Старая сказка - Форсайт Кейт

– Да, конечно, – ответила я.

– Вторая ступень смирения заключается в том, чтобы любить и удовлетворять не свои желания, а выполнять лишь волю Господа.

Не желая, словно идиотка, повторять одно и то же, я лишь молча наклонила голову.

Сестра Эммануэль продолжала без остановки.

– Третья ступень смирения означает, что вы должны во всем повиноваться тем, кто выше вас по своему положению… четвертая – смиренно сносить вся тяготы и лишения… не скрывать неугодные мысли и порывы, а признаваться в них на исповеди… довольствоваться скудными крохами и ничтожными малостями…

Когда она дошла до этой, шестой по счету, ступени смирения, я уже не кивала, а лишь с негодованием смотрела на нее. Но сестра Эммануэль невозмутимо продолжала:

– Вы не просто должны называть себя недостойной и нечистой по сравнению с остальными, но и искренне верить в это.

– Должно быть, вы шутите, – воскликнула я, хотя и понимала, что она говорит серьезно.

Не делать того, что запрещено. Не заговаривать первой. Не смеяться. Не повышать голоса. Не отрывать глаз от земли. Каждый час помнить о том, что я виновна в своих грехах.

– Последнее – с превеликим удовольствием, – съязвила я.

По лицам монахинь пробежала легкая рябь, а сестра Берта покраснела.

– Мы должны быть честны с вами, мадемуазель де ля Форс, – сообщила мне мать настоятельница. – Принимать в наш дом придворных дам – против наших правил. Они очень редко проявляют подлинное смирение. Кроме того, они вносят смятение в умы сестер и нарушают спокойствие монастыря. Однако же мы обратились к Его величеству королю с покорнейшей просьбой о помощи, поскольку недавние беспорядки оказались поистине губительными для нас. В ответ он прислал нам вас.

– Дар Божий, – отозвалась я, складывая руки и воздевая очи горе. Уголком глаза я отметила, что сестра Серафина предостерегающе покачала головой.

На сморщенном личике матери настоятельности отразилось нешуточное беспокойство.

– Боюсь, Его Величество совершил ошибку. Хотя мы нуждаемся в вашем приданом, я не могу с чистой совестью принять послушницу, которая…

– Матушка, – сестра Тереза принялась заламывать руки. – Крыша! Алтарная плита!

Настоятельница заколебалась. А меня вдруг охватила тревога. Что будет со мною, если мне не дадут приют в этом монастыре? Ничто не приводило короля в такую ярость, как неисполнение его повелений.

– Прошу простить меня, матушка, я не хотела показаться вам непочтительной. Я слишком долго пробыла при дворе Короля-Солнце, где скорый и легкомысленный ответ неизменно предпочитают взвешенной и хорошо обдуманной реакции. Умоляю вас дать мне время поближе познакомиться с вашими правилами и обычаями.

Настоятельница склонила голову под вуалью.

– Очень хорошо. Мы принимаем вас в послушницы. Вам пока нет необходимости давать вечный обет. Если выяснится, что ваше обращение к Богу ошибочно, и вы не чувствуете в этом своего призвания, то всегда сможете вернуться в мир, который покинули.

Я покорно склонила голову, уже прикидывая про себя, как лучше составить письмо королю, чтобы он смилостивился надо мной и позволил вернуться обратно. Подобные мольбы были при дворе не в диковинку.

– Святой Бенедикт завещал нам не принимать новичков с распростертыми объятиями, а испытывать их дух, чтобы понять, являются ли они истинными посланцами Господа нашего. Поэтому мы дадим вам время привыкнуть к нашему образу жизни здесь, в монастыре, хотя я полагаю, что лучше начать наставления на путь послушницы немедленно. Чем скорее вы оставите позади прежнюю жизнь, тем лучше. – Настоятельница благословила меня и медленно вышла из комнаты. Она была такой маленькой и согбенной, что походила на горбатого ребенка.

Едва дверь закрылась за нею, как остальные монахини обступили меня.

– Итак, – удовлетворенно заявила сестра Эммануэль, – настало время сбросить оковы мирских благ. Давайте начнем с приданого.

– Четыре тысячи ливров, – сказала сестра Тереза, – плюс двести ливров на проживание, триста ливров – на одежду, и еще девяносто – на еду.

