Все ради любви - Петерсон Элис
Когда Руки уходит, мы с Айлой ужинаем, но она едва притрагивается к еде, и это меня беспокоит.
Мой мобильный звонит. Слава богу, это Дэн, а не Уорд.
– Я собиралась тебе звонить, – говорю я, выходя из кухни, чтобы поговорить в спокойной обстановке. Когда я рассказываю ему, что случилось в школе, он спрашивает:
– А учительница?
– Еще никто ничего не знает. Но так и будет продолжаться, Дэн. Джемма обозвала Айлу инвалидом.
Дэн говорит тихо, но я чувствую его гнев.
– Знаешь, как ей надо поступить? – говорит он. – Надо сказать что-нибудь доброе, чтобы это застало ее врасплох, что-то такое, чего эта Джемма не ждет.
Мне нравится разговаривать с Дэном – я знаю, что мы с Айлой не одни.
– Так мне позвонить в школу или пока не стоит? – спрашиваю я.
– Поговори с Фионой, – предлагает Дэн.
Поняв мою нерешительность, он добавляет:
– Она здесь, и она привыкла иметь дело с такими вещами.
Лучше умереть, думаю я про себя, но не говорю ни слова.
Фиона берет трубку и внимательно выслушивает меня. Потом говорит, что, на ее взгляд, стоит написать письмо ее учителю и дать понять, что происходит.
– Но что бы вы ни решили, Дженьюэри, не пытайтесь взять дело в свои руки. Я знаю, что такое конфликт родителей двух учеников – это война. И еще кое-что. Очень важно, чтобы Айла рассказала учителю. Нулевая терпимость – это прекрасно, но если дети не сообщают о случившемся, мы с вами знаем, чем это заканчивается.
Уж я-то знаю. Слишком хорошо знаю. Только тогда, когда бабуля заметила побои, она поняла, что все серьезно, а до тех пор я держала рот на замке. Для Тоби история обернулась выговором с занесением в личное дело и отстранением от занятий. Для меня – переездом в Корнуолл и глубочайшей обидой на меня Лукаса.
Мы с Айлой в пижамах, на диване, смотрим «Мамма миа!» Я так рада слышать ее смех. Мне нравится, как она подпевает Пирсу Броснану.
– Кто это, мама? – спрашивает Айла, когда мой мобильный дает сигнал. Пришло сообщение.
– Никто, дорогая, – отвечаю я.
Прости. Надо поговорить. Позвони мне. Уорд.
Я в замешательстве отключаю телефон. Это был момент слабости и глупости. Ничего не выйдет. Я даже не буду рассказывать Лиззи. И в офисе никто никогда не должен ничего об этом узнать. Интересно, что было бы, если бы Джереми знал.
Мы смотрим фильм дальше, и я отчаянно стараюсь выбросить из головы мысли об Уорде, но вдруг чувствую его губы на моих, его ладонь у меня на щеке, пальцы, стирающие слезы. Я чувствую тепло в его голосе, когда он сказал мне, что с Айлой все будет в порядке, что важна сила духа. Я стесняюсь того, насколько хотела, чтобы он поцеловал меня. Я виновата, так виновата, но не могу об этом рассказать никому. Я подсаживаюсь близко-близко к Айле.
Нужно просто выключить в голове мысли об Уорде.
– Такой забавный кусок, мамочка, – Айла указывает на экран.
Выключить и делать вид, что ничего этого никогда не было.
У меня получится.
Конечно, получится.
Это же не сложно?
В тот же вечер, поцеловав Айлу на ночь, я гляжу на ее сертификат храбрости в рамочке на стене – после операции добрый дядя-хирург вручил ей его лично.
Я мысленно возвращаюсь в тот период. Если мы проходили через такое, то что мне какой-то там поцелуй или издевательства Джеммы Сандерс. Мы с Айлой можем справиться с чем угодно, говорю я себе, закрывая дверь в комнату дочери.
22
2006 год
Самолет готовится к взлету. Бабуля делает вид, что поглощена изучением правил поведения в самолете – рассматривает картинку, на которой женщина надевает кислородную маску. Я сосредотачиваю свое внимание на Айле.
– Кто такой этот смешной дядя? – спрашивает она снова, когда я помогаю ей застегнуть ремень безопасности.
– Да, вот именно, – бормочет бабушка. Она чернее тучи.
