Кевин Милн - Шесть камешков на счастье
Миссис Стин шагнула вперед и в последний раз дотронулась до моего живота, вытирая другой рукой слезы.
– Вы хоть пришлете мне ее фотографию? – улыбнулась она через силу.
– Конечно, – ответила я, задыхаясь от чувства вины и борясь с подступавшими к горлу рыданиями.
– Или его, – напомнил пастор Стин.
– Да, папа. Или его.
Глава 31
Я шла по коридору в школе, как вдруг меня догнал Грант. Рядом никого не было. Я остановилась.
– Ты ведь уже совсем скоро родишь, верно? – спросил Грант.
До этого мы долго не разговаривали. Надо сказать, вид у него был сейчас совсем неважный: мешки под глазами, как будто он не спал недели две. К тому же исхудал так, что стал похож на тень.
– Через полторы недели, – ответила я. – Но у меня постоянно схватки. Врач говорит, что это может произойти когда угодно.
– Пол ребенка ты решила не узнавать? – не отставал Грант.
Я покачала головой.
– Но ты точно собираешься отдать его на усыновление?
Я кивнула. Грант продолжил:
– Хорошо-хорошо. Думаю, это к лучшему.
Должно быть, выражение лица у меня стало таким жутким, что он тут же поправился:
– То есть не для меня, конечно… Я имею в виду, для ребенка… и для тебя. – Он помолчал и пробормотал: – Слушай, детка, я знаю, я облажался. Сильно. Мне хотелось бы быть для тебя лучшим отцом. Но как?
Казалось, Грант пытается подобрать слова.
– Я хочу тебе сказать еще до рождения этого ребенка: ты достойна лучшего. Что бы ни случилось в будущем, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Элиза тоже. Вы особенные, и я хочу, чтобы ты смогла осуществить все свои мечты. Не позволяй никому встать у тебя на пути.
Он снова сделал паузу, глядя вокруг, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.
– Прости меня за то, что я сделал с тобой. И за то, кем я стал после смерти твоей мамы.
Грант попытался положить руку мне на плечо, но я отстранилась, стыдясь его прикосновения. Его лицо помрачнело.
– Да, ты слишком добра ко мне, Мэделин, – снова пробормотал он, очевидно сделав акцент на моем имени. Наверное, это был второй или третий раз в моей жизни, когда Грант назвал меня по имени. Уходя, он добавил фразу, которую я слышала всего однажды – на объявлении приговора маминому убийце:
– Но в угоду милосердию нельзя жертвовать справедливостью.
Я не поняла, что Грант имел в виду. Но тем же вечером его машина на полной скорости врезалась в дерево рядом у проселочной дороги. Алкоголя в его крови обнаружено не было, но он был не пристегнут. Об этом даже показали сюжет в десятичасовых новостях – сначала искореженный автомобиль, а после этого парня с микрофоном на фоне нашей школы, который долго рассказывал, что погибший был прекрасным преподавателем и заботливым отцом и все его очень любили. Следствие пришло к выводу, что, должно быть, машина попала в яму на обочине и водитель не справился с управлением. Но мы-то с Нэйтаном знали.
Просто для Гранта настал час расплаты.
И все равно я проплакала всю ночь. В основном из-за Элизы, которая до сих пор с нетерпением ждала дня, когда сможет вернуться к отцу. Он все время повторял ей: «Скоро, милая, скоро мы снова будем жить вместе». Однако я плакала, потому что еще хранила в памяти времена, когда Грант не пил. Каким бы жутким отчим ни становился напившись, я все еще помнила, каким он был до того: любящим мужем и человеком, который помогал мне в трудную минуту.
Может быть, в угоду милосердию и нельзя пожертвовать справедливостью, но в данном случае, как мне казалось, справедливость вошла в дверь без стука.
На следующий день мы с Нэйтаном решили не ходить в школу, а остались дома с Элизой. После полудня у нас состоялся очередной тяжелый разговор: я хотела рассказать его родителям правду, а Нэйтан меня отговаривал. Но я больше не видела смысла в том, чтобы скрывать, кто отец ребенка, – ведь Грант был мертв. И ни полиция, ни газеты уже ничего бы сделать не смогли.
Однако Нэйтан прямо-таки рассвирепел:
– Ты ни черта не понимаешь, Мэдди! Нельзя рассказывать им ничего. Что с того, что Гранта больше нет? Это что-то меняет?
– Это меняет все. Теперь это просто семейное дело. Никакой полиции, никакого суда. Не нужно давать показания. Теперь все иначе, Нэйтан. Так почему ты и дальше должен тащить все на себе?
– О, и теперь тебя, значит, не волнует, что люди могут пронюхать?
– Конечно, волнует. Но твои родители имеют право знать правду, особенно после всего, через что мы все прошли.
– А Рэнди? Ты что, ему тоже собираешься рассказать? – ошеломленно прошептал Нэйтан.
– Он ненавидит меня, Нэйтан. Я бы ни за что ему не рассказала. И вообще, никто в школе не должен знать. Особенно те, кто обожал Гранта. А то еще подумают, что это я виновата в его смерти, – поморщилась я.