– Но это неслыханно! За комнату во дворце я и то платила меньше.

– Как только вы принесете обет, то останетесь с нами до конца своей земной жизни, – сообщила мне сестра Эммануэль.

Я стиснула зубы.

– А что будет, если я передумаю и не стану приносить обет?

– Ваше приданое будет выплачено только после того, как вы станете одной из нас, – пояснила сестра Тереза. – Но в любом случае Его Величество король был так любезен, что согласился покрыть ваши расходы до того дня.

Я испытала невыразимое облегчение. Только представьте – влезть в долги, чтобы платить за келью в этом холодном и продуваемом всеми ветрами склепе!

– Однако мы хотим, чтобы вы оплатили свое проживание и питание у нас немедленно, – и сестра Тереза протянула руку.

Закусив губу, я порылась в своей сумке, нашла кошелек и отсчитала монахине чуть больше шестисот ливров, почти две трети моего годового пансиона.

– Теперь вы должны отдать всю свою одежду, всю, до последней нитки. Подобная распутная роскошь вам здесь не понадобится, – заявила сестра Эммануэль.

Я уставилась на нее, не веря своим ушам.

– Прошу прощения?

– Вы не можете оставить себе даже булавку. Раздевайтесь и передайте всю одежду мне. Мы принесли вам платье послушницы. – И она показала на небольшую кучку грубой домотканой одежды, которую заведующая трапезной, сестра Берта, положила на приставной столик.

– Ни за что. Вы хотя бы представляете себе, сколько стоит вот это платье?

– Оно принесет нам изрядную сумму, – согласилась сестра Тереза. – Ее, быть может, даже хватит на то, чтобы починить крышу церкви.

– Это грабеж среди бела дня. Вы не имеет права продавать мою одежду.

– Мы продадим ее только после того, как вы принесете обет. Тогда ваши вещи будут принадлежать аббатству.

– К тому времени она безнадежно выйдет из моды.

– Только не в Варенне, – возразила сестра Тереза. – Собственно, я даже жалею, что мать настоятельница предоставила вам испытательный срок. Если бы вы принесли свой обет незамедлительно, мы бы потребовали ваше приданое у Его Величества короля и продали бы ваши драгоценности и одежду, а на вырученные деньги починили бы крышу. И тогда во время полуночной службы [20] снег не падал бы прямо нам на головы.

– Мне очень жаль. – Я из последних сил старалась сохранить спокойствие. – Боюсь, что не могу позволить вам произвести свой ремонт под заклад моих личных вещей. Я нахожусь здесь по повелению Его Величества короля, но я уверена, что пройдет совсем немного времени, мое отсутствие станет заметным, и меня призовут обратно. Поэтому, сами видите, драгоценности и одежда нужны мне самой.

Сестра Эммануэль презрительно фыркнула.

– Никогда не слышала, чтобы Его Величество король отменял собственные решения.

– Вы настолько хорошо знакомы с королем, что знаете его привычки? Вы, очевидно, провели много времени при дворе? Если так, то очень странно, что мы с вами не знакомы. Я прибыла ко двору еще ребенком. – И я мило улыбнулась ей.

– Это не то, чем можно гордиться. Совершенно очевидно, что вы столь же легкомысленны и распутны, как и остальные глупцы при дворе, если готовы променять свою бессмертную душу на неопределенное будущее вместо того, чтобы посвятить ее служению к вящей славе Господней. Но ничего, вы почувствуете разницу в самом скором времени. А теперь снимайте одежду, иначе мы разденем вас силой.

Я стиснула зубы и обвела взглядом лица монахинь. Они придвинулись ко мне вплотную, и сестра Берта схватила меня за плечи. Я попыталась вырваться, но она была намного сильнее меня.

– Осторожнее, не порвите платье, – с тревогой вскричала сестра Тереза.

– Вам все равно придется подчиниться, по своей воле или против нее, – прошептала мне на ухо сестра Серафина, мягко положив мне руку на плечо.

Она была права. Не имело значения, разденусь я сама, или меня разденут силой. В любом случае с одеждой предстоит расстаться, так что мне оставалось хотя бы попытаться сохранить достоинство.