Тара Сивик - Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе
– Откуда ты вообще знаешь про эту песню? – спрашиваю я его.
Гэвин отвечает пожатием плеч.
– Тебе нравится произносить слова взрослых людей. Откуда это?
– Потому что мне это нравится. Потому что я мужчина.
– Тебе, я слышала, нравится много говорить о своем писуне. Зачем тебе это?
– Потому что это глупо. Я себе штаны обосрал.
Гэвин заливисто смеется над собой.
– Простите? Ты же знаешь, что тебе не положено произносить такое слово, – делаю я замечание.
– Мне еще нельзя и слово га-м‑но говорить. Какого же черта мне положено говорить? – спрашивает Гэвин, закатывая глаза.
Вот с чем мне приходится иметь дело. Должна ли я поправлять его, если он «говно» произносит, пусть и по буквам, как «гамно»? Ну почему, едрена-мать, никто до сих пор не выпустил родительский справочник?
– Какое у тебя любимое занятие?
– Бздеть всем в лицо, – выговаривает Гэвин вперемешку с хихиканьем. – БЗДЕХ!
– Тебе прямо очень нравится то и дело говорить «бздех», – смеется Лайза.
– Потому что мне нравится говорить его всегда-всегда, гнилуха.
Я поставила локоть на стол и положила голову на ладонь. Нечего даже пытаться остановить крушение поезда.
– Что тебе нравится больше, сладости или девочки? – задает вопрос Лайза.
– Моя мамочка делает вкуснющие сладости. Девчонки глупые. Кроме мамочки, потому что у нее есть сиси, – серьезно и честно отвечает Гэвин.
– Ничего себе! Спасибо, миленький, – ворчу я, поднимая голову и глядя на Лайзу, чтобы убедиться, что она в таком же ужасе, как мне и чудится.
– Когда ты вырастешь, на ком захочешь жениться?
Совершенно очевидно: тот факт, что любой шанс получить за это интервью Пулитцеровскую премию давно утрачен, ни на йоту не имеет значения.
Гэвин забирается с коленками на диванное сиденье и громко, смачно чмокает меня в щеку.
– Я хочу на мамочке жениться. Мы будем целоваться, и мы поженимся, и я ее буду на свидания водить, и мы будем лучшими друзьями навеки, и будем делать друг с другом много-много телефонных звонков.
Нет, нет, нет, нет. Просто… нет.
– Телефонных звонков? Ты хочешь сказать, что будешь часто звонить своей мамочке, когда станешь старше? – задает вопрос Лайза.
«Не смей. Ради любви Господа, не смей этого».
– Нет, мы будем делать телефонные звонки, – отвечает Гэвин, – как делают мамочка с папочкой, когда идут к себе в спальню и запирают дверь, а потом выкрикивают и шумят как-то по-чуднóму.
17. Балаган лилипутов и ослов
– «На вопрос, нравится ли ему в детском саду, этот не по годам развитый четырехлеток ответил вопросом, не из полиции ли я. Когда я ответила: нет, я не из полиции, он заявил, что мне следует отправиться в тюрьму, и назвал меня „ослюхой-гнилухой“».
Картер смеется, читая журнальное интервью вслух. Лайза уже присылала мне по электронной почте текст интервью на просмотр, как только закончила его, но увидеть это в отпечатанном виде в одном из самых моих любимых журналов, который я столько лет читала от корки до корки и лишь мечтала о том дне, когда в нем напишут обо мне, – этого хватило, чтоб у меня слегка подвело живот.
– Как ты можешь смеяться над этим? Это совсем не смешно.
– «Гэвин, совершенно очевидно, обожает обоих своих родителей. На вопрос, что ему больше всего нравится в отце, он ответил: «Ночью он укладывает меня в постель и говорит, что, если я буду есть зеленый горошек, мой писун вырастет большим и крепким – совсем как у него», – со смехом читает Картер. – Все, покупаю малому «порше». Он только что поведал всей Америке, что у меня большой и крепкий член.
Укоризненно качая головой на его слова, встаю, чтобы выплеснуть остатки уже остывшего кофе в раковину и сполоснуть чашку. Утренний кофе, обычно едва не доводивший меня до оргазма и дававший сил продержаться весь день, теперь вызывает у меня тошноту. Всего два глоточка заставила себя выпить. Есть основание полагать, что вид моего имени, оттиснутого на бумаге в моем любимейшем журнале о еде, и ощущение, что Картер своим чтением вслух вновь ввергает меня в неловкость, испытанную тогда, три недели назад, тоже сказались на моем расстроенном желудке.
– Клэр, этому интервью цены нет. Журналистка аж захлебывается от восторга, сообщая, какая ты потрясающая, что дала своей мечте сбыться, и какая вкуснотища все, что ты делаешь. Да от этого твой бизнес в кондитерской вознесется, как на дрожжах. Ты гордиться должна, – убеждает меня Картер. – Хотя, по правде, по-моему, нам надо сесть и поговорить про сказанное о порно. Мне нравится смотреть порно. Особенно нравится смотреть его с тобой, – говорит он, откладывая журнал на кухонный стол, встает и направляется ко мне.
