Мари-Бернадетт Дюпюи - Возлюбленная кюре
Он представил себя с Матильдой на борту большого судна. Она в своем любимом желтом платье, которое ей так идет…
– Нет, умоляю, не говори так, Ролан, – прозвучал в ответ грустный шепот. – А о моем сыне ты подумал? Разве смогу я без него жить? Других детей у меня не будет, я тебе говорила. Пожалуйста, будь благоразумен! Нужно отправить Анни восвояси, и все снова будет хорошо!
Разочарованный и злой, Шарваз воздел руки к небу.
– Сколько можно повторять? Если я рассчитаю Анни Менье, она на меня донесет. И я уверен, что она уже распустила язык, только не знаю перед кем. Будем надеяться, что сорока франков надбавки хватит, чтобы заткнуть ей рот.
– Одно ясно: пока эта старая ведьма держит нас в руках, Ролан, я не смогу спать спокойно, – проговорила Матильда тихо. – И если мой муж узнает правду, что будет со мной? Когда я говорю, что он гневливый и несдержанный, я не шучу. Он может меня убить. А может, и нас двоих… И мой сын! Любой ценой надо уберечь его от скандала. Добейся от нее клятвы, что она никому не расскажет, иначе я пропала, мы пропали! Завтра утром я приду в церковь на исповедь, и ты расскажешь, о чем вы договорились.
Любовники смотрели друг на друга, и каждый видел на лице другого отражение собственного страха. Шарваз привлек молодую женщину к себе.
– А ты не задумывалась, что ждет меня? Бесчестие, судебный процесс, нищета… Матильда, милая, я бы с радостью избавился от Анни сегодня же, но не могу. Хотя причин для этого много. Она постоянно ноет, не делает по дому того, что должна, не говоря уже о ее любви к бутылке. Видела бы ты, какими глазами она на меня смотрит, когда я прошу сделать что-то элементарное, что она делать обязана! Складывается впечатление, что она хочет заправлять моим домом и моей жизнью. И, что еще хуже, хочет разлучить нас навсегда!
Глава 6
Смертный приговор
Анни почти закончила лущить белую фасоль из корзинки, которую вчера вечером обнаружила на кухонном столе.
– Я нашел корзинку под дверью. Какой-то заботливый прихожанин не поленился подняться по лестнице, чтобы доставить нам этот маленький подарок! – Под проницательным взглядом его прозрачных кошачьих глаз Анни поежилась. – Завтра сварите эту фасоль на обед.
Кюре добавил, что уже поужинал, и удалился к себе в комнату.
«Руку даю на отсечение, что фасоль принес наш Алсид, дай ему Бог здоровья! Бедняге пришлось схитрить и занести корзинку наверх, чтобы послушать, что творится в доме», – подумала Анни. Ей не терпелось увидеться с ризничим и услышать его рассказ.
Она посмотрела в окно. Солнце успело подняться над крышами соседних домов. День обещал быть прохладным, но ясным. Ролан Шарваз вышел из спальни, приглаживая причесанные на пробор волосы.
– Я буду в церкви, Анни, – сообщил он будничным тоном. – Кстати, хотел спросить: вы передали сыну мое письмо? Он доволен?
– Очень доволен, господин кюре. Просил передать вам большое спасибо, – отозвалась Анни, не поднимая глаз. – Раз уж вы все равно выходите, может, занесете наверх три поленца побольше? Оставьте их у двери, я потом заберу.
– Что вы сказали? – нахмурился кюре.
– Сплошное мучение – эта ваша внешняя лестница! Будь у меня здоровые ноги… По десять раз в день подниматься наверх и спускаться, в мои-то годы… Слишком это утомительно, вот что я вам скажу!
Кюре Шарваз не сразу нашелся с ответом, хотя прекрасно понял подоплеку этой просьбы.
«Надо же! Эта вздорная бабенка решила, что теперь может помыкать мною, как ей вздумается! Ни приказать, ни прикрикнуть… Ясно как божий день: ходи передо мной на задних лапках, или я ославлю тебя на всю Шаранту!» – злился он про себя.
Насмешливый взгляд Анни подтвердил его догадку. Он словно бы говорил: «Делай, что говорю, бесстыдник, или я всем расскажу, что видела и что о тебе знаю!»
Однако гордость не позволила ему пойти на поводу у какой-то там служанки.
– Я плачу вам хорошее жалованье, Анни, – отрезал он. – Занесите дрова сами. Меня ждут!
И он вышел, едва не скрежеща зубами от злости. Анни пожала плечами и вернулась к своему занятию. Когда вся фасоль была перечищена и осталось только залить ее холодной водой на ночь, чтобы набухла, она с усилием поднялась со стула, подошла к мойке и заглянула в ведро. Оно оказалось пустым.
– Святоша проклятый! Клятвопреступник! Лицемер! – сквозь зубы пробормотала она. – Хочет уморить меня работой!