Мой желудок сводит спазм. Скорей бы приехала тележка с напитками.
– Он… он друг семьи.
– Да уж, – вздыхает бабуля. Теперь она листает журнал «Бритиш эйрвэйз».
– Зачем он едет? – Айла смотрит на меня большими невинными глазами.
Не позволяй своему голосу тебя выдать, Дженьюэри.
– Мы идем к хорошему доктору, милая.
– У нас будут долгие каникулы, и мне починят мои ноженьки, – говорит Айла, болтая ногами.
– Верно. Ну, и Дэн хочет с нами.
– Зачем?
Бабуля расстегивает ремень и встает – ей нужно в уборную. Я не осмеливаюсь обернуться, но предполагаю, что она идет к Дэну, который сидит через шесть рядов за нами, и собирается задать ему тот же вопрос.
Мы летим уже час, и бабуля не произносит ни слова. Я могу понять ее недоверие и гнев по поводу внезапного появления Дэна в нашей жизни. Конечно, она не хочет видеть его здесь; какой бы страшной ни была эта поездка, мы должны были пережить ее втроем – я, бабушка и Айла.
– Бабушка, – шепчу я.
– Ммм, – отвечает она.
– И я тоже не могу поверить, что Дэн тут, но как бы мы про него ни думали…
Бабушка морщится при звуке его имени.
– Все это ради Айлы, – говорю я.
– Знаю.
Она смотрит перед собой.
Ясно, что бабушка не доверяет Дэну. И я тоже.
Прошло два часа, а я до сих пор в мыслях о нем. О чем я вообще думала, раз позволила ему вернуться в свою жизнь так стремительно? Он не заслуживает того, чтобы быть частью жизни его дочери. Я вспоминаю, как бегала по врачам и водила Айлу на процедуры, а то, что рядом нет Дэна, было мне как нож в сердце. Разве не ужасно – бегать по городу в поисках жилья, выслушивать от агентов идиотские вопросы про мою беременность и бред вроде: «А ваш партнер тоже приедет посмотреть?» И эти вечные расспросы мамочек в детском саду – кем работает мой муж? И медсестер – кто нас содержит? А по утрам, когда я просыпалась и шла в детскую, а потом не могла уснуть, обуреваемая неуверенностью в будущем, каково мне было, – это он понимает? Да, мы были молоды и у нас бы ничего не вышло, но речь о том, что Дэн не мог думать ни о ком, кроме себя.
Я расстегиваю ремень – почему-то очень не вовремя захотелось в туалет. Выглядываю в проход: очереди нет. Быстро иду по проходу, избегая зрительного контакта с Дэном, но моя попытка игнорировать его напрасна.
– Дженьюэри! – Он встает и идет за мной. – Подожди!
Дэн хватает меня за руку.
– Слушай, я знаю, что ни ты, ни бабушка не в восторге от моего присутствия.
– Идеально сформулировано.
– И я тебя не виню, но попробуй меня понять.
– Дэн, ничего не выйдет, – говорю я, с неудовольствием заметив красную лампочку на кабинке туалета и мысленно торопя того, кто там сейчас находится.
– Я не говорю, что это будет легко, но…
Я обращаюсь к нему:
– Почему сейчас? Почему тебе вдруг стало не наплевать?
Дверь в туалет открывается, и из кабинки выходит молодая женщина. Расстроенный, Дэн пропускает ее.
– Пожалуйста, Джен, дай мне еще один шанс, позволь мне поближе узнать свою дочь.
Я закрываю дверь у него перед носом.
Облокотившись на крохотную раковину, я пытаюсь сосредоточиться. Я не могу удалить Дэна отсюда насильно. Уж я-то знаю, каким упрямцем он может быть. Если он что-то решил, то все, хоть кол на голове теши. Но если он думает, что я собираюсь впустить его обратно в нашу жизнь вот так вот легко, то он сильно ошибается. Ему придется горы свернуть, чтобы получить возможность общаться с дочерью.
Когда мы приземляемся в Миссури, уже темнеет. Но это не важно – на время суток и на погоду мне наплевать. Самой веселой из нас четверых оказалась Айла – ей было очень приятно, что капитан пригласил ее в кабину. Она с достоинством приняла подарок, маленькие самолетные крылья – знак внимания. Когда у вас ДЦП, вы всегда выделяетесь из толпы, так что выбор моей девочки для доброго жеста был очевиден.