Кэрол Мортимер - Кружевной веер
Она не сомневалась, что так оно и есть. Ночное бегство Дженнифер Прескотт служило лишним доказательством ее вины.
– Тогда я приберегу сочувствие для вашей матушки. Последнее время она много страдала.
Прежде чем Гейбриел сухо поклонился ей, ему пришлось отдышаться, чтобы хоть немного успокоиться. Правда, его поклон вышел совсем не официальным из-за его далеко не официального костюма.
– Мне надо бы на коленях благодарить вас, а не срывать на вас свое дурное настроение!
Диана подумала: если бы она оказалась в подобном положении, ее бы сейчас переполняли точно такие же чувства.
– Что же вы намерены делать дальше?
– Хотя Дженнифер и бежала, мне кажется, на всякий случай имеет смысл посидеть рядом с матерью – по крайней мере, до утра.
Диана поняла, что Гейбриел не намерен проводить остаток ночи в ее постели. Но чего она ожидала? Должно быть, ужасное обращение Прескоттов с его матушкой очень удручило его… Хотя она до сих пор трепещет при воспоминании об их недавней близости, Гейбриелу такое удовольствие не в новинку. Едва ли то, что произошло между ними, сильно повлияло на его состояние. Вернее же всего, их близость так мало для него значит, что он не придает ей никакого значения…
Она едва заметно улыбнулась:
– Я спрашиваю не о ваших сиюминутных планах, Гейбриел…
– Как только матушка окрепнет настолько, что сможет путешествовать, мы поступим так, как вы предложили за ужином, и вернемся в Лондон. После того как матушка устроится в нашей лондонской резиденции, я приступлю к поискам дяди и его жены. Если придется, я буду преследовать их в самых отдаленных уголках земли! Уж я позабочусь о том, чтобы они заплатили за все свои преступления! – пылко воскликнул он.
Возможно, мысли Дианы можно было назвать эгоистичными, но она не могла не заметить: ни она сама, ни их помолвка в планы Гейбриела не входила – ни в ближайшем будущем, ни в отдаленной перспективе.
Несколько минут назад, ворвавшись в спальню Дианы, Гейбриел еще кипел. Он даже не представлял, на какие мерзости способны Чарльз и его женушка и что они натворили после переезда в Фолкнер-Мэнор, к его только что овдовевшей матери! Начать с того, что они много лет перехватывали переписку матери и сына… Гейбриел намеревался в самое ближайшее время проверить все счета. Он был уверен, что его дядюшка все шесть лет удовлетворял свою страсть к азартным играм, черпая деньги из средств сестры. Видимо, сумма, похищенная им четыре месяца назад, стала последней каплей. После того как его мать призвала беспутного братца к ответу, Чарльз и решил убрать из Фолкнер-Мэнор всех близких Фелисити людей. После того как доктор, сиделка и компаньонка были уволены, Дженнифер начала ежедневно одурманивать Фелисити опийной настойкой, и она постоянно находилась в полудреме.
Ну а правда о скандале восьмилетней давности…
Еще тогда Гейбриел задумывался, кто на самом деле отец ребенка Дженнифер Линдсей. Правда, он решил, что ее соблазнил кто-то из деревенских парней. До тех пор пока Диана не поделилась с ним своими соображениями, ему и в голову не приходило, что во всем с самого начала был виноват его бессовестный дядюшка Чарльз!
Наверное, Диана снова права и все так и было. Восемь лет назад Чарльзу, как и всегда, не везло за карточным столом. И тогда он имел обыкновение гостить в Фолкнер-Мэнор по нескольку месяцев кряду, пользуясь щедростью отца Гейбриела и заодно скрываясь от кредиторов. Несомненно, он и тогда пользовался благосклонностью деревенских девиц… Да, по здравом размышлении Гейбриел пришел к выводу: скорее всего, Чарльз действительно отец ребенка Дженнифер, а все последующее стало результатом заговора. Мошенники намеревались, так сказать, убить двух зайцев: лишить его, Гейбриела, наследства и в то же время подстроить все так, чтобы Чарльз получил кругленькую сумму за женитьбу на своей любовнице!
И только Диана, невозмутимая и беспристрастная Диана, сумела понять, как обстояли дела восемь лет назад – и сейчас!
Гейбриел чувствовал себя круглым дураком. Почему он в свое время сам ни о чем не догадывался? Он не только позволил сделать себя козлом отпущения, но и позже, надменно отказавшись вернуться в Фолкнер-Мэнор, обрек мать на годы ада.
Что сейчас должна думать о нем Диана? Восемь лет назад он ни о чем не догадался. Из-за своей гордыни он обрек родную мать на многолетние страдания в лапах Прескоттов!
Он понимал, что деловитая, серьезная Диана, которая с детства твердо знает, что хорошо и что плохо, ни за что не допустила бы ничего подобного по отношению к своим близким… Гейбриел то и дело украдкой смотрел на нее, но не мог угадать, о чем она думает. Диана же смотрела на него, как всегда, холодно и спокойно. Случайна ли ее холодность?
