Эль Кеннеди - Сделка
Я поглаживаю его, и Гаррет издает тихий стон.
– Видишь, Уэллси, это старый, добрый пенис.
Вот теперь смешно становится мне.
– В этом предложении столько неправильного, что я даже не знаю, с чего начать. – Я замолкаю. – Кстати, а насколько он старый?
– Ему двадцать, как и мне, – совершенно серьезно отвечает Гаррет. – Но он гораздо взрослее меня. А как насчет твоего дамского канала? Он мудрее тебя, или он…
Я затыкаю ему рот поцелуем.
Вскоре я опять трепещу от наслаждения. Рука Гаррета возвращается туда, где мне и хочется ее чувствовать. Каким-то образом я оказываюсь без белья. Когда длинный палец проникает вглубь меня, я вскрикиваю. Мышцы влагалища непроизвольно сжимаются вокруг пальца, и у меня от восторга кружится голова.
Язык Гаррета хозяйничает у меня во рту, его член двигается в моей руке, и я впервые чувствую себя такой желанной, осознавая, что это из-за меня Гаррет издает эти страстные возгласы. Он отрывается от моих губ и покусывает мое плечо, и горящий во мне огонь вспыхивает настолько ярко, что я понимаю: долго я не выдержу. Мои стоны становятся громче.
Однако все возбуждение угасает, когда я открываю глаза и обнаруживаю, что Гаррет наблюдает за мной.
Я каменею под его ласками.
– В чем дело? – спрашивает он.
– Ни в чем. – Я сглатываю. – Просто… поцелуй меня. – Я притягиваю вниз его голову и приоткрываю губы, пропуская в рот его язык.
Гаррет ласкает мой клитор с потрясающей ловкостью. Он словно знает, где нужно нажать посильнее, когда двигать пальцем побыстрее, а когда замедлить движение. Я вцепляюсь в его умелую руку, он стонет, и вдруг возбуждение снова гаснет.
Я тоже издаю стон, но от разочарования.
– В чем дело, Уэллси? – Его палец замирает на клиторе. – Ты же уже близко. Я чувствую.
– Я… я… – От ощущения полной безнадежности у меня сжимается горло. – Я подхожу, а потом… потом все уходит. – Мне так стыдно, что хочется плакать. – Так происходит каждый раз.
– И что же мне делать? – обеспокоенно спрашивает он.
– Не знаю. Ласкай меня дальше. Пожалуйста.
Он так и делает, и, о боже, у него это получается великолепно. Когда он медленно засовывает в меня два пальца, я закрываю глаза, однако это ничего не меняет. Я все равно знаю, что он наблюдает за мной.
Как наблюдал Аарон, когда забирал у меня то, что я не хотела отдавать.
Я в полной мере все осознавала, когда меня насиловали. Иногда, находясь в депрессии или погрузившись в жалость к самой себе, я костерю те самые таблетки за то, что они не отключили меня. Предполагается, что препараты, используемые для изнасилования, вырубают человека. Предполагается, что я не должна помнить о том, что было. Я и хотела бы забыть.
Но я все помню. Эти воспоминания более расплывчатые, чем обычные, но озверевшее лицо Аарона навсегда врезалось мне в память. Я помню, как лежала на кровати родителей Мелиссы, как чувствовала на себе тяжесть его тела, помню, как он врывался в меня, сильно и глубоко. Помню, как было больно. Однако я была как парализованная. Несмотря на жуткое желание пнуть его или ударить по голове, руки и ноги не подчинялись мне. Голосовые связки словно закостенели, поэтому я не могла кричать. Я могла только смотреть в эту самодовольную рожу, в эти карие глаза, горящие похотью и удовольствием.
Неприятные воспоминания набросились на меня, будто рой пчел, и разрушили последние остатки желания. Я знаю, что Гаррет чувствует произошедшую во мне перемену. Во мне больше нет жара, я не мокрая и не податливая. Я стала бесчувственнее доски и холоднее льда.
– Это не работает, – хрипло говорит Гаррет.
Я сажусь и стараюсь не заплакать.
– Знаю. Прости. Просто… ты… ты смотришь на меня… и…
Он криво усмехается.
– Что, было бы лучше, если бы я закрыл глаза?
– Нет, – с несчастным видом говорю я. – Потому что я знаю, что ты мысленно представляешь меня.
Гаррет со вздохом перекатывается на спину и кладет голову на изголовье. Он все еще возбужден: я вижу, как топорщатся брюки над его членом. Однако он словно не замечает своего состояния.
– Ты мне не доверяешь, – произносит он, глядя мне в глаза.
Я поспешно возражаю:
– Да доверяю я тебе. Меня бы здесь не было, если бы не доверяла.
– Замечательно. Тогда я скажу иначе: ты не доверяешь мне настолько, чтобы отключиться от всего.
Я закусываю нижнюю губу. Мне хочется сказать, что он ошибается, но в глубине души я знаю, что он прав.
