Последние дни Помпей - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж
— А! — сказал Арбак, останавливаясь как вкопанный. Такова слепота страсти, которая постигает даже самых проницательных людей: в первый раз осторожному и осмотрительному Арбаку пришло в голову, какому риску он подвергает самого себя.
— Но, — продолжала ведьма, — если вместо снадобья, от которого перестанет биться его сердце, я дам ему другое, которое иссушит и расстроит ум, сделаеттого, кто его выпьет, ни на что не годным, жалким безумцем, погруженным во мрак, если он отупеет и состарится раньше времени, ведь твоя цель все равнобудет достигнута, не так ли?
— О колдунья! Ты больше не слуга мне, а сестра, равная Арбаку! Насколько женский ум даже во мщении изобретательней нашего! Насколько хуже смертитакая судьба!
— А риска почти никакого, — продолжала ведьма, радуясь своему злобному плану, — потому что наша жертва могла лишиться рассудка из-за множества причин, которых люди побоятся доискиваться. Он мог быть в винограднике и увидеть нимфу [67] или само вино могло оказать такое же действие — ха-ха-ха! То, в чем могут быть замешаны боги, люди никогда не расследуют слишком тщательно. Но пусть даже случится худшее, пусть узнают, что это любовные чары, — не беда: ведь приворотное зелье нередко вызывает безумие, и даже той красавице, которая его опоит, будет оказано снисхождение. Могущественный Гермес, доволен ты моей хитростью?
— За это ты проживешь на двадцать лет больше, — отвечал Арбак. — Я заново проведу линию твоей жизни средь бледных звезд — Властитель Огненного пояса умеет быть благодарным. И, кроме того, колдунья, вот эти золотые орудия построят тебе жилье поуютней: сослужив мне службу, ты заработала больше, чем гадая на решете и на лезвии тысяче невежественных крестьян.
Сказав это, он бросил на пол тяжелый кошелек, который звякнул, радуя слух ведьмы, любившей сознавать, что она может купить удобства, которые презирала.
— Прощай, — сказал Арбак. — Смотри же, бодрствуй до утра, вари зелье. Ты заставишь повиноваться себе всех своих сестер, когда расскажешь на вашемсборище, что твой покровитель и друг — египтянин Гермес. Увидимся завтра вечером.
Не слушая напутствий и благодарностей колдуньи, он быстрыми шагами вышел из пещеры на лунный свет и поспешил вниз с горы.
Ведьма, проводившая его до выхода, долго стояла, глядя ему вслед; и когда лунный свет озарял ее призрачную фигуру и мертвенно-бледное лицо, казалось, будто Арбак чудесным образом убежал от страшного Орка, а она, стоя впереди ужасной толпы теней у черных врат, тщетно молит его вернуться и вздыхает, мечтая вновь быть вместе с ним. Потом колдунья медленно вернулась в пещеру, со вздохом подобрала тяжелый кошелек, взяла светильник и прошла в самый дальний угол. Темный проход, который круто спускался вниз, скрытый валунами и скалами так, что чго можно было увидеть, только подойдя совсем близко, открылся перед ней. Она спустилась вниз по этому мрачному коридору, который словно вел к чреву Земли, и, подняв камень, положила свое сокровище и ямку, где при свете светильника заблестели монеты различного достоинства, полученные от доверчивых и благодарных людей.
— Люблю смотреть на вас, — сказала она, — потому что когда я вас вижу, то чувствую себя и впрямь могущественной. И я проживу лишних двадцать лет, чтобы накопить еще! О великий Гермес!
Она снова завалила ямку камнем, прошла еще несколько шагов и остановилась перед глубокой ровной лещиной. Она нагнулась и услышала странный глухой грохот, который, если воспользоваться простым, но верным сравнением, напоминал скрежет ножа на точиле. Клубы черного дыма, завиваясь спиралью, врывались в пещеру.
— Тени сегодня расшумелись больше обычного, — сказала ведьма, встряхивая седой головой. Заглянув в щель, она увидела далеко внизу длинные огненныеполосы. — Странно, — сказала она, попятившись. — Всего два дня назад был виден лишь тусклый далекий свет. Что же это предвещает?
Лисица, которая шла следом за своей хозяйкой, с тоскливым воем бросилась назад, в пещеру, подняв хвост. Ведьма вздрогнула от ее беспричинного воя — и те суеверные времена это считалось дурным знаком. Она пробормотала заклятие и поспешила в пещеру, где, колдуя над травами, приготовилась исполнить волю египтянина.
