Лиз Тренау - Шелковые узы
Он делал пометки и ответил на несколько вопросов, после чего протянул дяде Джозефу пачку листов.
– Здесь вы увидите пример каждого портрета и цену. Можете написать мне в любое время, если у вас возникнут дополнительные вопросы. Мне нужно будет, чтобы вы приезжали для позирования не более шести раз. Все зависит от композиции, которую вы изберете. Я могу писать тут или в Бате. Как вам будет удобно.
Наступила тишина. В этот момент Анне очень захотелось задать вопрос о картине на мольберте, но она испугалась, что это может быть невежливо. К счастью, дядя Джозеф, казалось, не обращал внимания на подобные мелочи.
– Можно взглянуть на вашу последнюю работу? – спросил он.
Мистер Гейнсборо заколебался, но потом подошел к мольберту и резко сбросил ткань с картины.
– Как видите, работа еще не окончена, – сказал он.
Это был портрет симпатичного джентльмена в темно-розовом шелковом сюртуке, написанный почти в полный рост. Мужчина опирался о скалу, а фоном картины служил классический пейзаж. Джентльмен был изображен прекрасно, однако внимание Анны приковали к себе листва на переднем плане и плющ, оплетающий скалу.
– Это так чудесно, сэр, – тихо сказала она. – Я всегда очень высоко ценила ваши портреты. Но должна признать, больше всего восхищаюсь тем, как вы изображаете пейзажи и природу.
Мистер Гейнсборо, который до этого вел себя довольно скованно, в тот момент немного оживился.
– Я рад слышать это, мадам, потому что с большим удовольствием пишу именно пейзажи. Когда рисую природу, я отдыхаю от изображения человеческих лиц и форм.
– Однако у этого мужчины очень красивое лицо. Могу я спросить, кто это? – поинтересовался Джозеф.
– Это Джошуа Григби, адвокат из Грейз-Инн, – ответил Гейнсборо. – Его семья из моего любимого графства Суффолк, где мне привили любовь к пейзажам и природе.
– Вы из Суффолка! – воскликнула Сара. – Моя племянница тоже приехала оттуда не так давно.
– Из небольшой деревни неподалеку от Халесворта, – добавила Анна. – Я также полюбила рисование, изображая природу родного края.
– А я из Ипсуича[42], хотя родился на юге, в Садбери[43]. Вы тоже художник? Какое чудесное совпадение!
– Едва ли можно назвать меня художником, сэр, – ответила она, краснея. – Просто я люблю рисовать карандашами и красками.
– И вы должны это делать как можно чаще. – Гейнсборо задумался. – Можно научиться разным техникам, наблюдая за работой других художников, но ваши собственные глаза и руки являются самыми важными учителями. Ничто не заменит наблюдение и постоянную практику.
Анна хотела еще пообщаться с ним, но тетя Сара начала ерзать на стуле рядом с племянницей.
– Это было очень интересно, однако мы не хотим вас задерживать, мистер Гейнсборо, – сказала она. – Спасибо за то, что уделили нам немного времени.
– Был рад знакомству, – ответил он, а потом обратился к Анне: – Планируется открыть новое Общество изящных искусств, вы слышали? Оно будет находиться недалеко отсюда. Возможно, вы будете первой леди, которая сможет выставить там свои работы.
– Не дразните меня, сэр.
Он рассмеялся, но его глаза оставались серьезными.
– Я знаком со многими хорошими художницами, – заметил он. – Нет причин, из-за которых эти леди не должны выставлять свои работы для широкой публики.
Когда они вышли из здания, Анне показалось, что она пари́т по воздуху.
* * *Все еще взволнованная после встречи с известным мастером, Анна взялась за перо. Анри мог бы понять ее возбуждение.
Дорогой Анри!
Спасибо за письмо. Я очень рада узнать, что Вы почти готовы приступить к работе. Я бы с радостью посмотрела на это сама, если бы у меня была возможность.
Сегодня я познакомилась с великим художником Гейнсборо. Представьте! Я восхищаюсь его работами. В любом случае, интерес, проявленный Вами к моему эскизу, распалил мое любопытство, и мне стало интересно узнать больше о рисунках для ткани. Я уже заказала новый, больший по размерам альбом, чтобы продолжить рисовать! Но мне нужно подробнее узнать о ткачестве. Вероятно, Вы сможете меня научить?
Пожалуйста, отвечайте быстрее.
С наилучшими пожеланиями, А.16
Если вы неумышленно обидите кого-нибудь, пусть ваш язык будет смочен маслом, а не уксусом; пытайтесь скорее успокоить, а не разбередить рану и избегайте гнева. Посредством спокойствия и хороших манер можно убедить самых упрямых и усмирить самых сердитых.