* * *Полночи кюре Шарваз думал о том, что будет, если откроется правда об их с Матильдой отношениях, поэтому наутро чувствовал себя неважно, что не могло не сказаться на его настроении. Когда он проскользнул в исповедальню, где любовница назначила ему встречу, оказалось, что она уже там. Молодая женщина прижалась губами к медной решетке и прошептала:
– Ну? Она что-нибудь тебе сказала?
– Дело плохо, Матильда. Эта дрянь только что попыталась заставить меня поработать вместо нее. Думает, сила на ее стороне. Нам нужно все хорошенько обсудить, но не тут. Приходи на старую мельницу в три часа, я буду ждать тебя там.
– Я приду, – последовал ответ. – До встречи!
Они часто уединялись в крошечной кладовой заброшенной мельницы на берегу реки Бандиа, где до сих пор едва уловимо пахло муко́й.
Матильда прибежала на свидание, трепеща от радости и страха. Войдя, она со вздохом подняла вуалетку на шляпке и посмотрела на любовника, который сразу направился к ней. Вид у кюре Шарваза был мрачный и расстроенный.
– Ролан, прошу, сначала поцелуй меня!
Чувственные губы возлюбленного, яркие и пухлые, манили ее, как райский плод. Все в этом мужчине приводило ее в трепет. Она прильнула к нему, готовая отдаться по первому зову. Однако любовник мягко отстранился.
– Матильда, будь благоразумна!
– Это ты говоришь о благоразумии? Обычно я не успеваю даже снять перчатки…
– Я люблю тебя душой и телом, но теперь все изменилось! Я хочу задать тебе тот же вопрос, что и вчера: ты уедешь со мной, если я попрошу, если мы возьмем с собой твоего сына? Поверь моему чутью: мы, горцы, чувствуем, когда надо ждать беды. Старая мегера, которая живет в моем доме, не оставит нас в покое. Потребует еще денег, будет следить за каждым моим шагом. Скоро нам придется довольствоваться мимолетными поцелуями и объятиями, и я сойду с ума, думая о том, что ты каждую ночь ложишься в постель с мужем…
– Я бы уехала с тобой, Ролан, если бы не Жером! Я не настолько плохая мать, чтобы увезти мальчика из дома и таскать за собой по трактирам! И потом, разве это не постыдно: разлучить ребенка с отцом, который его так любит?
Шарваз жадным поцелуем заставил ее замолчать. Другого ответа он и не ожидал. Плану побега суждено было остаться сумасшедшей мечтой, и он прекрасно это понимал. Оторвавшись от нее, он едва слышно проговорил:
– И все-таки нет в мире справедливости… Те, кто в жизни не причинили никому вреда, умирают, в то время как другие, жестокие и злые, живут и процветают. Если бы Анни вдруг заболела и умерла, и твой муж тоже… Тогда мы были бы свободны, богаты и счастливы. Ты бы уехала из Сен-Жермен, я послал бы к черту свою сутану, и через год, по окончании траура, мы бы поженились!
В смущении Матильда понурила голову. Чрезмерная опека со стороны супруга временами тяготила ее, но не настолько, чтобы желать ему смерти. При всей своей вспыльчивости и невзрачной внешности доктор де Салиньяк был хорошим человеком. Он слепо доверял своей супруге и был неизменно внимателен ко всем ее желаниям и капризам.
– Прошу, Ролан, не говори так! Колен не заслуживает того, чтобы ты его ненавидел, – сказала она.
– Это ревность, как ты не понимаешь? Вы спите в одной постели, и, в отличие от меня, он может брать тебя, когда ему вздумается!
– Он делает это не так часто, как ты, – возразила молодая женщина, и ее глаза призывно блеснули. – Ролан, поговорим об этом позже!
Она подалась к нему и запрокинула голову, предвосхищая его желание. Со звериным рыком он уложил Матильду на пол, чтобы овладеть ею стремительно и яростно.
Спустя считаные минуты они встали, с трудом переводя дух. Матильда принялась поправлять свое серое шерстяное платье, Шарваз – складки сутаны.
– Любимый, нам так хорошо вместе! Это просто чудо! – произнесла она низким, чувственным голосом. – И если бы не твоя служанка, мы были бы так счастливы! По субботам мы бы виделись у нас дома, по воскресеньям – на мессе, а в будние дни я бы приходила к тебе в пресбитерий. А теперь… Скоро зима, и встречаться здесь мы не сможем. Смотри, у меня весь подол грязный…
Скрежеща зубами, кюре посмотрел в сторону поселка.
– Это все из-за нее, из-за Анни, – сердито проговорил он. – Эта мерзавка греется сейчас у печки и придумывает новый способ, как бы меня помучить! Знаешь, что она заявила сегодня утром, когда мы поели?
– Нет. И что же?
– Видела бы ты ее ухмылку… Я как раз надевал осенние башмаки, так что было ясно, что я собираюсь выйти. Она сказала: «Надо же, господину кюре опять не сидится дома! Может, он уже забыл свои благие намерения? Раз так, я тоже пройдусь. Зайду к ризничему, поблагодарю за фасоль, она точно от него».
