Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 3

Тщеты питомец не учитель мне!

Ты говорить лишь хочешь, а не слушать?

Раб женщины, не раздражай меня!

Отец!.. другого б я назвал безумцем.

Что ж, называй! Но не на радость, верь мне,
К хуле и брань прибавил ты.

Эй вы!
Сюда преступницу ведите! Тотчас
На жениха глазах ее казню.

Нет, этого не будет! Глаз моих
Уж не увидят боле ни невеста
В мученьях казни горестной, ни ты:
Других ищи союзников безумью!

Его шаги торопит гнев, владыка —
Советник лютый в юных дней пылу.

Что ж, в добрый час! Пускай в своей гордыне
И дерзости себя хоть богом мнит:
Их он и этим не спасет от казни.

«Их», ты сказал? Ужель казнишь обеих?

Ты прав: лишь ту, что прикоснулась к трупу.

Какую ж ей ты приготовил казнь?

За городом, в пустыне нелюдимой,
Врыт в землю склеп[25]; из камня свод его.
Туда живую заключу, немного
Ей пищи дав – так, как обряд велит,
Чтоб города не запятнать убийством,
Пусть там Аиду молится – его ведь
Она считает богом одного!
Быть может, он спасет ее от смерти.
А не спасет – на опыте узнает,
Что почитать подземных – праздный труд.

Эрот, твой стяг[26] – знамя побед!
Эрот, ловец лучших добыч,
Ты и смертному сердце жжешь
С нежных щек миловидной девы.
Подводный мир чует твой лет; в чаще лесной гость ты;
Вся бессмертная рать воле твоей служит;
Всех покорил людей ты —
И, покорив, безумишь.

Тобой не раз праведный ум
В неправды сеть был вовлечен;
Ты и ныне лихую рознь
В эти души вселил родные.
Преграды снес негой любви взор молодой девы —
Той любви, что в кругу высших держав судит.
Нет поражений играм
Царственной Афродиты!

О, что вижу? И сам послушания долг
Позабыть я готов, и из старческих глаз
Неудержно струится горючий родник.
Антигону ведут – ах, не в дом жениха:
Ее ждет всеприемлющий терем!

В последний путь, старцы земли родимой[27],
Я собралась теперь.
Этот солнца лучистый круг,
Ах, в последний вижу я раз.
Все прошло: живую меня
В дом ведет свой мрачный Аид
К берегу плача.
Нет мне проводной песни,
Подруг игры не услышит мой
Свадебный терем,
О, нет: владыке невеста я мрака.

Но ты чести стяжала нетленный венец,
С ним нисходишь ты славно в обитель теней.
Не ползучая хворь иссушила тебя,
Не жестокий булат твою грудь изрубил:
Ты нисходишь живая, одна среди жен,
Своему повинуясь закону.

Погибла так в горя расцвете, молвят,
Гостья с фригийских гор[28]:
Где белеет Синила кряж,
Там живую камня побег,
Точно цепкий плющ, охватил,
Бурный дождь струится по ней,
Снег белеет, —
Так говорят сказанья.
Поныне там от бессонных слез
Камень влажнеет;
Такую гибель и мне судил демон.

Не забудь: то богиня, бессмертных дитя[29],
Мы же смертные люди и дети людей;
А ведь грешен запретной гордынею тот,
Кто с богами[30] и в жизни равняет себя
И в загробной всесилии доли.

Глумишься ты? Ради богов отчизны нашей!
Скоро меня не будет;
Долго ли ждать вам?
О мой родимый край,
О счастливое племя,
О волны Диркеи! О роща
Царицы ристаний, Фивы!
Я вас зову в свидетели,
В какой меня могильный склеп, в страшный плен
Ведут, поправ людской закон,
И нет слезы мне от друзей!
О, что ждет меня?
Уж не числюсь среди живых я,
Еще не став между мертвых мертвой.

Прейдя земной отваги грань,
К престолу Правды вековой[31]
Припала ты теперь, дитя.
Отца, знать, искупаешь горе.