Упирается руками в стойку, обхватив меня с обоих боков. Всем телом прижимается к моей спине и целует в плечо. У меня вырывается вздох, сознание мутится от воспоминаний о том, как мы вот так же стояли здесь, на кухне. Даже то, что нас мамуля тогда застукала, не умаляет пылкости того кухонного секса.
– Так что, скажи по правде, творится в твоей головушке? – спрашивает Картер, упираясь подбородком мне в плечо, и оба мы пристально смотрим в окошечко над раковиной. Я смотрю, как Гэвин, сидя прямо на дорожке возле крыльца дома, рисует мелом. – Я чувствую, что что-то тебе мозги морщит, признавайся – что?
«Возьми и расскажи ему. Признайся, что вдруг ни с того ни с сего после свадьбы Лиз и Джима ты ни о чем другом и думать не можешь, кроме как о том, чтобы облачиться в длинное белое платье и на глазах у всех своих знакомых дать клятву прожить весь остаток жизни с этим мужчиной».
– С самой свадьбы ты на взводе. Не дрейфь, у меня нет никакого намерения тащить тебя к алтарю, если тебя гложет это, – смеясь, произносит Картер.
Закрываю глаза и позволяю голове бессильно свеситься ниже плеч. Ну, кто меня все эти месяцы за язык тянул то и дело расписываться в собственной неуверенности насчет замужества? Откуда, скажите, черт побери, мне было знать, что я передумаю?
– Да ерунда все это, всамделе, – убеждаю я его, разворачиваясь в его руках и пряча лицо за радостью, которой не чувствую в душе. Беру его щеки в ладони, притягиваю к себе и целую со всей любовью, которая, чую, все еще пузырится во мне. Картер тихонько стонет, обвивает меня руками и крепко жмет к себе.
Открывается и закрывается входная дверь, и мы прерываем поцелуй, который наверняка распалил бы, если б мы не остановились. Не важно, что творится в наших мозгах, не важно, через что нам приходится пробиваться, – ничему не погасить искры, пробивающей меж нами, или хоть сколько-то умалить нашу потребность и жажду друг в друге. Это одно, в чем я уверена целиком и полностью. А прямо сейчас – это единственное, в чем я уверена.
– Я люблю тебя, – говорю я ему, не отрывая взгляда от его великолепных голубых глаз и стараясь заткнуть куда подальше в сознании все свои тревоги. – Просто я из колеи выбилась. Лиз всю дорогу дико занята после возвращения из медового месяца. У нас и времени-то толком не было поговорить, вот я и скучаю по ней. К тому же мне попросту нездоровится.
Картер пробует ладонью мой лоб, и в этот момент в кухню вбегает Гэвин.
– У тебя и вправду легкий жар. Уж не заболеваешь ли? – беспокоится Картер, прижимая тыльную сторону ладони к моей щеке.
– Да ерунда, я уверена. Просто испереживалась, – убеждаю я его.
– Слышь, пап, угадай, какое у меня любимое слово? – спрашивает Гэвин, становясь с нами рядом и прыгая с ноги на ногу, не в силах унять волнения.
– Сдаюсь, не знаю. А какое у тебя любимое слово? – спрашивает Картер, разомкнув наши объятья. Я возвращаюсь к мытью кофейной чашки и еще пары тарелок в раковине.
– Долбанутый. Мое любимое слово – долбанутый.
– А как же, кто б сомневался, – со вздохом кивает Картер, подхватывает Гэвина на руки и принимается расхаживать по кухне, без сомнения, в очередной раз объясняя сыну разницу между словами маленьких и словами больших. Я понимаю: неправильно вбивать что угодно в чью-то голову, – только еще пара секунд, и я, выписав это правило на клочке бумаги, присобачу его Гэвину к голове черным степлером, что стоит у нас на компьютерном столике. И так же быстро это желание сменяется желанием расплакаться оттого, что я хотя бы подумать такое могла про нашего сына. У меня явно шарики за ролики забегают.
– Я позвоню Джиму, выясню, какие у них планы на вечер, – говорит мне Картер, вынося Гэвина из кухни, щекоча его и шутливо трепля губами за щеку.
Наверное, он прав. Мне просто необходим вечер с друзьями, особенно с лучшей моей подругой. Мы с Лиз с глазу на глаз не виделись с тех пор, как она вернулась домой. Сколько раз она мне говорила: одно мое слово, и она бросит все, только чтоб мы могли посидеть и поболтать, – только мне невмоготу валить свои беды на нее. Не хочу сбивать ее с панталыку своими опасениями. Только вот если я не поговорю с кем-нибудь, то точно взорвусь. Я это чую.
