Люби меня вечно - Линдсей Джоанна
Лахлан расхохотался, когда она поднесла ему палку, напоминая о том дне, когда он рисовал себя стариком. А он предостерег ее:
— Я ею тебя поколочу, если попытаешься пересчитать оставшиеся у меня на лысине волосы, до того как мне исполнится по крайней мере… тридцать.
Она внимательно осмотрела его густую рыжую шевелюру и серьезно ответила:
— Они у тебя так быстро выпадут, да? Хорошо, что есть парики, я обязательно куплю тебе, как только ты начнешь лысеть. Знаешь, так неприятно, когда волосы попадают в суп… У вас в Шотландии суп едят?
— Нет, но зато часто подают к обеду сочных англичанишек.
Кимберли больше не могла сохранять серьезность и рассмеялась.
— Уверяю тебя, я — невкусная.
— Милочка, а вот это не правда! Я уже знаю, какая ты дивная на вкус.
Он доказал это, снова утащив ее под омелу, громко причмокивая губами, а там не меньше пяти раз быстро — поцеловал, так что под конец она только беспомощно смеялась. И Бабуля оторвалась от нового бювара, который рассматривала, и заметила:
— Господи, такой шум надо бы запретить специальным законом. Дев, мальчик мой, почему бы тебе не показать нашему шотландцу, как это делается?
И надо же — герцог притащил протестующую, но улыбающуюся Меган к ним под омелу, и вскоре уже начали хохотать все присутствующие, потому что они, конечно, не издали ни звука — и явно не собирались останавливаться.
Очень скоро Лахлан козырнул еще более забавным подарком: шикарным жестом он преподнес Кимберли дамский зонтик.
Та оценила юмор и с усмешкой заметила:
— Рискованный подарок!
— Ради тебя, милочка, я готов на любой риск! — ответил Лахлан, и она могла бы поручиться, что он нисколько не шутил.
Кимберли улыбнулась. У него был удивительный дар говорить то, что ожидаешь от влюбленного. С другой стороны, он умел говорить и то, чего не надо: чувственные, полные тайного смысла слова, которые ей не положено было слышать… пока и от которых она всегда краснела.
Еще Кимберли купила ему довольно дорогие запонки с бриллиантами и получила за них поцелуй, на этот раз без всякой омелы, долгий и теплый. Лахлан тоже удивил ее еще одним подарком, который преподнес уже в конце дня. Такого подарка Кимберли совершенно не ожидала. Передавая ей маленькую коробочку, он сказал:
— Я купил его, когда твой отец еще не приехал. В коробочке оказалось кольцо, которое можно было считать знаком помолвки, и она поняла, почему Лахлан произнес эти слова: он извинялся за то, что кольцо довольно скромное. Однако в нем был небольшой изумруд хорошего качества, а Кимберли знала, что у Лахлана не было денег, чтобы покупать драгоценности. У него до сих пор не было денег — пока. Поэтому она спросила:
— Как?
Он пожал плечами, стараясь убедить ее, что это пустяк. — Продал свою лошадь. Я не любитель ездить верхом, так что легко обойдусь без этой клячи. Но учти, я, может, и приму тех трех, которых пытался подарить мне герцог, — только для того, чтобы добраться до дома, конечно.
Непонятно почему, но Кимберли растрогалась чуть ли не до слез. Лахлану вовсе не обязательно было это делать! Он мог подождать, пока у него появятся деньги. Кимберли поняла бы и не обиделась — она же знала его положение. То, что он, несмотря ни на что, все-таки купил ей кольцо и подарил до свадьбы, как того требует традиция, сделало подарок еще более трогательным. Для Кимберли это кольцо будет дороже всех ее драгоценностей.
Но, чтобы не расплакаться и не выглядеть полной дурой, Кимберли ухватилась за его слова относительно подарка герцога:
— Я уже это сделала.
— Что ты сделала?
— Приняла его подарок, — спокойно ответила она. — Это прекрасное финансовое вложение. Я в таких вещах разбираюсь.
— Да что ты? — проговорил он довольно скептически, но потом, заметив ее самодовольный вид, добавил:
— Угу, может и разбираешься. Откровенно говоря, я рад это слышать, милочка. Макгрегорам в этом не слишком везло. По-моему, удаче пора повернуться к нам лицом.