Коснулись вы самой больной моей кручины,
Той незабвенной смерти,
Рока – его же
Тяжесть несем мы все,
Славный род Лабдакидов.
О терем проклятья! О ложе!
О ласки родимой крови,
От матери сыну жаркий дар!
От них ведь я несчастных дней нить веду.
И вот безбрачной девой к ним
Меня проклятье гонит – в ад;
А ты, бедный брат,
Негу брака познал[32] – и ею
Живую, ах! мертвый к мертвым сводишь.

Почет богам – наш долг святой.
Но кто приемлет власти скиптр,
Тот власти должен честь блюсти.
Тебя ж дух гордой мысли губит.

Ах, без друзей, без песни брачной
Меня несчастную уводят
В последний, подневольный путь!
Этого ока святого сияние боле
Я не вправе видеть;
Боги! И никто меня почтить не хочет
Хоть слезой участья!

Конечно! Дайте волю человеку
Пред смертью чувства изливать свои —
Конца не будет жалобам и плачу!

Теперь довольно. Уведите деву
Скорей под полого кургана сень,
Как я сказал вам, и одну оставьте.
Там полная ей воля будет. Хочет —
Пусть тотчас примет смерть; а то и дальше
Живет во мраке птицей гробовой.
Нам от нее не будет оскверненья:
Я крови родственной не пролил, только
От мира жизни отлучил ее.

О склеп могильный! Терем обручальный!
О вечный мрак обители подземной!
Я к вам схожу – ко всем родным моим,
Которых столько, в лютой их кончине,
Приветила царица мглы ночной.
Теперь и я… Казалось, жизни этой
Конец далек, и что же? Злейшей смертью
Последовать за ними я должна.
И все ж – не каюсь я. Я верю, милой
Приду к отцу, к тебе, родная, милой,
К тебе желанной, брат родимый мой.
Родители, когда почили вы,
Своими я омыла вас руками,
Убрала вас и возлияний дань
Вам принесла. А за твою, о брат мой,
Своей я жизнью заплатила честь…
[33]
И вот меня схватили и ведут
На смерть – до брака, до веселья свадьбы,
Не дав изведать мне ни сладких уз
Супружества, ни неги материнства;
Нет, сирая, без дружеской слезы
Я в усыпальницу схожу умерших.
Но где ж тот бог, чью правду, горемыка,
Я преступила? Ах, могу ли я
Взирать с надеждой на богов, искать в них
Заступников? За благочестья подвиг
Нечестия я славу обрела!..
Что ж! Если боги – за царя, – то в смерти
Познаю я вину и искуплю.
Но если он виновен, – горя чашу
Мою – не более испить ему.

Не стихает, я вижу, мятежный порыв
В Антигоны душе.

Не стихает он, да, по ведущих вине,
И за медленность их наказание ждет.

О бездушное слово! Уж в гибели пасть
Ты ввергаешь меня!

Да, пожалуй. Совет мой – покончить совсем
С безрассудной надеждой на лучший исход.

Что ж, идем; я готова. О боги отцов!
Вы простите – прости ты, родная земля!
О, смотрите, фиванцы! Царевна идет —
Остальная наследница древних владык.
Вот судья мой – и вот преступленье мое:
Благочестию честь воздала я!

И Данае-красе[34] светоч небесный —
Меднокованных врат тьмой заменить пришлось.
Терем могильный
Скрыл невесту от глаз людских в те дни.
А ведь рода почет был ей велик, дитя,
И ей лоно затем Зевса согрел дождь золотой.
Знать, могуча вовек рока над нами власть.
Над ней ни злато, ни булат,
Ни крепкий вал, ни легкий струг,
Забава волн, нам не даст победы.

Гневен был он и царь Фракии дикой,
Сын Дрианта, Ликург[35]; сам Дионис его
Смелость изведал.
Все ж в затворе и он окончил дни.
В хладном камне остыл гнева багровый жар;
Цвет дерзанья поблек; понял тщету мыслей своих
Царь, что бога хулил в злобе безумной он,
Громя вакханок грозный пыл,
Ретивых светочей восторг,
Святую песнь Муз поляны горной.