Ей наверняка понадобится некоторое время, чтобы до конца понять все, что им здесь открылось. Сформировать свое отношение к этим открытиям. И понять, влияют ли они, если влияют, на их будущее и на их отношения. Гейбриелу показалось, что между ними протянулась ниточка близости, но, если после всего, что они узнали, он внушает ей неприязнь, он не станет навязываться. Да, сейчас лучше всего дать ей время отдохнуть и подумать.
Он выпрямился в полный рост, постаравшись придать своему лицу невозмутимый вид.
– Ближайшие несколько дней я буду очень занят, мне придется разрываться между матерью и делами, связанными с ее имуществом. Подождем, пока матушка достаточно окрепнет для поездки в Лондон.
Диана не отвела от него взгляда; ему показалось, что на фоне бледного лица ее глаза вдруг засияли необычайным светом.
– Разумеется, – ответила она.
– Благодарю вас. – Гейбриел изящно поклонился. – Вы, как всегда, разумны и великодушны.
Неужели он ничего не понимает? Его холодность ввергла Диану в трепет, она боялась, что расплачется. Ведь больше всего на свете ей сейчас хотелось прильнуть к нему и позволить ему делать с собой все, что он пожелает! Пусть докажет, что по крайней мере физическое его влечение к ней не ослабело…
Разумеется, ничего подобного Диана не сделала. Гордость не позволяла ей унижаться; кроме того, она не привыкла ожидать от других снисхождения к своим чувствам. За долгие годы она приучилась отодвигать личные потребности на второй план, а переживания никому не показывать. Все менялось лишь в те сладостные минуты, когда они с Гейбриелом ласкали друг друга…
– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ваша матушка поскорее выздоровела и окрепла, – сказала она так же невозмутимо, как и он.
Гейбриел слегка наклонил голову:
– Буду весьма вам признателен за проявление доброты по отношению к ней.
Он продолжал говорить с ней вежливо, как чужой; желание закричать и заплакать стало почти непреодолимым. Совсем недавно они были так близки – она до сих пор краснеет, вспоминая об этом! А сейчас он обращается с ней равнодушно и холодно, как будто она всего лишь добрая и участливая знакомая.
Она же в последнее время стала думать о Гейбриеле как… как о ком?
Диана нахмурилась, понимая, что сейчас не время ворошить собственные чувства и выяснять, как она к нему относится.
– Прекрасно. В таком случае прошу вас, не теряйте на меня понапрасну свое драгоценное время, – ответила она. – Возможно, ваша матушка снова проснулась, увидела, что вас нет рядом, и решила, что вы ей просто приснились.
– В самом деле… – Сжав челюсти, Гейбриел еще несколько долгих секунд пристально смотрел на нее. Он по-прежнему ничего не мог прочесть на ее сдержанном, спокойном лице, а ведь ему больше всего на свете хотелось заключить ее в объятия и…
– В таком случае, милорд, желаю вам спокойной ночи, – продолжала Диана. И тон, и поведение ее недвусмысленно указывали на то, что она больше не желает его видеть.
Гейбриел горделиво выпрямился. Еще совсем недавно, лежа рядом с ней в постели, он чувствовал такую близость к ней, как будто они оказались на грани… на грани чего? Может быть, они подошли к тому, чтобы испытывать друг к другу искреннюю привязанность? Привязанность, которая, возможно, окрепнет с годами, сделав брак по расчету более сносным для них обоих.
Впрочем, сейчас в поведении Дианы никакой привязанности не чувствовалось. Он не заметил и прежних теплоты и лукавства. Между ними как будто выросла стена. Непреодолимая стена?
– Уже не помню, когда я в последний раз выбиралась в Лондон… – Миссис Фелисити Фолкнер как завороженная смотрела в окошко кареты.
Столица встретила их обычными шумом и суетой. Повсюду толпы народу; мостовые запружены каретами, колясками, телегами; между лошадьми снуют ребятишки. Лают собаки, кричат цветочницы; уличные торговцы зазывают покупателей, предлагая горячие пирожки и пиво.
Ничто из происходящего ни в малейшей степени не облегчило душевных страданий Дианы.
Им пришлось провести в Фолкнер-Мэнор еще два дня, за это время Фелисити Фолкнер совершенно пришла в себя и окрепла; вскоре было решено, что она сумеет вынести неспешное трехдневное путешествие в Лондон. Два лишних дня в Фолкнер-Мэнор стали мучительными для Дианы: с Гейбриелом они виделись крайне редко, и всякий раз, когда встречались за завтраком или ужином, он обращался с ней холодно и вежливо, как с чужой. Как он и говорил, запутанные дела матери потребовали всего его внимания. Диане казалось, что с каждым часом он все больше мрачнел, находя все новые расхождения в бухгалтерских книгах.
