва не задыхалась от пыли, поднимаемой каждый раз проходившими мимо купцами или иными прохожими. Три долгие холодные зимы, когда ледяной дождь, а потом и снег морозили ее изящные руки и ноги. Раны на ее теле не заживали до наступления тепла. На ней по-прежнему было то же самое платье, в котором она вышла в первый день своего наказания. Оно теперь превратилось в лохмотья, которые нельзя было уже починить, нежно-лавандовый цвет давным-давно выгорел, превратившись в грязно-серый цвет пепла. Без подаренного ей теплого шерстяного плаща она не пережила бы суровой зимы, но носить его летом она не могла. И теперь ее занимала мысль, как бы ей раздобыть новое платье, чтобы прикрыть болезненно-хрупкое тело.
Им не удалось сломить ее дух. Простые люди по-прежнему были к ней добры. За исключением жестокого обращения со стороны Бронуин, двор не обращал на нее никакого внимания. Как таинственным образом появилась пуховая перина и каждое утро и вечер появлялась еда, так вновь вернулась к ней и ее серебряная щетка для волос. Она постоянно хранила ее при себе. Раз в день, сидя перед воротами замка, она распускала длинные золотые волосы и медленно расчесывала их, пока они не оживали и не начинали блестеть. Народ приходил на нее глазеть, наслаждаясь единственным развлечением, которое она им доставляла. Увидев однажды, как Рианон неторопливо расчесывает свои золотые волосы серебряной щеткой, Бронуин пришла в ярость.
— Отбери у нее щетку, — визжала она на отца. — Тварь только привлекает к себе внимание, чтобы вызвать сочувствие у крестьян! Все мои труды последних лет пойдут насмарку!
— Это, моя дорогая Бронуин, твои трудности, а не мои, — равнодушно ответил разъяренной дочери Синбел. — Если не можешь завоевать Пауела, не моя вина. Он все еще любит женщину Справедливого народа, хотя и недостаточно для того, чтобы преодолеть подозрения, которые я так осторожно внушил ему Будь терпелива, и ты станешь женой Пауела, обещаю тебе. Отними у Рианон ее щетку, — и ты устроишь представление. Крестьяне отвернутся от Пауела, а следовательно, и от тебя. Имей это в виду, дочь моя! Если щетка Рианон должна исчезнуть, я лично позабочусь и об этом.
Они спорили в Большом Зале, и, хотя Рианон не могла различить их слов, тем не менее она заметила между ними разлад и была рада разногласиям в стане врага. Когда потрясение от несправедливого приговора постепенно стерлось, Рианон поняла, что, хоть она никогда не вернется к Пауелу, она не может позволить Бронуин занять ее место.
Бронуин не годится на роль жены несчастного Пауела. Кроме того, где бы ни был Анвил, он является настоящим наследником Дифида.
Наступила еще одна осень. Сидя как-то днем на своем обычном месте перед воротами замка, Рианон увидела трех всадников, приближающихся к ней. Когда они подъехали поближе, Рианон увидела мужчину женщину и маленького мальчика. Она поднялась и медленно начала свое, теперь уже знакомое, покаяние монотонным голосом. Только так она могла произносить эти отвратительные слова, не крича от отчаяния.
— Так как я убила своего ребенка, я осуждена оставаться здесь семь лет. Если вы хотите войти во двор замка Пауела Дифида, мой долг отнести вас на спине в зал принца. Таково мое наказание.
Мужчина, по виду состоятельный господин, о чем свидетельствовало крученое золотое ожерелье на шее, тихо произнес:
— Приветствую тебя, Рианон Справедливого народа. Я — Тейрнион, лорд Гвента. Эта дама — моя жена Илейн, а ребенка зовут Кант. Мы не замараем себя участием в позорной несправедливости, поразившей невинную женщину. — Лорд Гвента был высоким мужчиной с добрым лицом. Он протянул руки и осторожно снял тяжелый хомут с хрупких плеч Рианон. — Пойдемте с нами в зал вашего мужа, принцесса.
— Мой господин, мне запрещено покидать свое место до захода солнца, — кротко сказала Рианон. Доброта лорда Гвента — это больше, чем она могла перенести. С ней уже многие месяцы никто не заговаривал, а тем более с таким участием.
— Вы никогда больше не будете сидеть перед этими воротами, принцесса, — решительно сказал Тейрнион. — Мы здесь, чтобы исправить зло, причиненное вам четыре года назад теми, в чьих злобных сердцах есть место только их собственным интересам, а не интересам Дифида. Только доверьтесь нам и пойдемте. — И, взяв ее за руку, он повел ее в зал Пауела. За ними шли Илейн и Кант.
Был час обеда. При виде четырех людей, вошедших в большой зал и направившихся к столу Пауела, у присутствующих от изумления вытянулись лица и перехватило дыхание. Из-за внушительной фигуры лорда Гвента никто не осмелился остановить его или его спутников, толпа расступалась, давая ему дорогу, когда он шествовал по залу прямо к главному столу.
