Гарриэт Лейн - Элис. Навсегда
– А что насчет денег?
Мэри отвечает, что может дать мне столько же, сколько предложила Сельма. Даже чуть больше.
Сальваторе лично подает нам еду. Пока он крутится вокруг стола с мельницей для перца, я смотрю в окно на улицу: курьеры на мотоциклах, черные такси-кебы, девушка с белыми тесемками, свисающими из мочек ушей, ждет зеленого сигнала у пешеходного перехода.
– Ты ведь знаешь, что терпение не принадлежит к числу моих добродетелей, – произносит Мэри, наматывая спагетти на вилку. – Мне нужен твой ответ сейчас же.
– Хорошо. Я согласна. Спасибо.
Мэри советует подождать, пока Оливеру сообщат новости, прежде чем отвергать предложение Сельмы. В противном случае существует вероятность преждевременной огласки.
О сокращениях в штате редакции собирались объявить в пятницу, но после новых консультаций Мэри с Робином и руководством отдела кадров процедуру решено на день или на два ускорить.
Меня даже немного мутит, когда я сижу за своим столом и ожидаю, что вот-вот обо всем станет известно.
Оливер приходит на работу в опрятном виде и вовремя, что ныне вошло у него в привычку. Предлагает поделиться со мной датским яблочным пирожным, но я отказываюсь. Тогда он присаживается на край моего стола, пьет кофе и рассказывает о приеме, посвященном выходу какой-то новой биографии, на котором побывал прошлым вечером. Оливер пытается установить со мной доверительные отношения, исходя, вероятно, из известной теории, что врагов надо контролировать, сближаясь с ними.
– Между прочим, там была Джулия Прайс, – говорит он. – Она сообщила мне, что Мэри заинтересовалась ее новым издательским проектом. Очевидно, нам предстоит поработать над этим.
– Вот как? – переспрашиваю я, поощряя его продолжать рассказ, потому что меня интересует все, что связано с Джулией Прайс. – И с кем она пришла?
– Джулия Прайс всегда держится сама по себе. Одно время я подозревал, что у нее какая-то компрометирующая интрижка, но сейчас она стала чаще появляться на людях и, кажется, с этим покончено. О, вот и Мэри! – И он поспешно соскакивает со стола на пол, стряхивая крошки пирожного с брюк.
В половине одиннадцатого телефон Оливера начинает звонить. Это внутренний вызов. Он снимает трубку:
– Слушаю!
А потом вдруг словно каменеет, полностью сосредоточившись на том, что слышит, вскинув голову, как олень, встревоженный звуком шагов охотника.
– Да, конечно, – произносит Оливер. – Я сейчас буду у вас.
Он кладет трубку, встает и идет по проходу мимо рядов чужих рабочих мест в «аквариум» Робина Маколлфри, где за длинным столом его уже ждут сам Робин, Мэри, управляющий делами и один из руководящих кадровиков. Долго Оливер там не задерживается, и как только его отпускают, секретарь Робина снимает трубку, чтобы вызвать «на ковер» очередную жертву.
Оливер медленно бредет назад по устланному ковровой дорожкой проходу. Я вижу, что он уже успел взять себя в руки: лицо бледное, но внешне спокойное. Саша из отдела мод приподнимается за столом и одними губами спрашивает: «Что случилось?» – а он приставляет пальцы пистолетом к виску и изображает выстрел.
– Вот со мной и покончено, – говорит Оливер, вернувшись в книжный отдел и плюхнувшись на свой вращающийся стул. – Меня выставили за дверь.
– Не может быть! – Я изображаю удивление. – Ты шутишь?
Он смотрит на меня, и я замечаю ледяной холод и презрение в его глазах. Он знает, понимаю я. Ему все известно. Но вскоре выражение его лица меняется, Оливер даже пытается смеяться при виде Саши, которая подходит к нему, в ужасе прижав ладонь к губам, и небрежно выдает:
– Не переживай! Корабль все равно пойдет ко дну. И даже хорошо, если хотя бы несколько крыс успеют сбежать с него.
Через день после увольнения Оливера из подвала появляются двое молчаливых мужчин, отключают его телефон и компьютер, а потом выносят даже стол и стул. Все это происходит, как мне представляется, в сталинском стиле. Был человек – и нет человека.
Ко мне пристают с расспросами, что происходит в отделе литературы, но поскольку ни о чем еще не объявлено официально, я только качаю головой:
– Понятия не имею.