— Он назвал меня старой дурой, — сказала она, меж тем как из бурлящего котла густо повалил пар. — Когда челюсть отвиснет, зубы вывалятся и сердце еле бьется, жалок тот, кто впадет в слабоумие. Но когда, — продолжала она с торжествующей улыбкой, — молодой, красивый и сильный вдруг лишается разума, это ужасно! Гори, огонь, кипи, вода, набухай, трава, варись, жаба, — я его прокляла, и да падет на него проклятье!
В ту же ночь и в тот же час, когда происходил этот ужасный разговор между Арбаком и колдуньей, Апекид принял крещение.
ГЛАВА VIII
Дальнейший ход событий. Заговор зреет.
— И ты не боишься, Юлия, идти сегодня вечером к ведьме на Везувий, да еще вместе с этим ужасным человеком?
— Отчего же, Нидия? — отвечала Юлия робко. — Ты в самом деле думаешь, что это страшно? Эти старые ведьмы со своими волшебными зеркалами, решетами и травами, собранными под луной, я думаю, просто ловкие обманщицы. Они, наверно, ничего и не знают, кроме тех чар, за которыми я обращаюсь к ихискусству, а эти чары лишь результат знания полевых трав и целебных растений. Чего же мне бояться?
— А ты не боишься своего спутника?
— Кого, Арбака? Клянусь Дианой, я никогда не видела более почтительного мужчины, чем этот чародей! Не будь он таким смуглым, он был бы дажекрасив.
Хоть Нидия и была слепа, ей стало ясно, что Юлия не из тех, кого могли испугать ухаживания Арбака. Поэтому она не стала ее больше убеждать, но в ее смятенном сердце росло неодолимое желание узнать, действительно ли с помощью колдовства можно приворожить того, кого любишь.
— Возьми меня с собой, благородная Юлия, — сказала она наконец. — Я не могу служить тебе защитой, но хотя бы буду возле тебя.
— Охотно, — отвечала дочь Диомеда. — Но как же быть? Мы, наверно, вернемся поздно, а тебя хватятся дома.
— Иона добрая, — сказала Нидия, — если ты разрешишь мне переночевать в твоем доме, я скажу, что ты, давняя моя покровительница, пригласила меня к себе на целый день петь фессалийские песни…
Когда наступил вечер, Юлия улеглась в свои просторные носилки, где вместе с ней поместилась и Нидия, и они направились к загородным баням, о которых говорил Арбак. Избегая, по приказанию Юлии, модных мест, рабы-носильщики пришли на маленькую круглую лужайку, где в свете звезд поблескивала статуя Силена: веселый бог, у ног которого лежала пантера, облокотился о скалу, держа у рта кисть винограда, которой он, видимо, любовался, прежде чем ее съесть.
— Я не вижу чародея, — сказала Юлия, озираясь.
При этих словах египтянин медленно появился из-за деревьев, и тусклый свет заиграл на его длинных одеждах.
— Здравствуй, красавица! — сказал он. — Но погоди. Кто это с тобой? Нам не нужны свидетели.
— Это только слепая цветочница, о мудрый чародей, — отвечала Юлия. — Она сама родом из Фессалии.
— А, Нидия, — сказал египтянин. — Я ее знаю.
Нидия подалась назад и вздрогнула.
— Ты была в моем доме, — сказал у нее над ухом его голос. — Помни же клятву. Молчание и тайна, а не то берегись! «И все же, — добавил он про себя, — зачем нужно посвящать в наши дела даже слепую девчонку?» — И обратился к Юлии: —Неужели ты не доверяешь мне? Я совсем не так страшен, как это кажется.
И он осторожно отвел Юлию в сторону.
— Колдунья не любит, когда к ней приходит много людей сразу, — сказал он. — Пускай Нидия подождет тебя здесь, нам она ни к чему. Твоя красота ишатность — достаточная для тебя защита. Да, Юлия, я знаю твое имя.
Тщеславная Юлия, как мы уже видели, была не из робких. Любезности Арбака ей польстили, и она охотно согласилась, чтобы Нидия подождала у бань; Нидия тоже не настаивала. Когда она услышала голос египтянина, весь страх перед ним проснулся в ее душе, и она рада была, что ей не нужно идти вместе с ним.
