Гарриэт Лейн - Элис. Навсегда
На туалетном столике стоит флакон французской туалетной воды, от которой остался только тонкий, как пленка, слой осадка на самом дне. Я открываю пробку, нюхаю и распыляю в воздухе перед собой. Запах чистый и свежий. Утренний запах – не просто приятный, но и бодрящий. Не такой, как я ожидала. Я ставлю флакон на место рядом с тюбиком крема для тела из той же французской серии. Наверняка это был подарок на день рождения. Мне почему-то кажется, что сама Элис едва ли купила бы себе подобный набор.
В ванной я нахожу смену постельного белья и банное полотенце, а потом возвращаюсь к себе, чтобы перестелить кровать и высыпать содержимое мусорной корзины в пакет, в который прежде уложила свои туфли. Спускаюсь вниз, чтобы избавиться от следов жизнедеятельности Мари-Элиз. В кухне Онор с усилием измельчает сыр на терке. Я спрашиваю, не нужна ли ей помощь, но она отказывается. Выбросив мусор в бак и сложив использованные простыни в корзину в комнатке, которая служит прачечной, я направляюсь в сторону террасы, чтобы присоединиться к остальным, но, еще не успев миновать гостиную, слышу голоса. Теперь Полли и Тедди препираются из-за того, чья очередь ехать в супермаркет.
– Но это несправедливо, – обиженно говорит Полли. – В последний раз за продуктами ездила я.
– Да, но Джейкоб и Мари-Элиз твои приятели, как и эта твоя… Все время забываю ее имя, – говорит Тедди, понизив голос до шепота в конце фразы. – И вообще, что она здесь делает, сестренка? Даже при твоей неразборчивости в связях это чересчур.
Я замираю в сумраке комнаты и машинально беру одно из гипсовых яиц, которое оказывается на удивление холодным и тяжелым, слушая, как он начинает хихикать надо мной, и ожидая предательства. Однако, к удивлению, ничего подобного не происходит.
– Вот как раз она-то нормальный человек, – возражает Полли, не поддаваясь искушению вместе с братом посмеяться надо мной. – Мне ее даже немного жаль.
– Вот в этом, видимо, и заключена суть дела, – замечает Тедди, и я слышу, как он потягивается и громко зевает.
– Послушай, Фрэнсис тоже прошла через нелегкое испытание. И она была очень к нам добра. Ведь ее никто не заставлял встречаться с нами. В последние несколько месяцев она приходила мне на помощь, когда я в ней действительно нуждалась. И вообще, Фрэнсис легко сходится с людьми. С ней приятно общаться. В то время как твоя Онор…
Смешно, но мое сердце тает, когда я слышу слова Полли, хотя прекрасно понимаю, что стала лишь новой разменной монетой в старых мелочных разборках между братом и сестрой. То, что Полли попыталась защитить меня, не следует принимать за настоящую преданность.
Но, несмотря ни на что, мне нравится ее реакция. Я тронута.
– А твоя Онор, – продолжает Полли, – с ее соевым молоком, органическим шампунем, этим смехотворным «Маслом примирения»… Кстати, ей пора пополнить запас этого масла.
Тедди пытается возражать, но она решительно перебивает:
– В общем, твоя очередь отправляться за покупками. Вас с ней здесь двое, и я не вижу причины лишний раз мотаться в супермаркет.
Тедди сдается, но не упускает случая отпустить шутку:
– Ты несправедлива. Не станешь же ты утверждать, будто видела, как Онор вообще хоть что-то ест?
И они оба заливаются смехом.
Я осторожно кладу яйцо на место, в медную вазу, и выхожу к ним на террасу.
Ужин на редкость невкусный. Совершенно сухой зеленый салат, овощная лазанья, в которой попадаются жесткие, как монеты, кружки моркови, под соусом бешамель, где плавают комья муки. Мы сидим за столом в кухне, окруженные устроенным Онор беспорядком: баночками с горчицей без крышек, ложками и разделочной доской, покрытыми пятнами томатной пасты, пакетом муки.
– Ну и как вам моя стряпня? – постоянно спрашивает она, но, судя по всему, наше мнение ее не слишком интересует.
Работает Онор продюсером на телевидении. Как я сразу догадалась, она из богатой семьи, причем явно моложе других детей. Ее отец – друг Лоренса, как я уже выяснила, – заседает в палате лордов от лейбористской партии и считается экспертом по конфликтам в промышленности; мать – дизайнер интерьеров.
– Ваши родители, наверное, безумно рады за вас, – замечаю я, и Онор, уперев локоть в стол, кладет подбородок на ладонь и рассеянно улыбается, слушая рассказ Тедди о первой реакции своего отца: «Слава тебе Господи. Наконец-то!»
