Где властвует любовь - Куин Джулия

Глава 13

– Но почему?

С минуту Пенелопа только молча взирала на него.

– Потому что… – Она замолчала, не представляя, как объяснить, что она чувствует. Ее сердце разрывается, ее самый ужасный – и самый восхитительный – секрет раскрыт, а он полагает, что у нее хватит присутствия духа, чтобы связно изложить свои мысли?

– Я понимаю, что она, возможно, самая редкостная стерва…

Пенелопа ахнула.

– …из всех, что рождались в Англии, по крайней мере, в этом поколении, но ради Бога, Пенелопа, – Колин запустил пятерню в свои волосы и вперил в нее жесткий взгляд, – если она готова взять на себя всю вину…

– Честь, – перебила его Пенелопа натянутым тоном.

– Вину, – повторил он. – Ты хоть подумала, что произойдет, если все узнают, кто ты на самом деле?

Уголки ее губ напряглись от нетерпения… и раздражения, вызванного, его снисходительным тоном.

– У меня было почти одиннадцать лет для размышлений на эту тему.

Его глаза сузились.

– Ты, кажется, иронизируешь?

– Вовсе нет, – отрезала она. – Неужели ты полагаешь, что за эти годы я ни разу не задумалась, что будет, если меня разоблачат? Я была бы идиоткой, если бы не переживала по этому поводу.

Колин схватил ее за плечи и тряхнул, хотя карету и так подбрасывало на неровном булыжнике.

– Ты погибнешь, Пенелопа. Погибнешь! Ты понимаешь, что я говорю?

– Если и не понимала, – отозвалась она, – то, уверяю тебя, поняла после твоих пространных рассуждений на эту тему, когда ты решил, будто леди Уистлдаун – это Элоиза.

Колин недовольно нахмурился: не слишком приятно, когда тебя тыкают носом в твои ошибки.

– С тобой перестанут разговаривать, – настаивал он. – Тебя подвергнут остракизму…

– А со мной и так не разговаривали, – резко бросила она. – Меня попросту не замечали. Как, по-твоему, я сумела продержаться так долго? Я была невидимкой, Калин. Никто меня не видел, никто не говорил со мной. Я могла стоять рядом, все слышать, и никто этого даже не замечал.

– Это неправда, – возразил Колин, пряча глаза.

– Правда, и ты это прекрасно знаешь. Просто не хочешь признавать, – она ткнула пальцем ему в плечо, – потому что чувствуешь себя виноватым.

– Ничего подобного!

– О, ради Бога, – презрительно фыркнула она. – Все, что ты делаешь, ты делаешь из чувства вины.

– Пен…

– По крайней мере, то, что касается меня, – уточнила Пенелопа. Ее дыхание участилось, кожа горела, даже душа, казалось, была охвачена огнем. – Думаешь, я не знаю, что твои родные испытывают ко мне жалость? Думаешь, от моего внимания ускользнуло, что ты и твои братья считаете своим долгом пригласить меня танцевать, стоит нам оказаться на одной и той же вечеринке?

– Это обычная любезность, – возразил он, скрипнув зубами. – И потом, ты нам нравишься.

– Фелисити вам тоже нравится, но что-то я не видела, чтобы ты танцевал с ней каждый раз, когда ваши пути пересекаются.

Колин довольно неожиданно отпустил ее плечи и скрестил руки на груди.

– Просто ты мне больше нравишься.

Пенелопа смутилась и замолчала, потеряв нить разговора. Вот что значит вовремя сделать комплимент! Ничто не могло обезоружить ее больше.

– И, – продолжил Колин, выгнув бровь, – ты не ответила на главный вопрос.

– Какой?

– Насчет того, что леди Уистлдаун погубит тебя!

– Тебя послушать, – пробормотала она, – так это не я, а кто-то другой.

– Извини, но мне пока еще трудно совместить в своем сознании женщину, которую я вижу перед собой, с таинственной особой, пописывающей статейки для бульварного листка.

– Колин!

– Я тебя оскорбил? – поинтересовался он издевательским тоном.

– Да! Я немало потрудилась над этими статьями. – Пенелопа сжала кулаки, смяв тонкую ткань своего бледно-зеленого утреннего платья. Ей нужно было чем-то занять руки, чтобы не взорваться от избытка нервной энергии, бурлившей в ее жилах. Единственной альтернативой было скрестить руки на груди, но ей не хотелось уподобляться ребенку, повторяя любимый жест Колина.