Советы подмастерьям и наемным рабочим, или Надежное руководство, как заработать уважение и состояниеОни подошли к тюрьме, стоявшей на Ньюгейт-Стрит, и вскоре стало ясно, что сегодня был необычный день. В церкви звонили в колокола, и многочисленная толпа, еще бо́льшая, чем та, что собиралась во время демонстрации ткачей, блокировала все подходы к тюремным воротам.
Анри казалось, весь Лондон вышел на улицы: мужчины, женщины и дети были одеты в лучшие наряды, словно собрались в храм, а потом на пикник в парк и прогулку на лодке по реке.
– Святой Боже! – воскликнул месье Лаваль. – Сейчас будут казнить осужденных.
На лестнице появился узник, вызвав рев толпы, в котором смешались радость и порицание. Несмотря на кандалы, сковывавшие человека по рукам и ногам, он был одет как денди. Через силу подняв руки, он улыбнулся собравшимся, в этот момент напоминая короля, приветствующего подданных.
Потом под насмешки и свист толпы узника свели вниз и посадили на старую телегу, где его ждал длинный деревянный ящик. Анри с ужасом понял, что это гроб. В нем осужденного должны были похоронить.
Но мужчина не обращал внимания на домовину, он смеялся и шутил с солдатами, старательно уворачиваясь от летевших в него гнилых фруктов и экскрементов. Когда телега двинулась в путь в окружении солдат, вооруженных пистолетами и шпагами, толпа ринулась за ней.
– Как далеко находится виселица? – спросил Анри у седого старика, стоявшего рядом с ним.
– До Тайберна две мили. Однако они будут останавливаться у каждой таверны, поэтому дорога займет не менее трех часов. Ему купят столько пива, что он будет мертвецки пьян, когда окажется на виселице. Ублюдок еще легко отделался.
– Что за преступление он совершил?
– Говорят, убил женщину, хотя он отрицает это. Она была шлюхой, но никто не должен так умирать.
– А почему такому грешнику покупают пиво?
– Они приходят сюда ради зрелища, – ответил старик. – Они хотят увидеть, как он намочит штаны.
– От страха?
– Нет. Когда он немного повисит, станет понятно, что он наконец помер, – буркнул старик.
Анри наблюдал за шумящей толпой, чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота. Насколько бы ужасным ни было его преступление, как могут люди так карать себе подобных? А что, если этот человек невиновен? Анри старался не думать о том, что его друг тоже может подвергнуться столь жутким насмешкам и бесславной смерти.
Когда толпа немного поредела, они с месье Лавалем смогли протиснуться к тюремным воротам. Они еще не подошли к лестнице, а юноша уже различил крики узников. Ему казалось, они вот-вот должны войти в ворота ада, только эта преисподняя находилась на земле в двух милях от его дома и всего в нескольких сотнях ярдов от самого красивого здания, что он когда-либо видел. Месье Лаваль сказал ему:
– Это собор Святого Павла. Мы сможем потом там помолиться.
Отдав шесть пенсов за вход, они пошли вслед за толстым краснолицым тюремщиком по коридору к камерам. Вонь и шум были невыносимы. Месье Лаваль протянул Анри платок.
– Зажми нос, парень, – сказал он. – Здесь можно легко подцепить какую-нибудь заразу.
Тюремщик отпер тяжелую металлическую дверь и провел их в камеру. Это было большое каменное помещение. Свет в него проникал через два маленьких зарешеченных окошка высоко под потолком. Поначалу глаз ничего не различал в полумраке, но по мере того как их зрение начало привыкать к плохому освещению, они поняли, что в камере находится несколько десятков человек, прикованных цепями к стенам. Большинство узников были полностью обнажены, тела покрывала лишь их собственная грязь. Все выглядели одинаково отчаявшимися и голодными. Они гремели цепями и просили дать им еды, воды, табака и джина. Пройдя немного вперед, старик и юноша обнаружили Ги, лежавшего на грязном полу.
Анри потряс его за плечо.
– Это я и месье Лаваль. Мы пришли помочь тебе.
Повернув голову, Ги посмотрел на друга.
– Оставьте меня, – простонал он. – Тут уже ничего не поделаешь.
– Мы принесли еду.
Вид свертка, который месье Лаваль достал из-за пазухи, заставил всех узников податься вперед. Они начали громко кричать и греметь цепями. Ги схватил сверток, разорвал его и начал быстро запихивать хлеб с сыром в рот. Когда он проглотил последний кусок и убедился, что крошек тоже не осталось, то выхватил из руки Анри бутылку с портером, зубами сорвал крышку и выпил содержимое в четыре глотка, тяжело дыша после каждого из них. Ги закончил трапезу, громко рыгнув, чем вызвал одобрительный гул сокамерников.