Впрочем, вскоре Робин Маколлфри рассылает по электронной почте меморандум, в нем, помимо прочих структурных перестановок, упоминается о моем назначении заместителем Мэри и подчеркивается, что в новой должности на мне останутся многие из прежних производственных функций. Посреди шумихи, связанной с волной увольнений, перераспределением обязанностей и слухами о новом щедром контракте, подписанном с Джеммой Коук, мое повышение не привлекает в нашем коллективе особого внимания. Однако новость распространяется быстро: я получаю поздравительные открытки от Шарлотты Блэк и Одри Кэллум. И даже Амброз Притчет, которому я делаю дежурный звонок, чтобы напомнить о сроках сдачи рецензии, не удерживается от замечания:
– А вы, Фрэнсис, оказывается, темная лошадка!
Когда я разговариваю по телефону с родителями, отец говорит:
– Умница! Остается только удивляться, что этого не случилось раньше.
И становится ясно, что он не понимает, насколько неожиданная и радикальная перемена произошла в моей жизни.
На Эстер мои успехи производят более сильное впечатление, но Руфус роняет на пол настольную лампу и ей приходится повесить трубку, так толком и не поздравив меня.
Однажды утром я направляюсь к выходу из дома и вижу, как в квартиру номер 18 мужчина в спецовке заносит банки с краской. А через несколько дней встречаю обитательницу этой квартиры, Тину, в супермаркете, где она покупает корм для кошки и кабачки. По ее отзывам, рабочий все делает на совесть и его услуги обходятся не очень дорого. Я звоню ему и договариваюсь о покраске книжных полок, а потом решаю, что неплохо бы заодно привести в порядок стены в гостиной и спальне.
В разгаре сезонные распродажи. Я провожу одну субботу в походе по мебельным магазинам, и в одном из них заказываю новый диван-кровать. Причем соглашаюсь доплатить за смену обивки – она будет в тонах тусклого золота. Цвет напоминает отделку диванов в большой гостиной «Невера». Принимая оплату, продавщица не удерживается от комментария:
– Хороший выбор, – замечает она, набирая на компьютере мой адрес и дату доставки, – правда, немного экстравагантный.
Покинув магазин, я перехожу на противоположную сторону улицы и иду к автобусной остановке, когда замечаю приближающуюся ко мне знакомую фигуру, слышу, как босоножки стучат по тротуару, вижу большую веревочную сумку, свисающую с плеча. Пока я размышляю, сделать ли вид, будто я ее не заметила, ослепленная солнечным светом, Онор радостно окликает меня.
– Я даже не сразу узнала тебя! – восклицает Онор, поднимая на лоб солнцезащитные очки. – Ты изменилась. Мне нравится твоя новая прическа. Я как раз собиралась позавтракать. У тебя есть время на чашку кофе?
При магазине органических продуктов за углом расположено кафе, залитое ярким светом арктического лета и с кондиционером, делающим температуру внутри соответствующей. Официантка в фартуке, похожем на часть облачения монахини, находит для нас два места за длинным общим столом. Онор заказывает себе гранолу [11] и соевый латте. Оказывается, она живет рядом, занимая особняк в Мэрилебон. Мы болтаем об отдыхе в штате Мэн, о работе, о потрясающем французском фильме, который Онор смотрела вчера, но вскоре терпение мне изменяет и я спрашиваю:
– А как поживает Тедди?
– Я как раз собиралась задать этот же вопрос тебе, – произносит она, поднося ко рту загорелыми пальчиками покрытую потрескавшейся глазурью чашку. – Я не видела его уже несколько недель. Мы не встречались после Бидденбрука.
– Значит, все было серьезно? Я имею в виду ту ссору за ужином. Мне теперь даже трудно вспомнить, из-за чего вы повздорили.
Разрыв между ними назревал у всех на глазах, но случился на пустом месте.
– О, это была всего лишь последняя капля, – вздыхает Онор. – Охлаждение между нами наметилось уже давно.
– Жаль. Мне казалось, Тедди был настроен серьезно.
– Он милый мальчик, – говорит она отстраненно, словно речь идет о ком-то, кто намного моложе ее. – Даже слишком милый. Наверное, здесь и заключалась основная проблема.
– А как восприняли это твои родители? Видимо, им теперь неловко продолжать общаться с Лоренсом?
– Никаких осложнений не возникло, – отвечает Онор и осматривается так, будто собирается закурить косяк и хочет убедиться, что за нами никто не следит. – Появились сложности иного рода, если ты понимаешь, о чем я.
Я с недоумением смотрю на Онор, гадая, какая новая фантазия пришла ей в голову. Она снимает очки, проводит рукой по волосам и склоняется еще ближе ко мне.
– Мне неловко говорить об этом, – доверительно шепчет она, – но тебя мои слова едва ли удивят. Он ведь преследовал меня все время, пока я находилась там. Ты не могла не заметить.