– Я и не думал принижать твои достижения, – заметил он снисходительным тоном.

– Но ты это сделал, – огрызнулась она.

– Нет.

– Тогда что, по-твоему, ты делаешь?

– Веду себя как взрослый человек! – нетерпеливо отозвался Колин. – Пора отвечать за свои поступки.

– И ты еще смеешь говорить о взрослом поведении! – взорвалась Пенелопа. – Человек, который бегает от малейшего намека на ответственность.

– И что, к дьяволу, это должно означать? – осведомился он.

– По-моему, это очевидно.

Колин откинул назад голову, устремив на нее оценивающий взгляд.

– Не могу поверить, что ты говоришь со мной в таком тоне.

– Не можешь поверить, что я это делаю, – поинтересовалась Пенелопа, – или что у меня хватило на это смелости?

Он не ответил, явно озадаченный такой постановкой вопроса.

– Я способна на большее, чем тебе казалось, Колин, – сказала она. И уже тише добавила: – И чем думала я сама.

Несколько мгновений Колин молча смотрел на нее, затем, словно через силу, процедил:

– Что ты имела в виду, когда сказала, будто я бегаю от ответственности?

Пенелопа сделала глубокий вдох в надежде, что это поможет ей успокоиться.

– Почему, по-твоему, ты так много путешествуешь?

– Потому что мне это нравится, – отрывисто произнес он.

– А еще потому, что тебе безумно скучно в Англии.

– И это означает?..

– Что ты не желаешь стать взрослым и сделать что-нибудь, что удерживало бы тебя на месте.

– Например?

Пенелопа развела руками в красноречивом жесте.

– Например, жениться.

– Ты делаешь мне предложение? – поинтересовался Колин, приподняв уголок рта в довольно нахальной ухмылке.

Ее щеки загорелись, но она заставила себя продолжить:

– Ты прекрасно знаешь, что нет, и не пытайся сменить тему намеренной грубостью. – Пенелопа выдержала паузу, предоставив ему возможность извиниться. Не дождавшись ничего, кроме оскорбительного молчания, она пренебрежительно хмыкнула. – Ради Бога, Колин, тебе уже тридцать три года.

– А тебе двадцать восемь, – сказал он не слишком любезным тоном.

Это подействовало на Пенелопу как удар под дых, но она была слишком рассержена, чтобы прятаться в свою привычную скорлупу.

– В отличие от тебя, – раздельно произнесла она, – я не могу позволить себе роскошь сделать кому-нибудь предложение. И в отличие от тебя, – добавила она теперь уже с единственным намерением вызвать у него чувство вины, в которой она упрекнула его ранее, – у меня никогда не было обширного круга поклонников, чтобы я могла позволить себе такую роскошь, как отказывать им.

Губы Колина сжались.

– И ты полагаешь, что разоблачение тебя как леди Уистлдаун увеличит число твоих поклонников?

– Ты пытаешься унизить меня? – процедила она.

– Я пытаюсь быть реалистом! А ты, похоже, совсем упустила это из виду.

– Я никогда не говорила, что собираюсь признаваться и том, что я леди Уистлдаун.

Колин поднял конверт с ее последней заметкой с сиденья кареты.

– В таком случае что это?

Пенелопа выхватила у него конверт и вытащила из него листок бумаги.

– Какая досада, – произнесла она полным сарказма тоном. – Я, кажется, пропустила предложение, где сообщается мое имя.

– Думаешь, эта твоя лебединая песня охладит интерес к личности леди Уистлдаун? О, прошу прощения, – он шутовским жестом приложил руку к сердцу, – видимо, мне следовало сказать – к твоей личности. Я вовсе не хочу лишать тебя заслуженной славы.

– А теперь ты говоришь гадости, – сказала Пенелопа. Удивительно, как это она до сих пор не расплакалась. Колин, которого она любила всю свою сознательную жизнь, ведет себя так, словно ненавидит ее. Разве есть на свете что-нибудь более печальное?

А может, вся эта печаль, которая накапливается внутри ее, – прощание с мечтой. Она создала в своем сознании идеальный образ Колина, но с каждым словом, которое он бросал ей в лицо, становилось все более очевидным, что ее мечта далека от реальности.