Глава 43
В конце следующего дня Кимберли была у миссис Кэнтерби.
Одно из ее новых платьев идеально подходило для венчания. Она не сомневалась, что портниха с этим прицелом его и шила. Оставалось только немного его переделать и украсить в соответствии с важностью события — именно над этим миссис Кэнтерби и работала всю последнюю неделю. Кимберли пришла к ней для последней примерки. Подвенечный наряд, как и все произведения миссис Кэнтерби, отличался безупречным вкусом и элегантностью.
До свадьбы оставалось всего несколько часов (она уже считала минуты!). Тут ее и нашла одна из служанок. Это была молоденькая девочка, обслуживавшая верхние комнаты. Почему-то она пожелала поговорить с Кимберли без свидетелей. Когда та вышла в коридор, девушка шепотом сообщила ей:
— Я убираюсь в комнате вашего отца и бываю очень рада, когда он не… Ну, он сегодня там, но меня не впускает и даже не отзывается, когда я стучу. Но я же знаю, что он там, потому что слышу, как он плачет за дверью.
— Плачет?
— Да, мэм.
— Плачет?!
— Да, мэм, — повторила девушка, кивая, словно это должно было рассеять все сомнения Кимберли.
Но, конечно, не рассеяло. Кимберли не поверила служанке — надо самой увидеть и услышать. Какая чушь! Скорее всего в спальню отца случайно попала кошка и теперь просится, чтобы ее выпустили. Отца наверняка в комнате вообще нет. А эта девица не чувствует разницы между мяуканьем кошки и плачем. Она вздохнула.
— Хорошо. Как только переоденусь, пойду и посмотрю, в чем дело, — пообещала она. — Спасибо, что сказали.
Кимберли не стала спешить. Все это казалось абсурдным. Закончив с миссис Кэнтерби, она решила не утруждать себя: комната отца находилась в другом крыле огромного здания Шерринг-Кросса, и идти туда было неблизко. Пустая трата времени… Но надо подумать о кошке. Нельзя же оставить взаперти бедное животное, отчаянно пытающееся выбраться!
Так что Кимберли все-таки отправилась к отцу. Оказавшись у двери, она прислушалась — и не услышала ни звука. Негромко постучала, но не получила ответа. Тогда она чуть приоткрыла дверь, ожидая, что кошка мгновенно выскочит в щель. Ничего не произошло. Кимберли приоткрыла дверь чуть пошире и увидела отца. Он сидел в кресле, прикрыв глаза рукой." На нем был халат, словно, встав утром, он даже не потрудился одеться.
Кимберли была удивлена и даже чуть встревожена. Если он на самом деле плакал… Невозможно поверить, но…
— С вами все в порядке? — нерешительно спросила она.
Граф вздрогнул и посмотрел на дочь. Глаза его были покрасневшими, но сухими. Если он и плакал, то, видимо, уже справился с приступом слабости.
— В порядке? — агрессивно переспросил он. — Конечно. Почему со мной может что-то случиться? — невнятно пробурчал он.
Кимберли недоуменно уставилась на него. Она заметила почти опустевшую бутылку виски, стоявшую на столике рядом.
Граф Эмборо был пьян! Невероятно. Сесил Ричарде никогда не злоупотреблял спиртным — скорее напротив. Он позволял себе выпить за столом всего одну рюмку вина, не больше. И одну рюмку с гостями.
Кимберли никогда не видела его таким. И сомневалась, чтобы кто-то видел. Это был уникальный случай, неожиданный — и любопытный.
— Почему вы пьете среди дня? — не удержалась она.
— Я пью?
Она иронично подняла бровь.
— Так я полагаю.
— Значит, пью. — Тут он хмыкнул. — И почему бы мне не пить, когда этот жалкий тип, за которого ты собираешься выйти замуж, никак не может принять решение?
Вот в чем дело! Ожидание действительно далось ему трудно — труднее, чем она предполагала. Но тем не менее более типичной реакцией была бы бурная вспышка гнева, а не уединение с бутылкой. Если бы только он не боялся разозлить Лахлана.
— ..Напомнило мне Айена, — пробормотал он себе под нос.
— Что напомнило? — спросила Кимберли, считая, что он имеет в виду медлительность Лахлана.