Позднее у меня возникает все больше вопросов относительно самой Онор. У нее далеко не идеальные отношения с Полли. И еще я замечаю, что стоит Тедди завести речь о своей работе, о той энергии, какую приходится затрачивать, чтобы уговорить подружку какого-нибудь олигарха или подружиться с начисто лишенным чувства юмора художником из Германии, как Онор теряет интерес, устремляя взгляд в окно, разглядывая узор на чайном полотенце или вдруг замечая кусочек сухой кожи на собственной пятке.
«Да, – думаю я, наблюдая, как она неуклюже поправляет свечу в канделябре, пачкая быстро отвердевающими каплями воска весь стол. – Тебе с нами очень скучно, не так ли? Только ты пока не можешь решиться прямо сказать нам об этом».
После ужина я предлагаю помыть посуду. Полли выходит покурить, а потом возвращается в кухню с бокалом вина, садится на стойку, покачивая загорелой ногой и лениво протирая снова и снова одну и ту же кастрюльку. Она провела в «Невере» две недели, и у нее уже гостили почти все друзья из Лондона за исключением Сэма, с которым она больше «и разговаривать не желает».
Брат и Онор приехали в прошлую среду.
– И с тех пор, – добавляет Полли заговорщицким шепотом, – она просто непрерывно меня бесит. Ноет, что им приходится ночевать в старой спальне Тедди. Кажется, ей хотелось бы залезть в кровать папы с мамой, представляешь? И достает меня из-за моей привычки загорать без лифчика.
Она делает жест, словно пальцами вцепляется себе в горло.
– Хорошо, что ты приехала, а то с этой парочкой я уже схожу с ума.
– Бедная старушка Полли! – говорю я с иронией, вытирая остатки муки со стола. – Как же тебе с ними трудно!
– Ты же это не всерьез? – спрашивает она и поднимает голову, словно проверяя выражение моего лица. – Меня непрерывно одолевает ощущение, будто чего-то – вернее, кого-то – не хватает. Я думаю о ней – о своей маме – постоянно. Сейчас разгар лета, когда сад предстает во всей красе, и потом наступит осень. А это время было ее любимым. Начало увядания означало, что она может немного расслабиться.
Полли на мгновение закрывает ладонями лицо, а потом замечает, что я держу в руках пакет с остатками муки, не зная, куда его деть.
– По-моему, он должен храниться там, – указывает она.
Я открываю дверцу, но нахожу за ней стопку тарелок и чугунных сковородок.
– Попробуй засунуть его в тот ящик, – предлагает Полли и начинает посмеиваться над собой.
Ей уже не до слез. Момент грусти благополучно миновал.
* * *Никто не спрашивает, долго ли я собираюсь здесь гостить.
Я полностью освоилась в своей комнате. Моя одежда аккуратной стопкой сложена в выдвижном ящике поверх выцветших листов оберточной бумаги или же висит в стенном шкафу на вешалках рядом со старыми кедровыми шишками и мешочками с лавандой, которые давно не дают никакого аромата. Я уже знаю названия всех книг, выставленных на полке, чьи зеленые и розовые корешки почти обесцветились под лучами постоянно заглядывающего сюда солнца. Мне заведомо известно, что утром, когда я проснусь, солнечный свет будет лежать золотой полосой поперек кровати. Я обнаружила скол на синем глиняном итальянском кувшине, который стоит на подоконнике, и умею расположить его так, чтобы повреждение не было заметно.
Утром я люблю валяться в постели и вслушиваться в тихие звуки снаружи – пение птиц или шуршание ветра в траве.
Просыпаюсь я всегда раньше всех. Мне нравится ощущение одиночества, когда я первой спускаюсь вниз и брожу по комнатам, пока остальные спят. Утром я хожу по дому и воображаю его своим, раздвигая занавески, поправляя диванные подушки, открывая дверь на террасу и выходя наружу с чашкой чаю в руке.
В такой час дом и сад полны призраков. Духи исчезнувших детей напоминают о себе косвенными приметами: рваной сетью для ловли креветок, висящей в глубине шкафа в раздевалке; обломками досок в ветвях, оставшимися от домиков, которые они сооружали на деревьях; банками с застывшими красками и застрявшими в них кистями, что я случайно обнаруживаю в пустом пространстве между шкафами в кухне.
И Элис тоже встречается мне повсюду: по углам комнат, под лестницей, в парнике, где я срываю посаженные ею помидоры, вдыхая их резкий кисловатый запах. Она появляется здесь, когда среди астр начинают вдруг пробиваться побеги японских анемонов.
Просматривая ее поваренные книги, в самом конце полки нахожу потрепанный блокнот. Перелистываю его и отмечаю, что почерк уверенный, хотя местами не совсем разборчивый, а ниже рецепта миндальных пирожных вдруг вижу рисунок, изображающий спящего ребенка. Полли. Всего несколько скупых штрихов шариковой ручкой, но это, несомненно, она: ресницы, лежащие на припухлости щеки, прядь волос, ниспадающая поперек рта.