– Секс построен на доверии, – продолжает Гаррет. – Даже если ты не любишь человека, если это самый примитивный перепих, все равно нужно в определенной мере доверять партнеру, чтобы открыться и позволить себе стать уязвимым, понимаешь? Ведь когда человек кончает, он очень уязвим. – Он грустно усмехается. – Во всяком случае, так говорит Гугл.
– Ты изучал все это в Гугле? – возмущаюсь я.
От смущения парень краснеет.
– Пришлось. Я никогда не спал с девушкой, которую… ну, ты понимаешь…
– Понимаю. – Я еще сильнее прикусываю губу, чтобы остановить слезы.
– Неудивительно, что после всего, что случилось с тобой, ты боишься оказаться беззащитной. – Он на мгновение замолкает, размышляя о чем то. – Ты была девственна?
Я плотно сжимаю губы и киваю.
– Я так и думал. – Гаррет снова замолкает. – У меня есть одна идея. Хочешь узнать какая?
Я не могу говорить, потому что нахожусь на грани истерики, поэтому снова киваю.
– А давай ты сама доведешь себя до оргазма?
Я думала, что до конца использовала дневной лимит на унижение, но, как выясняется, кое-что еще осталось.
– А я и так все время это делаю. – Я краснею и смущенно отвожу взгляд.
– Нет, у меня на глазах, – поправляется Гаррет. – Кончай сейчас, передо мной. – Он задумывается. – А я кончу перед тобой.
О господи.
Мне не верится, что мы так спокойно обсуждаем эти вопросы. Что он предлагает мне удовлетворить самих себя на глазах друг у друга.
– Прошу простить меня, но мне пора вешаться, – говорю я. – Потому что я еще никогда не была в такой унизительной ситуации.
– Не надо тебе вешаться. – Гаррет уже загорелся своей идеей. – Это просто будет упражнение на доверие. Серьезно, думаю, все получится. Мы оба отбросим свою защиту и станем уязвимыми, и ты увидишь, что в этом ничего страшного нет.
Я не успеваю ответить, как он быстро встает с кровати и стягивает с себя майку. Затем так же быстро снимает брюки.
У меня перехватывает дыхание. Я уже прикасалась к его стоящему члену, но в глаза его не видела. И вот я вижу его, он длинный и твердый, он совершенен. Вид обнаженного тела Гаррета ошеломляет меня, и, когда мой взгляд поднимается к его лицу, я вижу в нем исключительно здоровое желание и нежную поддержку. Ни грязной похоти, ни проблесков властности, ни жестокости или злорадства.
Он не Аарон. Он – Гаррет, и он выставляет себя мне напоказ, стремясь убедить, что в отказе от бдительности ничего плохого нет.
– Ханна, сними майку. Дай мне взглянуть на тебя. – Парень озорно усмехается. – Обещаю не пялиться на твои голые сиськи.
Я непроизвольно улыбаюсь. Но не шевелюсь.
– Покажи, что ты делаешь с собой, когда одна, – просит он.
– Я… – В горле застревает ком, мешающий мне говорить.
Голос Гаррета становится хриплым и обольстительным.
– Ты покажешь мне, а я покажу тебе.
Он обхватывает свой член, и я издаю стон.
Я встречаюсь с ним взглядом, и твердая убежденность, которую я вижу в его глазах, побуждает меня к действию. Мои руки дрожат, когда я берусь за край майки и снимаю ее через голову, оставаясь в одном бюстгальтере.
Затем я набираю в грудь побольше воздуха и снимаю бюстгальтер.
Глава 25
Я никогда раньше не онанировал на глазах у девчонки. Ну, я поглаживал свой член, прежде чем засунуть его в надлежащее место, но вот чтобы работать кулаком от начала и до конца, такого не было. И я сейчас нервничаю.
Я бы соврал, если бы утверждал, что вся эта ситуация на меня не действует.
Мне не верится, что Ханна, голая, лежит на моей кровати. Она чертовски красива. У нее изящное тело, все изгибы и выпуклости там, где и должны быть. Ее груди – само совершенство, округлые и торчащие, с розовато-коричневыми сосками. Мой взгляд перемещается к узкой полоске волос внизу ее живота, и мне дико хочется, чтобы она раздвинула ноги. Мне хочется видеть ее всю.
Но я не хочу сойти за извращенца. А еще я не хочу испугать ее, поэтому я держу рот на замке. Мой член тверд, как камень, он пульсирует в моем кулаке, и я изо всех сил стараюсь не пожирать взглядом обнаженную девушку на своей кровати.
– Ты ничего не говоришь, – с осуждением произносит она, и я по ее тону понимаю, что она тоже нервничает.
– Я не хочу испугать тебя, – хрипло говорю я.
– Дурашка, ты же стоишь передо мной голый со своим членом в руке. Если это меня не пугает, то вряд ли что-то еще может испугать.
Резонно. Чтоб мне провалиться, но мой член затрепетал, когда она назвала меня «дурашкой». По сути, каждое слово, что слетает с ее губ, распаляет меня все сильнее.