Нэйтан буравил меня взглядом гораздо дольше, чем хотелось бы.
– А разве это не так? – спросил он наконец.
– Мы виноваты в том, что случилось с Грантом? Не думаю, – откликнулась я.
– То есть ты думаешь, что его смерть – расплата за то, что он с тобой сделал?
– Не думаю, – сказала я быстро. – Хотя, признаюсь, иногда он так меня доводил, что я желала ему смерти.
– То есть если бы мы поступили иначе – пошли в полицию с самого начала, Грант был бы жив? – рассуждал Нэйтан.
Слышать этот вопрос мне было больно.
– Да, – вымолвила я слабым от волнения голосом. – Вероятно. В тюрьме… но жив.
– Неужели ты не поняла? Он же погиб из-за нас! – вскричал Нэйтан, схватившись руками за голову.
– Нет! Он покончил с собой, потому что не смог жить с чувством вины. Устал бояться последствий, которые, он знал, рано или поздно наступят, – возразила я. И остановилась – мне нужно было понять реакцию Нэйтана. – Ты ведь поэтому не хочешь рассказать все родителям? Потому что чувствуешь себя виноватым в смерти Гранта?
– Нет. Да… Не знаю. И поэтому тоже, наверное, – отрезал Нэйтан. Он сделал несколько шагов по комнате, нервно взъерошив волосы. – Я рад, что помог тебе, Мэдди. Я так счастлив, что оказался в тот день рядом. Если бы ты покончила с жизнью из-за Гранта, я бы никогда не смирился с этим. В данном случае лучше он, чем ты. Но в то же время посмотри, что теперь стало с моими родителями. Папа лишился хорошей работы. Хуже того, лишился доверия своих прихожан, которым пришлось искать новую церковь. Все это совершенно несправедливо. Не знаю, что могло бы быть, но из-за нашего решения все пошло наперекосяк. И как папа с мамой теперь отреагируют, если я позвоню им и небрежно так сообщу: «Вообще-то всего этого можно было избежать, если бы я сразу рассказал правду. Но я решил поиграть в героя-мученика и врал вам, как и всем остальным, – и вот теперь из-за этого ваша жизнь превратилась в кошмар, а Грант покончил с собой!» Весело, да?
Он остановился – перевести дух.
– Знаешь, что мне с рождения вдалбливал папа? Нужно всегда быть честным, Нэйтан. И после того, чем для них с мамой обернулась эта ложь, ты так уверена, что они простят меня… меня, поставившего твои интересы выше интересов своей семьи?
– Да, – прошептала я, уязвленная его словами. – В конечном итоге да.
– В конечном итоге… может быть. Честно говоря, самоубийство Гранта очень сильно облегчило мне жизнь – теперь не нужно ни о чем рассказывать родителям. Потому что, если бы он был жив, когда мы пошли бы в полицию, папа с мамой бы сразу смекнули, что мы им врали, ведь так? А теперь никто не узнает. Эта правда должна умереть вместе с нами! И пусть ни мои родители, ни Рэнди, ни кто-либо в школе, ни даже Элиза ни о чем не догадываются.
– О, – не выдержала я, – это твое окончательное решение?
Я никогда еще не видела Нэйтана с таким бледным лицом. И он выглядел таким хрупким, словно вот-вот треснет, как скорлупка.
– Что происходит? Ты что-то от меня скрываешь? – спросила я.
Нэйтан развернул к себе рядом стоящий стул и сел, словно ноги не держали его. А дальше – закрыл лицо руками и зарыдал, сначала тихо, потом все сильнее.
– Это я убил Гранта, Мэдди, – глухо простонал Нэйтан. – Это моя вина!
– Потому что мы не притащили его в полицию? Ерунда. Глупости какие, – отмахнулась я.
– Нет, ты не поняла! Грант говорил со мной. Вчера на перемене, прежде чем поговорить с тобой, он почти насильно втащил меня в свой класс.
– Что он сказал?
– Умолял, чтобы я никогда никому не говорил о том, что он сделал с тобой. Мол, каких бы гадостей он ни натворил, он очень любит тебя и Элизу и ему стыдно за содеянное. Он сказал, что придумал, как исправить положение, чтобы вам с сестрой не пришлось больше расхлебывать ситуацию. И хотел убедиться, что Элиза никогда ничего не узнает. Он уже столько раз подвел ее, что не может позволить ей жить с этим.
– Что ты ему сказал? – спросила я.
– Что ничего обещать не могу, – стонал Нэйтан.
– Правильно.
– Нет. Он сказал, что я не понимаю, но скоро пойму. Что он скоро от нас уйдет. Не в клинику, а просто уйдет, насовсем. Я подумал, он собирается уехать из города или придумал что-то еще, чтобы уйти от правосудия. Тогда я окончательно обнаглел и сказал, что, если он уйдет, я тут же обращусь в полицию. Думаю, он был немного раздражен, что я его не понимаю, потому что стукнул кулаком по столу и сказал: «Слушай, всем ведь будет все равно, если я умру?»
